Борис Крамаренко - Плавни
— Книги и брошюры, Андрей. На весь гарнизон хватит!
— Хорошо, Абрам. Что так долго?.. Председатель снял кепку и, вытерев рукавом пиджака лоб, сел.
— Все в отделе — новые люди. Много и для нас нового. Между прочим, к нам скоро заедет новый председатель укома. Говорил, что тебя хорошо знает, друзья вы.
— Кто такой?
— Товарищ Сизон.
— Максим Сизон?! Рад буду побачить. У меня тоже новости.
— Что–нибудь случилось?
— Хмель вчера на весь день бросил станицу на ура. Кто хочешь налетай, хоть всех вырежь.
— И что?
— Посади на двое суток в подвал. Потом вот еще… — Андрей протянул записку.
Абрам прочитал ее вслух.
— Кто–то грамотный писал, но старался менять почерк, — очевидно, твой знакомый, боится, чтобы по почерку не узнали… Как ты ее получил?
— Должно быть, кто–то в форточку бросил. Когда я пришел сюда, она на полу лежала возле окна.
— И как ты на это смотришь?
— Да никак… Не могу же я от всех прятаться.
— Значит, пусть убивают?
— Ну, это еще…
— Что еще? Нет уж, к чертовой матери, Андрей! Ты живешь почти на окраине станицы, шляешься по улицам без всякой охраны, днем и ночью, да тебя любой бандит из–за угла убить может. Надо удивляться, как ты вообще еще цел.
— Сегодня же пошлю благодарственную телеграмму генералу Алгину, — недовольно пробурчал Андрей.
Ну, ты брось шутить. Я этот вопрос сегодня на бюро выдвину.
— Что ж ты предлагаешь?
— Поставить немедленно часовых возле твоего дома, запретить тебе пешком и вообще без охраны показываться на улицах, не пускать первых встречных и поперечных в твой кабинет и прикрепить к тебе двух хороших парней.
— Это чтобы они ходили за мною по пятам?
— Хотя бы и так.
— К бисовой бабушке, чтоб я под конвоем ходил!
— Ну, это мы посмотрим. Ты не думай, что ты только себе принадлежишь и можешь жить, как хочешь.
Председатель встал.
— Погоди, Абрам. У тебя много работы?
— Без дела не сижу.
— Знаю, не для того спросил. Придется тебе военным комиссаром быть.
— Мне?! А Хмель?
— Сам же ты наметил его в мои заместители.
— Какой с меня военный комиссар получится? Андрей критически оглядел крепкую фигуру председателя.
— Ничего, хорошим комиссаром будешь. Вот только пиджачишко придется сбросить. Хочешь, я тебе свою синюю черкеску подарю?
— Брось, Андрей, шутить.
— Я не шучу. Думаешь, мне легко две работы тянуть? А Хмелю — легко?
— Хорошо, подумаю.
— Ты извини, я за тебя уже подумал. Вот ответ на мой запрос, — и Андрей подал ему письмо.
— Что это, я назначен районным комиссаром? Нет, невозможный ты человек, Андрей!.. И притом надо было бы обсудить на бюро…
— Что ж, сегодня обсудим. А разгрузить Хмеля надо.
— Хорошо, коли так, я согласен.
Абрам ушел. Андрей прошелся по кабинету, потом подошел к столу и сел в кресло. «А ведь дурацкая может выпасть мне смерть, обидная… из–за угла… Может, сейчас подкарауливает меня кто–нибудь… прячется… ждет…»
Он взял подброшенную записку и стал внимательно разглядывать почерк. «Кажется, что я того писаку знаю». Порывшись в столе и достав какую–то бумажку, стал сравнивать. На его лбу разошлись морщины. Он позвонил. Когда на пороге вырос конвоец, коротко бросил: — Ординарца!
Тимка, войдя в кабинет, остановился у порога.
— Пришел? Да ты сюда подойди… Вот так. Ну–ка, посмотри–ка на меня!
Тимка нехотя поднял голову. Андрей сказал:
— Вот ведь: лицо у тебя открытое, взгляд прямой… а приходится тебе бесперечь брехать, как ужу изворачиваться, притворяться. Сердце твое чует, где правда… важко ему, ежели волю не дают… Ординарец у белых — холуй. Сапоги офицеру чистит! А у нас ординарец — друг командиру. Они и в походе, и в бою завсегда вместе… Скажи, ты мне друг?
— Друг… — еле слышно прошептал Тимка.
— Ты писал эту записку?
— Я…
— Почему сам не пришел?
Тимка молчал. В его голове боролись разные мысли. Первой из них была — отказаться от всего. Но сейчас же пришла другая — все рассказать и остаться у них по–настоящему, совсем. Эта мысль напугала и взволновала его. Ведь тогда не надо будет больше лгать, а Наталка простит и будет прежней. Но рассказать все — стало быть, выдать брата и предать своих. За братом будут охотиться, как за зверем, и убьют его.
— Попал ты, Тимка, в трясину по самый пояс. Смотри, вылазь, пока не поздно. Пришел к нам врагом, думал зверей диковинных встретить — и нашел вторую семью, друзей нашел. Растерялся… не знаешь, что делать. А пришел ты ко мне потому, что знаешь, кому поручено меня убить.
Тимка вздрогнул. «Знает. Все знает. Да нет, откуда? Ведь о том известно только Сухенко, генералу, брату да мне». Тимка немного успокоился и решился взглянуть на председателя.
— Я не знаю, кто подослан. Я случайно узнал, а сказать вам побоялся.
— Спасибо и за это. Иди.
Тимка вышел из кабинета и столкнулся в коридоре с Бабичем.
— Батько у себя?
— Там.
Если б Тимка не был так расстроен, он не мог бы не заметить, каким настороженно враждебным взглядом окинул его командир сотни, проходя в кабинет. Но Тимке было не до этого. Он постоял с минуту на крыльце и опрометью бросился через площадь к церкви.
«Конечно же, надо поскорей к отцу Кириллу! И как я раньше не мог догадаться? Ведь только он, отец Кирилл, крестный брата, мог повлиять на Ерку, заставить уехать из станицы и отказаться от убийства. Ведь отец Кирилл добрый. Он любит меня и брата».
Тимка так спешил к дому отца Кирилла и так волновался, что не заметил двух комсомольцев из комендантской роты, шедших за ним следом.
Отец Кирилл сидел во дворе на скамеечке и с нежностью гладил маленькую черную свинку–скороспелку. Тут же, у его ног, резвилось еще семь черных поросят.
— Давненько, давненько ты у меня не был. — Он поднялся и благословил Тимку. — Ну, рассказывай. Что с тобой? Случилось что?
— Ерка здесь! — Тимка умоляюще посмотрел на о. Кирилла. — Прикажите ему уехать, он вас послушает.
— Георгий! Зачем он здесь?
— Председателя хочет убить.
О. Кирилл широко перекрестился.
— Господи боже многомилостивый! Наконец–то ты внял усердной молитве моей и послал избранника своего раздавить эту гадину! Аминь!
Тимка смотрел на него широко открытыми глазами. «Неужели такой добрый, такой ласковый, молящийся за всех людей отец Кирилл молил бога, чтобы тот… послал убийцу». С дрожью в голосе он проговорил:
— Его не надо убивать. Он хороший!
О. Кирилл изумленно взглянул на Тимку.
— Что ты, очумел? Это Семенной–то хороший? Да ведь он разбойник, злодей окаянный! Как можешь ты хвалить отступника божия? Опустошение и разорение несет он храмам божьим и всей родине нашей православной…
О. Кирилл обнял Тимку за плечи и повел его в дом.
…В это время Бабич оканчивал свой доклад председателю ревкома.
— …Хорунжий Егор Шеремет — это и есть Тимкин брат.
— Вот, значит, кому поручили убить меня…
— Прикажете арестовать?
— Немедленно. И смотри, не выпусти.
— Не уйдет, гад.
— Ординарца мне подобрал?
— Подобрал, Андрей Григорьевич, гарный хлопец. Кочубеевец, коммунист.
— Кто такой?
— Мишка Межанов.
— Иногородний? — Да.
— Присылай.
— Тимку прикажете посадить?
— Пока подожди.
Только что прошел летний дождь. Грозовые тучи уходили на запад, и высокие тополя тянули свои омытые вершины навстречу проглянувшему солнцу.
Тимка сидел в тамбуре конюшни на куче песка и счищал деревянным ножиком ржавые пятна со стремян.
Вчера председатель взял себе нового ординарца, иногороднего Мишку Межанова, а его перевел в сотню, во взвод Кравцова, где он и числился по спискам. Тимка был отчасти рад этому. После вчерашнего разговора с председателем Тимке было стыдно смотреть ему в глаза. «Хорош и отец крестный! — с обидой подумал Тимка про о. Кирилла. — Поп, крест на груди носит, а председателевой смерти хочет, как кобель мяса, тьфу!.. А председателя им не ухлопать, охрана теперь во-о какая! Ерка покружится–покружится, да и уйдет ни с чем, а я ему помогать не могу, — я теперь не ординарец».
Дежурный по конюшне, молодой высокий казак, недавний гаевец, поспешно вошел в конюшню и, увидев Тимку, крикнул:
— Беги в ревком, председатель кличет!
У Тимки больно сжалось сердце. Ему меньше всего хотелось разговаривать опять с председателем. «Снова начнет расспрашивать… А вдруг Ерку поймали? Тогда придется рассказать все… буду просить пощады, пусть обоих отправляют на фронт…»
На улице он встретил нескольких конных гарнизонцев, возвращавшихся домой. Один из них, проезжая мимо Тимки, остановился и сделал ему знак подойти. Когда Тимка подбежал, гарнизонец наклонился с седла и тихо проговорил:
