Николай Родичев - Не отверну лица

Мортону особенно точно удалось изобразить побережье у Ла-Манша. Рисовал он долго и усердно. Это не могло не привлечь внимание подростка. Перехватив взгляд Андрея, Мортон улыбнулся ему. Затем сказал серьезно, почти сурово:

— Анджей! Их бин никс дойч... Я не немец. Я бритиш. Американо-бритиш аэро. Понимаешь — аэро?

Ах как пригодились бы здесь несколько русских слов! Но и немецких слов американец знал немного. Мортон в отчаянии сжал пульверизатор и вдруг заметил, что раструб аппарата, сделанный крестообразно, немного напоминает самолет.

— Я — аэро. Понимайт! Жж-у! Потом — буф, буф! — Мортон повел пульверизатор через Ла-Манш, плавно покружил его над Германией и дважды брызнул эссенцией.

— Потом меня — буф! И я тут — понимайт?

Андрей молча глядел на Мортона.

— Я... миллион долларов... Фрау Бригитта! — почти кричал Мортон. — Потом нах Америка!

В коридоре послышались шаги. Мортон испуганно заметался по камере, брызгая жидкостью куда попало. Под рукой американца уже сливались пятна, напоминающие карту Европы.

Андрей некоторое время наблюдал за Мортоном. Потом вдруг соскочил с койки и, ступая босыми ногами по мокрому цементу, схватил летчика за руку, в которой был пульверизатор.

— Вы и Берлин — буф, буф? — спросил он.

Мортон кивал головой, улыбаясь.

— Да, да! Мои камрадо Берлин — буф, буф! А... я... понимайт? Транспорт — буф, буф!.. — И он ткнул пульверизатором в Ла-Манш.

Андрей взял из его рук крестообразный раструб, внимательно оглядел отверстия, из которых еще сочился раствор.

— Вы миллионер?

— Но, но, — мотал головой Лейк, изображая крайнее недовольство. — Я — аэро... буф, буф!

Американец пытался объяснить, что выкуп за него пришлют родственники. И он еще подумает, принимать ли этот унизительный дар от них.

Мысли Мортона перебил внезапный вопрос Андрея:

— Вы опять прилетите в Германию — буф, буф? — Андрей требовательно, с мучительной улыбкой глядел в лицо Мортона, твердя, как клятву: — Берлин — буф! Фрау Бригитта — буф!

Если минутой раньше Мортон страдал от невозможности понять Андрея и передать ему свои мысли, то теперь его угнетала чрезмерная ясность вопроса. Нет, это был не просто вопрос. Скорее — требование, а может, и проверка Мортона.

— Но здесь фрау... Здесь и вы, — не выдерживая пристального взгляда подростка, рассеянно пробормотал Мортон.

— Буф! — с яростью Андрей взметнул руки к решетке и как бы опустил ее себе на голову. Мортон вдруг почувствовал, что ему становится жарко в холодной камере. Он был совсем не готов ответить на вопрос, заданный русским подростком. Почти полугодичное пребывание в плену: позор, грязь, оскорбления. Разве этого недостаточно на всю жизнь для обыкновенного смертного, каким в сущности является Мортон Лейк?.. Борьба с общечеловеческим злом уже захлестнула всю Европу. Вот-вот она перекинется и на Америку. Но ведь другие не сделали и того, что Мортон. Другие с презрением швырнут его жене деньги, с таким же презрением будут глядеть на него всю жизнь, как на купленного ими щенка. Они — эти другие, благоразумные — с большим уважением станут произносить имя фрау Бригитты, чем его: честная партнерша! «К черту! Все к черту!» — кипел в душе Мортон Лейк.

Но как в таком случае смотреть в чистые глаза русского мальчика, который жаждет не спасения, а отмщения?! Отмщения — за кого? Только ли за себя?

— ...Можете мне верить, господа, — не скрывая недовольства собой, заключил Лейк двадцать лет спустя в гостеприимном доме мистера Хьюза. — Клянусь вам, что я не выдержал тогда испытания мальчишеских глаз. Я ушел, бормоча проклятия и врагам своим, и рассудительным друзьям, и самому себе. Я шел к Андрею с надеждой помочь младшему собрату, хотя бы сочувствием. Но ушел сознавая: во мне что-то надо менять, прежде чем я гожусь в утешители.

После бессонной ночи я дал себе слово — не покидать застенков фрау Бригитты, пока в них томится этот юный узник с чистым, требовательным взглядом...

Гестаповец Курт Зорге явился лишь на четвертый день. Он был решителен. Природа наделила его тяжелой поступью и тяжелым взглядом. Но эта же природа свела на нет все его устрашающие достоинства смешными веснушками, щедро рассыпанными вокруг вздернутого, как у девушки, широкого носа. Курносое лицо с ямочкой на правой щеке придавало Курту наивный ребяческий вид. Когда он представился фрау Бригитте нарочито громким голосом и выпятил для солидности губу, фрау Бригитта хотела взять его за подбородок и потрепать по щеке, как это она всегда делала при встрече с детьми.

Курту недавно исполнилось восемнадцать. Он приехал допрашивать «шестнадцатилетнего большевика». Так ему разъяснили задание курсантской практики.

— Какую веру вы, юный друг, исповедуете? — тщательно скрывая свое недовольство бесцеремонностью гестаповца, полюбопытствовала фрау Бригитта.

— Моя мать католичка, — бросил Курт, настораживаясь.

— Неужели она вам никогда не говорила о том, что, переступая порог храма, нужно снимать головной убор.

Курт, спутав шаг, дотронулся было до козырька, но тут же отнял руку:

— Но в данное время я нахожусь на службе, мадам.

Женщина державно распрямилась перед ним:

— Я тоже здесь на службе, курсант! Прошу в дальнейшем именовать меня госпожой штурмбаннфюрер, если не осведомлены в церковной субординации!

Увидев перед собой монашку в звании майора, Курт смутился. Представления о женщинах, не исключая особ монастырского звания, гестаповец черпал из сальных анекдотов, которые имели широкое хождение среди его сверстников-курсантов.

— Могу ли я встречаться здесь с лейтенантом Шувортом? — выпятив губы и нахмурив по-детски пушистые брови, осведомился Курт.

— У нас здесь, не принято обращаться друг к другу по воинскому званию, — наставительно сказала фрау Бригитта, возвращая Курту предписание. — Мы зовем Шуворта просто Морицем. Он — садовник. Когда потребуется, я пришлю его.

Курт качнулся на носках сапог, глядя на женщину сбоку, растерянно шаря по карманам в поисках сигареты.

— Меня предупредили, что, кроме лейтенанта Шуворта, никто здесь не будет вмешиваться в мои дела, — наигранным баском отчеканил Курт.

«О, этот далеко пойдет! — с презрением подумала о нем фрау Бригитта, опасаясь, что Курт может при первой же встрече угробить русского. — Впрочем, они друг друга стоят».

— Будьте повежливее! — сдерживая себя, произнесла вслух Бригитта. В глазах ее мелькнул холодный огонек. — Я хотела сказать: попытайтесь с русским договориться по-хорошему. Он такой же упрямец, как и любой другой мальчишка на свете.

Курт хохотнул:

— Ну, это мы еще посмотрим... А что касается приемов гуманного обращения с арестованными, это самая слабая сторона моей подготовки. Я предпочитаю прямолинейность. Это, по крайней мере, не в ущерб мужскому характеру.

Сказано это было явно с оттенком самолюбования. В камере Курт прокричал с порога:

— Арестованный Андрей Величко, встаньте! С вами будет разговаривать представитель политической полиции Германии!

Андрей, лепивший из хлеба фигурку балерины, на миг поднял голову. Увидев перед собой курносого, подстриженного под ежик паренька, почти ровесника себе, он лишь качнулся, сидя на кровати. Спущенные на пол ноги его были закутаны одеялом.

— Ты меня слышишь? — сделал шаг вперед Курт.

— Слышу, — оглядывая балерину, отозвался Андрей. — Но я не Величко и не арестованный.

Курт всхохотнул, запрокинув голову, заходил по камере. Подковки его новых, с высоким каблуком, блестящих сапог оглушительно цокали по цементу.

— Как же изволите называть вас? Обитатель Святого ордена? Гость с Востока?..

Андрей молчал.

— Ну вот что. Не будем меряться рангами. Мы почти ровесники и поэтому должны помогать друг другу в работе.

Курт все же сдернул одеяло с ног Андрея. Ударом ноги повалил табурет. Андрей едва успел схватить статуэтку.

Разворошив бумаги в портфеле, Курт поднял один листок над головой:

— Здесь все сведения о тебе. Вплоть до копии школьных характеристик. Ты, оказывается, любишь читать книги. Когда-то и я этим занимался. Если ты будешь во всем слушаться меня, мы станем друзьями.

В глазах гестаповца промелькнула тревога, неверие в себя.

Тоскливо приглядываясь к повадкам гестаповца, Андрей спросил:

— А ты не помнишь, за какой выкуп рабов древнего Рима отпускали на волю?..

Курт перестал цокать подковами по цементу и посмотрел на пленника. В глазах его промелькнула настороженность вчерашнего школьника.

— Пожалуй, я не смог бы назвать точной цифры... Но мне нравится твоя простота. Скажи-ка, это тебе еще там, в России, задавали выучить?

Андрей не сдержал вздоха:

— Нет, это совсем новый урок...

Курт, не справившись с замком, положил полураскрытый портфель на кровать.