Николай Гнидюк - Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы
Но где раздобыть хороший фаэтон? Вначале мы думали взять пару лошадей и повозку в отряде. Но времени было мало, а отряд — далековато. К тому же у партизан не было порядочного экипажа.
Мне, как опытному коммерсанту, поручили купить или одолжить фаэтон в городе. Я немедленно кинулся на поиски, так как на следующий день фон Бабах сообщил Паулю Зиберту, что все идет как по маслу, пропуск к Коху заказан и теперь успех будет зависеть от того, в каком настроении окажется во время аудиенции гаулейтер.
А мои поиски фаэтона были пока безуспешными.
— Придется идти пешком, — сказал Кузнецов. — Не станем же мы из-за пролетки отказываться от выполнения задания.
— Пешком так пешком, — поддержала его Валя. — Все равно фаэтон нам едва ли пригодится. Я не собираюсь бежать после того, как пущу пулю в лоб этому сатрапу.
— О чем ты говоришь! — воскликнул Кузнецов. — Ты даже не имеешь права думать об этом. Не забывай: задание лишь в том случае будет выполнено, если все пройдет благополучно и мы вернемся в отряд. А фаэтон нам понадобится не для того, чтобы бежать, а чтобы уложить оружие. Понимаешь, как все будет? Мы с тобой — в приемной Коха, выходит фон Бабах и приглашает тебя в кабинет. Ты идешь с майором, а через минуту без разрешения вхожу я, ты сразу же выходишь, я расправляюсь с Кохом и моим «другом» и быстро иду за тобой вниз. На улице мы садимся в фаэтон. Гнидюк ждет нас в полной боевой готовности. А дальше обстановка подскажет.
— Нет, в Коха буду стрелять я, — не соглашалась Валя.
— Оставь, Валя. Из твоего пистолета можно только воробьев пугать, а не стрелять в фашиста на расстоянии. Ты не успеешь раскрыть сумочку и вытащить свою игрушку, как окажешься в руках майора фон Бабаха. А вернее всего — тебе придется распрощаться с сумочкой в бюро пропусков.
Вале ничего не оставалось, как согласиться с Кузнецовым. Но она все же пристроила пистолет за поясом под кофтой. Еще в отряде она научилась стрелять. Далось это ей не легко. Маленькая девичья рука не удерживала пистолета, и Вале приходилось держать его обеими руками и с усилием нажимать спусковой крючок. Но когда Вале достали первый номер браунинга — маленький деликатный пистолетик, — она успешно овладела искусством стрельбы. Убойная сила этого пистолета была столь незначительной, что на расстоянии пяти-шести метров он уже не мог причинить врагу большого вреда. Чтобы убить фашиста, нужно было приставить дуло к самому лбу или сердцу. Поэтому и речи не могло быть о том, что Валя убьет Коха.
Во время фашистской оккупации основным видом транспорта в городе были дрожки. Нам приходилось ими часто пользоваться, и извозчики знали нас как «порядочных клиентов», которые могут щедро отблагодарить за услуги. Деньги делали свое: мы разъезжали на дрожках не только по Ровно, но и за его пределами.
Был среди извозчиков Вацек. К нему крепко пристала кличка «Сакрамента», так как в пьяном виде (а трезвым Вацек бывал очень редко) он часто употреблял это слово. У этого извозчика были отличные кони и фаэтон, и я решил взять их на тридцать первое мая — день, на который были заказаны пропуска в резиденцию Коха.
Получив от меня пятьдесят марок, Вацек низко поклонился и подобострастно произнес:
— Я к вашим услугам, мой сладчайший пан. Не то что на день, но даже на год я готов с вами ехать куда угодно, хоть к партизанам.
Мы тщательно подготавливали эту серьезную операцию.
Никому и в голову не приходило, что может произойти с каждым из нас в случае неудачи. Ни у кого не было ни малейшего колебания — только ненависть к врагу, причинившему столько горя нашему народу.
Мы разыскали и подробно изучили план резиденции Коха, разработали несколько возможных вариантов завершения операции, тщательно проверили все оружие. В городе были заложены мины, которые должны были взорваться, как только будет убит сатрап. Все наши люди были предупреждены о времени операции. Условились, куда кто должен явиться после нее.
Николай Иванович несколько раз переписывал заявление на имя рейхскомиссара Украины с просьбой «проявить богом данную его превосходительству милость и не дать восторжествовать несправедливости, берущей иногда верх над правдой».
«Мне, Валентине Довгер, немке по происхождению, — говорилось в заявлении, — отец которой замучен бандитами за принадлежность к арийской расе, приходится сидеть без работы и хлеба или же вместе с русскими и украинцами ехать на работу в Германию…»
Заявление заканчивалось так:
«Все вышеприведенное может подтвердить письменно или устно офицер немецкой армии, кавалер двух орденов Железного креста обер-лейтенант Пауль Зиберт, уроженец Восточной Пруссии, сын бывшего управляющего имением князя Шлобиттена под Кенигсбергом. Еще раз прошу, надеясь на вашу милость, великодушие и справедливость. Да поможет нам бог! Хайль Гитлер! Валентина Довгер».
Когда Пауль Зиберт прочитал это заявление фон Бабаху, тот восторженно воскликнул:
— О, после такого заявления никто не откажет фрейлейн в просьбе.
Тридцатого мая на квартиру Вали пришел Шмидт и принес записку от фон Бабаха:
«Обер-лейтенанту Паулю Зиберту. Завтра в 14.00 прошу прибыть в рейхскомиссариат. Только без опозданий. Гаулейтер готов принять вас и вашу невесту. Пропуска готовы. С уважением. Майор фон Бабах».
— Что-то очень уж майор беспокоится о нашей встрече с Кохом, — сказал Кузнецов. — Не готовит ли этот хитрый Шерлок Холмс нам сюрприз: устроит гестапо контроперацию и возьмет живьем всю группу. Вот будет скандал!.. Но нет — он просто заранее предвкушает удовольствие от нашей благодарности за услугу. Понимает, что влюбленный офицер, бывший управляющий богатым прусским имением, щедро его отблагодарит, и поэтому так старается. Ну что ж, герр майор, лелейте сладкие надежды. Обер-лейтенант Пауль Зиберт действительно собирается щедро за все расплатиться. До встречи, фон Бабах! До встречи, герр гаулейтер!
АУДИЕНЦИЯ СОСТОЯЛАСЬ
— Как с фаэтоном? — спросил Николай Иванович, когда тридцать первого мая я зашел к Вале.
— Все в порядке. В двенадцать подкатит сюда. Только как быть с кучером?
— А разве ты не сказал ему, что нам нужен лишь экипаж?
— Нет, об этом я не говорил. Заказал фаэтон на целый день и дал задаток. Едва увидев деньги, он согласился и сказал, что готов ехать со мной хоть на край света и даже к партизанам. А я смеюсь: «Ну, тогда поедем к партизанам».
— Так и сказал: «К партизанам»?
— Именно так.
— Ты что, спятил? — вспыхнул Кузнецов. — А если он за собой «хвост» притянет? Куда это годится!..
Не успел Николай Иванович закончить свои упреки, как со двора донеслось громкое «тпрр-р-ру».
— Что ж, устраивай своего Сакраменту, — бросил мне Кузнецов, — а мы начнем собираться, вот-вот подойдет Шмидт.
Я позвал Вацека в комнату, пригласил к столу и поставил перед ним полную бутылку.
— Пейте, пан Вацек, это вам не какая-нибудь вонючая самогонка, а настоящая водка-монополька.
— Дойче эрцойгнис, — пробормотал кучер, успевший до этого где-то порядком нализаться. — О! Гут, гут…
Не скрывая удовольствия, он опрокинул подряд несколько стаканчиков и через полчаса уже спал в огороде крепким сном.
А мы занялись фаэтоном. В ящик под передним сиденьем положили пять противотанковых и несколько обыкновенных гранат, два автомата.
— Ого, какие запасы! — смеясь, сказала Валя Кузнецову. — Вы, вероятно, собираетесь воевать из фаэтона, как из дота.
Но Кузнецову было не до шуток. Продолжая заниматься снаряжением, он деловито ответил:
— Ничего, ничего. Все может пригодиться. Жаль только, что не помещается больше — ящик маловат.
В час дня пришел обер-ефрейтор Шмидт со своей ученой овчаркой. Он был выпивши и, как всегда, начал хвастаться своим искусством дрессировки собак.
— А ну, угадайте, что приказал мне гаулейтер? — весело спросил он Кузнецова. И, не дождавшись ответа, продолжал: — Он мне говорит: «Шмидт, научите этого пса отличать партизан и коммунистов от обычных русских».
— И как успехи, обер-ефрейтор?
— Чудесные, герр обер-лейтенант! Стоит мне сказать одно слово «партизан», и вы увидите, что мой пес сделает.
— Любопытно! — воскликнул Кузнецов. — Продемонстрируйте нам свой талант.
— Пожалуйста… Но… — Шмидту стало неловко. — Как-то неудобно на вас проводить такое испытание.
— Ничего, ничего. Мне очень интересно.
— Ну, хорошо. Смотрите. Пират! Партизан! Пират! Партизан!..
И Шмидт подтолкнул своего «способного ученика» к Кузнецову. Но пес не обращал никакого внимания ни на слова учителя, ни на его подталкивание. Он только облизывался после вкусной ветчины, брошенной Николаем Ивановичем.
