Владимир Першанин - Не промахнись, снайпер!
Уже в сумерках к нам добрался комбат Морозов с замполитом и тремя бойцами. Принесли ящик патронов и штук восемь противотанковых гранат. Комбат передал приказ командира полка организовать новую линию обороны на нейтральной полосе. Кто-то высказался, что нет смысла. Лучше вернуться в готовые обжитые траншеи с «лисьими норами» и другими укрытиями. Морозов не дал договорить и жестко объявил:
— Сидение по норам закончилось. Третий батальон продвинулся вперед на километр и захватил две линии траншей. На свои позиции уже никто не вернется, только раненые. Ночью будем рыть окопы по линии, где находимся. Скоро прибудет пополнение, а утром… утро покажет.
Так начался недолгий период обороны и нашей жизни на нейтралке.
Командир первого батальона, малознакомый мне майор, убыл по ранению. Морозов назначил кого-то из лейтенантов поопытнее на его место. Но практически взял оба батальона под свое руководство. Командовал жестко и толково. Сбил уцелевших в атаке людей во взводы и роты, поставил новых командиров на место погибших и раненых. Несмотря на обстрел и постоянно взлетающие ракеты, по всей полосе первого и второго батальонов спешно рылись окопы. Командование полка получило категоричный приказ удерживать новую позицию. Пусть она всего на триста-четыреста метров ближе к немецким траншеям, но это наполовину ближе, чем раньше. Нас прикрывали полевые орудия и минометы.
Подошло подкрепление. Молодняк и подметенные подчистую тыловые подразделения. С ходу включались в работу. Штаб батальона разместился где-то в стороне, тоже зарывшись в землю. Предложение оставить штаб в укрытиях под самолетом Морозов забраковал.
— Фрицы не дураки? Когда связные забегают, сразу вычислят.
К утру пополненные батальоны уже закопались в землю. Возле Пе-2 оставили расчет бронебойщиков, ручной пулемет и нас с Вагановым. Группа из пяти человек громко именовалась узлом обороны. С утра началась немецкая атака.
Я думаю, если бы фрицы ударили ночью, они бы нас опрокинули. По каким-то причинам, может, из-за больших потерь, обычно думающие на два хода вперед немецкие командиры предприняли атаку с утра. В чем сильно просчитались. Правда, силы собрали достаточные.
Вперед двинули танки Т-3 и Т-4, с усиленной броней и длинноствольными пушками. Было их штук двенадцать, следом двигались бронетранспортеры. Но место, где захлебнулось вчера наше наступление, оказалось крайне неудачным и для немцев. Два танка подорвались на минах. Они продолжали стрелять из орудий и пулеметов, поддерживая атаку.
Открыли огонь выставленные на прямую наводку батареи «сорокапяток» и трехдюймовых пушек Ф-22. Артиллеристы несли сильные потери, но подбили еще три танка. Часть поврежденных машин под прикрытием дымовой завесы оттащили тягачами. Две машины горели неярким в солнечном свете пламенем. Зато черный маслянистый дым пробивался клубами сквозь грязно-желтую завесу. Ближайший к нам Т-4 догорал метрах в ста от самолета.
Танкиста, пытавшегося выскочить из бокового люка, подстрелили мы с Вагановым, еще одного снял ручной пулеметчик. Нам в ответ влепили осколочный снаряд, который проделал огромную дыру в корпусе Пе-2. Осколки пробили самолет насквозь и ранили второго номера расчета ПТР. Поврежденному танку стрелять больше не дали. Его добили «сорокапятки», и послал штук пять зажигательных пуль бронебойщик.
Все же танки успели проутюжить часть окопов и неглубоких траншей. Кое-где бойцы, в основном молодняк, снова, не выдержав, побежали. У нас на глазах погибли десятка полтора солдат и младший лейтенант, пытавшийся их остановить. Все они, кроме младшего лейтенанта, были убиты очередями в спину. Но продвинуться дальше танкам не дали. Солдаты и сержанты, участвовавшие во вчерашней атаке, хорошо усвоили, что бежать некуда. В машины швыряли противотанковые и ручные гранаты, бутылки с горючей смесью. Подбить больше ни один танк не сумели. Но я видел, как стремительно уходил задним ходом Т-3, облитый горючей смесью. Уцелевшие панцеры, отойдя на расстояние, вели дуэль с нашими орудиями, а немецкая пехота пыталась ворваться в батальонные траншеи.
Теперь роли поменялись. Красноармейцы, которые шли вчера в лобовую атаку и прятались в воронках от пулеметного огня, теперь с мстительным азартом били из всех стволов по атакующим немцам. Винтовочные выстрелы сливались в непрерывный треск, сквозь который пробивались пулеметные и автоматные очереди. Я стрелял из окопа под брюхом бомбардировщика. Вначале так же бегло, как пехотинцы, затем стал ловить бегущие фигуры в сетку прицела. Сказать, сколько пуль попали в цель, не смогу. Думаю, что на пять-шесть немцев свой личный счет увеличил.
Наступали фрицы грамотно. Одни ложились и вели огонь, другие делали быстрые перебежки и тоже падали на землю, уступая дорогу бегущим следом. Все были в касках, более половины вооружены автоматами. Пулеметчики тоже шли в цепи. Это была моя главная мишень. Ничего не скажешь, немецкая атакующая часть действовала как слаженный механизм. Но механизм забуксовал, наткнувшись на злое упорство наших солдат.
Подбили один, за ним второй бронетранспортер, которые поддерживали атакующих. Тяжелые «Ганомаги» с крупнокалиберными и обычными пулеметами на скорости уходили назад, иногда останавливаясь, чтобы подобрать раненых. Отставший бронетранспортер попал под фугасный снаряд трехдюймовки. Вышибло задний борт, согнуло боковину и вскрыло десантный кузов, где не уцелел никто. Пулемет со станком отбросило на землю, «Ганомаг» загорелся.
Получилось вроде сигнала к отступлению. Немцы начали отход, а следом без команды кинулись красноармейцы. Теперь злость и азарт сыграли не в нашу пользу. Их встретили огнем из автоматов в упор, полетели гранаты. Танки вели беглую стрельбу осколочными снарядами. Я разглядел лейтенанта Чапаева, который загонял людей обратно в окопы. Потом он упал, его потащили под руки двое бойцов.
Атаку отбили. На поле заметно прибавилось трупов. Теперь среди тел красноармейцев лежали солдаты вермахта. В серых мундирах, касках. Наши почти все носили пилотки. К сожалению, тонкие, как жестянка, советские каски практически не защищали ни от пуль, ни от осколков. Догорали два танка и два бронетранспортера.
— Эй, снайпер, помоги племянника перевязать.
Меня звал к себе бронебойщик Чепель. Его напарника ранили осколкам в руку. Мы перевязали рану и закурили. Чепель рассказал, что они призваны из одной деревни. Вместе призывались, вместе учились и вот третий месяц служат в роте ПТР.
— Твой племянник, что ли? — спросил Ваганов.
— Нет. Он меня привык дядей Ваней звать, ну, считай, племянник. Молодой еще, мать просила за ним приглядывать.
— Долго вас призывали. Что, весь первый год в тылу кантовались?
— Я сильно никуда не торопился. На мелькомбинате работал, — ответил Чепель. — Хлеб пекли и сухари для Красной Армии делали. Бронь имел. А племяннику недавно восемнадцать исполнилось.
Еще бронебойщик рассказал, что на тех, кого призывали летом сорок первого, либо похоронки пришли, либо без вести пропавшими числятся. За полгода почти всех мужиков из деревни на фронт забрали. А с него сняли бронь и вручили повестку в октябре сорок второго, когда на фронте совсем дела плохи стали.
— В общем, не спешил ты на войну, — подвел итог Ваганов.
— А че спешить? У меня трое детей. Кто их кормить будет? Родной колхоз не слишком разгонится.
Мой напарник вчера и сегодня неплохо стрелял, и его тянуло на всякие разговоры. Вскоре начался обстрел, и мы спрятались в окопы. В этот день немцы атак не предпринимали. Зато летели снаряды, мины, а во второй половине дня появились пикирующие бомбардировщики. Налетали раза три, группами по 8-9 самолетов в сопровождении истребителей. Бомбили артиллерийские позиции, передний край. Исчезали одни, на смену им прилетали другие. Поле снова заволокло дымом, кто-то кричал. Не пожалели две бомбы для нас, но обе взорвались в стороне. На выходе из пике «Юнкерс-87», мелькнув серебристым брюхом, прострочил многострадальный Пе-2 из спаренного пулемета.
Мы отсиделись в щелях, которые вырыли глубиной полтора метра. Командира нам не назначили, вопросы решали коллективно. Договорились, что бронебойщики и ручной пулемет вести огонь не будут. Только в случае атаки. А мы с Вагановым сделали до вечера несколько прицельных выстрелов. Кого-то уложили. Пока «Юнкерсы» долбили фланги полка, фрицы махали им руками, мы стреляли по каскам и рукам. Знали, что от винтовочной пули массивная немецкая каска не защитит.
Заметили, что кое-где поднимали руки и наши бойцы. Самострелов раскусывали быстро, а здесь, поди, догадайся, сам подставился или получил пулю в бою. В темноте началось движение. Тянулись в тыл раненые, подносили боеприпасы. Старшина с помощником принес сухой паек: хлеб, сало, сахар. Хуже дело обстояло с водой, досталось всего по полкружки. Жажду не утолили, только слегка смочили губы. Из-за отсутствия воды не лезла еда, во рту горчило от бесчисленных выкуренных самокруток.
