Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд
— На помощь! На помощь! — кричал он сквозь плащ-палатку, но никто не спешил ему помочь. — На меня напали!
— Да замолчи ты, чёртов немец! — шикнули на него по-английски.
«Везут, видимо, в джипе», — мелькнуло у Зойферта. Минут десять страх, охвативший Зойферта, боролся с алкогольным опьянением.
Вскоре джип остановился. Зойферта развязали, стащили с него плащ-палатку. Было совершенно темно. Где-то на севере грохотала артиллерия.
Ему завязали глаза, вывернули за спину и связали руки. Потом Зойферта повели по ступенькам куда-то вниз. Издалека доносились звуки пианино, мужской голос пел по-английски.
Когда Зойферт споткнулся о порог, присутствующие сдержанно засмеялись. Сидящий за пианино перестал играть. Зойферту подставили стул и, не развязывая глаз, усадили.
Вокруг него на стульях уселись… гости Квангеля, зажимая рты платками, чтобы не расхохотаться.
— Господин полковник, доставлен пленный офицер-артиллерист! — по-английски, немного изменив голос, доложил Науман воображаемому полковнику, невольно вспомнив годы учёбы в гимназии и то, как он сдавал экзамены по английскому языку.
— Из какой вы части? — по-английски начал он допрос.
Зойферт начал судорожно соображать: «Из какой я части? Из какой я части?» — а затем тихо произнёс:
— В моей служебной книжке всё написано.
Кто-то вытащил у него из левого кармана френча документы.
— Сколько орудий в вашей батарее? — задал Клазен конкретный вопрос.
— Шесть. Новой конструкции, семидесятипятимиллиметровые, с дальностью стрельбы в двадцать километров. Все они пристреляны. — И, усмехнувшись, он добавил: — Спрашивайте меня, джентльмены, спрашивайте…
Все громко захохотали.
— Сколько людей в вашем полку?
Зойферт дал точный ответ.
Клазен задавал деловые вопросы. Он интересовался вооружением, задачами, концентрацией танков и месторасположением подразделений тяжёлых орудий. Не удержался он и от соблазна услышать характеристики командиров от Круземарка до Рундштедта, а затем поинтересовался настроением солдат.
Зойферт на каждый вопрос давал даже более полные ответы, чем от него требовали.
Затем Клазен поинтересовался политическими взглядами Зойферта и его отношением к высшему командованию.
С каждым вопросом обстановка накалялась всё больше.
Смех прекратился. Приближалось что-то опасное. С каждым вопросом Зойферт выбалтывал всё больше секретов.
Неожиданно он уронил свою лысую голову на грудь и крепко заснул, оставив окружающих в растерянности.
Его отнесли в подвал, где похоронная команда хранила могильные кресты. Положив громко храпящего офицера на госпитальные одеяла, они заперли его на ключ.
Ну и шутка же получилась! Когда Зойферт проснётся, придётся объяснять, что всё это ему приснилось!
Никто из присутствующих больше не смеялся. Всем захотелось поскорее выпить. Вылакали больше «мартеля», чем до начала розыгрыша. О случившемся старались не говорить.
«Что же, собственно, произошло? — думал доктор Квангель, нахмурив лоб. — Офицер резерва, напившись до чёртиков, наглядно показал всем присутствующим, что он является предателем как в военном, так и в политическом и моральном отношении.
А мы все присутствовали при этом, и каждый считал в душе, что и он свободно мог бы оказаться точно в таком же положении. Только этого не случилось.
И задавал Зойферту эти вопросы не кто-нибудь, а кадровый офицер, награждённый Железным крестом второго класса. Этот Клазен своими провокационными вопросами всех нас превратил в соучастников преступления, за которое всем нам место на скамье подсудимых. Пока продолжалась комедия, все смеялись, громко аплодировали, радовались шутке и лишь в самом конце поняли, куда их завёл Клазен. А я здесь ни при чём.
Зойферт идиот, но довольно о нём. Сейчас самое важное заключается не в нём, а в Клазене. Завтра утром он сможет насмехаться над нами, более того, он даже сможет сказать нам: «Все вы нисколько не лучше этого плешивого. Все вы соучастники того ада, в который нас ведёт командование. Вы молчали, когда ваши тайные помыслы и ожидания выволакивались на свет». Все они дрянь, — думал капитан Квангель. — Если хоть один из них проболтается, они могут выдать меня как инициатора этой идеи».
Когда Клазен заметил, что все вдруг заскучали и не хотят с ним ни разговаривать, ни пить, он пошёл на кухню, подсел там к Зеехазе и Мюнхофу. Глаза его затуманились.
— Есть здесь что-нибудь приличное, или всё только там, наверху? — Клазен лениво зевнул. — Противно всё…
Зеехазе подвинул ему стакан красного вина.
— Такого вина мы сроду не видали, правда?
Клазен пытался сосредоточиться, но не мог: шутка, сыгранная с Зойфертом, выбила его из колеи.
— Разве ты ничего не чувствуешь?
Зеехазе осмотрелся по сторонам и ответил вопросом;
— А что я должен чувствовать?
— Лето, Эрвин! Чувствуешь, как пахнет летом? Неужели нет? Ты что, разве не был во Франции? Помнишь, дружище, как мы переправлялись через Сену? На берегах трава, цветы, солнце светит! Или ты всё это уже забыл?
Сену? Я, например, хорошо помню. Вы ещё тогда не хотели идти, господин обер-лейтенант.
Клазен посмотрел на говорившего. Широкоскулое лицо, светлые волосы и голубые-голубые глаза.
«А он здорово рискует, — подумал Клазен. — Никто ещё не осмеливался заговаривать об этом. Ни Генгенбах, ни я сам, когда мы снова встретились в Венгрии. Говорили о пустяках до тех пор, пока я не сказал Альтдерферу прямо в лицо, что Генгенбаха осудили несправедливо!»
— Да известно ли вам, ротозеи, кто сегодня приезжал к нам? — Офицер залпом выпил вино. — Вы даже и не догадываетесь. — Он пододвинул стакан, чтобы его ещё наполнили. — Ну так кто был у нас, как вы думаете?
«Как хорошо, что я до сих пор почти ничего не пил, — подумал Зеехазе. — Выпьем на празднике победы».
— Линдеман! Вахтмайстер Линдеман! — бросил Клазен. — Одно время он пропал, затерялся, а теперь объявился на фронте.
Зеехазе почувствовал зуд во всём теле.
«Линдеман, готовый лезть в любую дыру», — подумал он.
— Где же он так долго пропадал? — поинтересовался Мюнхоф.
— В эсэсовском госпитале, ранен он был. Вы тогда в суматохе ничего и не заметили.
— Это великолепно, — проговорил Мюнхоф.
— А будет ещё лучше… — Клазен снова одним духом выпил вино. — Наверху чёрт знает что творится, — добавил вдруг он и посмотрел куда-то вдаль.
— А разве только там, господин обер-лейтенант?
Глаза Клазена стали печальными. По его виду чувствовалось, что он сейчас очень нуждается в тепле, в дружеском участии или хотя бы в товарищеском рукопожатии.
— Зеехазе, дружище, если бы вы были офицером, мы могли бы поговорить как человек с человеком. А так… — Лицо Клазена приобрело высокомерное выражение.
— Выл у нас один, который одним движением руки умел отмести все преграды, — весело произнёс обер-ефрейтор.
— Генгенбах?
— Вы сами его назвали, господин обер-лейтенант.
— Генгенбах… Где-то он кончит?
В этот момент к ним быстро вошёл повар:
— Тут изо всех сих стараешься всё сделать по-джентльменски, а они там себя ведут как свиньи… — Повар схватил ведро и тряпку.
— Вот так и возникают пропасти между теми, кто гадит, и теми, кто должен за ними убирать это дерьмо, — в раздумье произнёс Клазен.
— Да, там внизу стоит один из ваших, — заметил повар и скрылся за дверью.
— Линдеман! Дружище! Ты ли это? — радостно восклицали друзья, похлопывая вошедшего по плечу.
— А мы тут как раз говорили о Генгенбахе, — первым вернулся к прерванной теме Зеехазе. — Я считаю, что такой человек, как Генгенбах, не должен пропасть. Поэтому предлагаю как можно быстрее помочь ему.
— А как это можно сделать?
— Вы верите в его невиновность, господин обер-лейтенант, или не верите?
— Верю, но…
— Тогда необходимо представить трибуналу доказательства…
— А у вас что, есть новые свидетели?
— Возможно, достаточно и того, чтобы внимательно пересмотреть показания старых.
— Ну, например, господина обер-лейтенанта и мои! — разгорячившись, воскликнул Мюнхоф.
— Оба свидетеля не были очевидцами, и, следовательно, они не могут давать обвинительные показания.
— Ни я, ни Линдеман ничего не видели. — Голос Зеехазе дрогнул. — Вы ведь тоже ничего не видели?
— Видел.
Все удивлённо уставились на обер-ефрейтора.
— Когда Генгенбах вернулся, я сам осматривал его пистолет. Мы готовились к рукопашной. Ствол пистолета был смазан, а магазин до отказа набит патронами. Рядом сидел Линдеман, он сам может это подтвердить. Да вы и сами, господин обер-лейтенант, должны были это видеть.
«И почему только я этого раньше не сообразил? — подумал Зеехазе. — Никто не может доказать обратного».
