Владимир Першанин - Бронекатера Сталинграда. Волга в огне
– Уже встречают, – высунувшись из рубки, сплюнул Николай Морозов. – К бою!
– Они что, специально нас здесь поджидали? – спросил Малкин. – Знали про десант?
Наверное, не слишком отважный замполит, оглушенный взрывами и всем увиденным, был не в себе и полагал, что катера специально подстерегают при входе в затон, где они снижают скорость. «Фоккеры» были опасным противником, и встреча с ними могла закончиться плохо. Уже рассвело, пилоты отлично видели цель, а каждый истребитель, кроме пушек и пулеметов, нес килограммов по двести бомб.
Пилоты резко пошли вниз. Зайцев понял, что бомбы бросать будут с высоты метров трехсот. Пользуясь своей большой скоростью, пронесутся, как вихрь, да еще добавят из пушек. Возможно, смело рассчитанная атака оказалась бы успешной. Но вражеские истребители столкнулись с экипажами катеров, которые только что вышли из тяжелого боя, сумели высадить десант, отбиться от вражеской артиллерии и не собирались поджимать хвост. Эта ночь многое переломила в людях.
Гибель товарищей, потеря «Каспийца», мясорубка на берегу, где минометы разрывали на части десятки красноармейцев, таких же мальчишек, как и большинство моряков, – все это не выходило из памяти.
Истребителей встретили дружным огнем обозленные, уже повидавшие смерть люди. Навстречу «фоккерам» неслись спаренные трассы крупнокалиберных пулеметов. Пользуясь тем, что самолеты идут на малой высоте, открыли огонь все три уцелевшие орудийные башни. Костя вел в сетке прицела головной «фокке-вульф», отчетливо видя его тупой нос и оранжевую окантовку крыльев. Одна, вторая пристрелочная очередь. А когда до истребителя осталось совсем немного, нажал на спуск, посылая сплошную трассу пуль.
Попал! Этот момент можно было угадать по искрящейся полосе на капоте двигателя и рывке самолета вверх. Бомбы, четыре «полусотки», посыпались с недолетом и взорвались в стороне. Обстреливать катера из пушек пилот поврежденного истребителя не рискнул и увел машину в сторону.То же самое произошло со вторым «фокке-вульфом». Ему прошило крыло пулеметной очередью с «Шахтера», а Вася Дергач едва не угодил в корпус своим шестикилограммовым снарядом. В горячке выпустил вслед еще один и снес верхушку огромного пирамидального тополя.
– Вот так, бля, – смахнул он капли испарины с искаженного злобой и контузией лица. – Сматывайся, пока цел!
И погрозил вслед кулаком стремительно уходящему вверх «фокке-вульфу». В общем, провели воздушный бой с азартом. Хоть никого не сбили, но сладкую парочку прогнали к черту дружным огнем.
Комдив Кращенко встретил катера и, выслушав доклад, нервно дернул слишком тесный для его шеи воротник кителя.
– Ивана Батаева убили, – сказал он. И после паузы, тускло, без выражения добавил: – Всем объявляю благодарность от лица командования. Командиры кораблей, ко мне! Остальным разойтись.
Мичман Батаев не был самым опытным командиром в дивизионе. Но самый молодой по возрасту, всего двадцать два года, он выделялся юношеской, почти мальчишеской дерзостью, был смелым и в то же время расчетливым командиром. Не зря ему прочили большое будущее.
Батаев сумел своим хладнокровием спасти почти надвое перебитый снарядом катер, подлатать его под огнем и довести до базы. Еще вчера он вырвался из ловушки, когда двигатель «Прибоя» пришлось ремонтировать под носом у врага. Сумел уйти при дневном свете на виражах от немецких орудий, спасти корабль, людей, вывезти раненых.
Сегодняшняя ночь оказалась в его жизни последней. На переправе действовали всего два катера – «Прибой» и «Быстрый». Переброска людей и грузов шла медленно. Немцы сумели пустить ко дну попаданием тяжелого снаряда пароход, который вместе с катерами совершал один рейс за другим.
Но если пароход брал на борт до четырехсот бойцов с грузом, то водоизмещение обоих катеров было гораздо меньше. А бронекатер «Быстрый», того же класса, что и «Каспиец», мог перебросить всего лишь восемьдесят-девяносто человек.
На причалах скопилось большое количество красноармейцев из маршевых рот, ожидавших переправу. Немцы усилили обстрел берега, стали гибнуть люди, по несколько часов ждавшие отправки. Ивану Батаеву приходилось загружаться сверх всяких норм. Кое-как отремонтированный после рывка из «мышеловки» двигатель с трудом тянул груз в двести красноармейцев с полным вооружением и боезапасом.
Кращенко сидел на командном пункте у опустевшей стоянки. Собственно, командовать ему было некем. Разве что радистами, телефонисткой и караулом, который охранял небольшой склад с боеприпасами. Непрерывно трещал телефон: звонили с причала Красной Слободы.
Спрашивали, почему выделили два катера. Один, которым командует молодой командир, целый час простоял, ремонтируя двигатель. Второй берет на борт всего два взвода.
– Приезжай, разберись! – кричали в трубку.
– У меня здесь дел хватает, – огрызнулся капитан-лейтенант и нервно крикнул телефонистке Асе, своей временной подруге: – Нет меня! Будут звонить еще, я на рембазе, занимаюсь поврежденными катерами.
– Ясно, – кивнула молодая телефонистка. – Но уж очень сильно они ругаются.
– Да и черт с ними. Водки выпьешь?
– Нет, мне нельзя. Засну.
– Ну как хочешь.
Кращенко выпил полстакана водки, закусил консервированной колбасой и подвинул банку девушке:
– Перекуси хотя бы.
– Спасибо, – отозвалась Ася, моргая красными от бессонницы глазами. – Заботливый вы, Анатолий Олегович.
В голосе ее Кращенко почудилась скрытая усмешка. Хоть и скромная на вид, но иногда взбрыкивает. Капитан-лейтенант знал причину. Асе нравился Иван Батаев, но Кращенко заставил ее постоянно находиться возле себя и быстро переломил упрямство. Радистов он переселил в отдельную землянку, чтобы не мешали.
– Я к ремонтникам, – надевая фуражку, шагнул к двери. На пороге столкнулся со старшим радистом.
– Товарищ капитан-лейтенант, – доложил тот, – Зайцев на связи. Сообщил, что десант высадили, возвращаются. «Каспиец» погиб.
– Как погиб?
– Утонул или сожгли, я не понял. Слышимость плохая.
– О черт! Ничего без меня толком не могут сделать. Пошли, сам с ними переговорю.
Пока связывался с Зайцевым, выяснял, как и что, прибежала телефонистка:
– Комендант переправы звонит. Вас требует!
– Сейчас приду.
Комендант накричал на Кращенко, обвинил, что тот отсиживается и не руководит своими кораблями. Хотя комендант, пожилой капитан третьего ранга, не являлся непосредственным начальником (да и переправа эта не единственная), Кращенко постарался отшутиться. Не получилось.
– Здесь черт знает что творится, – продолжал брюзжать комендант. – План на сегодняшнюю ночь не выполнили. Скоро рассветает, а на берегу почти тысяча человек скопилась.
– Нет у меня больше катеров. Сейчас на рембазе торчу. Ремонтируем «Смелого». Завтра минимум четыре катера будет. Мне что, приехать?
– Какой толк! Рейсы к концу подходят. Завтра приезжай и руководи катерами сам, иначе доложу твоему начальству.
В трубке зачастили короткие гудки. Отходя от неприятного разговора, Кращенко выпил еще полстакана. В дверях снова появился радист и с порога выпалил:
– Командир «Прибоя» погиб.
– Иван Батаев?
– Он самый.
– О-о, черт! Да что же это творится!..
За его спиной вдруг заплакала телефонистка Ася. Кращенко ее не слышал.Несмотря на неисправности двигателя, поврежденного вчера у завода «Красные баррикады», Иван Батаев сумел сделать за ночь шесть рейсов. Шестой оказался последним. Зная, что переправа до вечера прекращает рейсы, на катер загрузили двести двадцать раненых.
Когда отошли от правого берега, попали под сильный обстрел. Снова барахлил, захлебываясь от перегрузки, двигатель. Мичман вышел из рубки, чтобы глянуть, что происходит в машинном отделении, но сделал лишь два шага. Снаряд взорвался неподалеку, и осколок угодил командиру катера в голову. Этот чертов снаряд будто знал свою цель. Осколки не задели больше ни одного человека, хотя палуба была завалена ранеными. Батаев успел отдать приказ боцману взять команду на себя и потерял сознание. На берег его привезли уже мертвым.
Никогда еще отряд не нес таких потерь. Погибли сразу два командира бронекатеров и тринадцать моряков. Полтора десятка были отправлены в медсанбат и госпиталь.
«Смелый» находился еще на рембазе. «Верный» и «Шахтер», вернувшиеся из десантной операции, были крепко побиты и требовали срочного ремонта. На ходу оставался лишь «Прибой» без командира и малыш «Быстрый».
Зайцев доложил об итогах высадки десанта. Кращенко кивнул, находясь в каком-то ступоре. Смотрел, как выносят тела погибших, накрывают их плащ-палатками. Повисло молчание, командиры стояли со снятыми фуражками. Наконец заговорил Степан Зайцев, не скрывая неприязни к командиру дивизиона. И обращаясь не по уставу, а как находил нужным:
– Слушай, Кращенко! – Лейтенант сделал паузу, внутри него все кипело от злости и возмущения. Наверное, он хотел высказать, что думал, но сдержался. – Готовь представление на Батаева. На Героя Советского Союза… он был лучшим. Если надо, мы все подпишем.
