Александр Соколов - Экипаж «черного тюльпана»
В Союзе один из командующих военным округом, генерал-лейтенант, узрел на аэродроме транспарант с лозунгом. Это были бессмертные слова отца русской авиации Жуковского: «Авиация не подчиняется никаким авторитетам, кроме лиц, свято соблюдающих летные законы».
— Как это «не подчиняется»? — вопросил грозно генерал. — Снять это. Повесить что-нибудь поновее…
Не хочу приписывать невежество всем, но «экземпляры», достойные здорового смеха, были. Один полковник подошел к трубке ПВД, потрогал ее, стал рассматривать. Потом спросил меня: «Сильно греется?» Отвечаю: «Как утюг, рукой нельзя дотронуться». «А чем она охлаждается? Какая скорость стрельбы?»
Ну как тут было не засмеяться, если на полном серьезе штангу, приемник воздушного давления для барометрических приборов с обогреваемым наконечником (противообледенителем), принимают за… пулемет!
Я нисколько не жалел, что ухожу с «салона». Лучше каждый день летать, чем смотреть, как твои ребята садятся за «белую лошадь». Но все же несправедливость всегда обижает.
Санников подсластил горькую пилюлю: «Дам допуск к бомбометанию, потом буду возить тебя инструктором. Есть вакантная должность — командир отряда. Готовься принимать семь самолетов вместе с „крестом“».[28]
Пал Палыч за меня — горой. Дружеское расположение такого человека, как Санников, — дорогого стоит.
…У входа в модуль толпа. Курят, обсуждают случившееся. Кто-то знал ребят, есть и земляки погибших.
— Дрозда к телефону! — Наверное, Санников, по поводу полетов.
Нет, это не Пал Палыч. Издалека, еле слышен голос Славки Пуртова.
— Как ты, Дрозд, живой?
— Живой.
— Завтра — свадьба, приглашаем весь экипаж. Помнишь, авианаводчика вез из Баграма? Женится…
— Постой, Славка… У нас тут — несчастье. Вертолет сбили…
— Уже продукты получили на свадьбу, — кричит в трубку Пуртов. — Жизнь идет, старик… Может, и жениха убьют послезавтра, зато будет кому поплакать…
— Я не против. Но завтра наверняка мне дадут вылет.
— Не беспокойся. Будет команда начальника КП[29] — поставить тебя в резерв. Прихвати с собой канистру — полную! В семнадцать часов завтра пришлем за тобой машину или «бээмпэшку»…
* * *Славка встречает нас возле офицерского кафе.
Мы вылезаем из «брюха» боевой машины, словно освобождаемся из объятий чудовища, рычащего, разъяренного порциями пламени, съедающего его внутренности.
Зачем нужно было так нестись по улицам Кабула, наводя ужас на редких водителей машин и прохожих? С 18 часов в городе — комендантский час, улицы пустеют, и если бы на нашем пути вырос человек, арба, запряженная мулами, или машина, мы бы не остановились. На вид — грозная машина с крупнокалиберным пулеметом, наделе — отличная мишень для реактивного снаряда, прошивающего тонкие стенки, словно консервную банку пуля. Единственное спасение — скорость.
Я подаю руку Анне. Оглушенная, растерянная, она становится на твердую землю. Всю дорогу я обнимал ее плечи, чувствуя, как Аня вздрагивает на каждой ухабине. «Держись крепче за меня!» — прокричал я ей, и она обхватила меня рукой. Замкнутое пространство тесной железной коробки, в которой мы болтались, как добыча в большом желудке, сближает…
— Канистру привез? — беспокоится Славка.
— А как же, — вмешался Эдик, показывая на парашютную сумку.
— Кто такая, почему не представляешь?
— Аня, стюардесса. Наливала рюмку самому Кармалю.
Мы стоим на территории штаба Сороковой армии. Метрах в пятистах от нас в наступающих сумерках высится громада дворца Амина. Вдоль дороги от КПП — жилые сборные модули, такие же, как у нас в «полтиннике». Рядом с глиняным дувалом[30] тянется колючая проволока, освещенная прожекторами. Дальше на юг — склоны гор с горящими светляками огней.
— Ребята, — обращается к нам Пуртов, — свадьба комсомольская. Требуется помощь. А командира я украду минут на десять.
…Большая комната, где жили штурманы наведения (авианаводчики), заставлена кроватями в один ярус. Сейчас здесь никого нет, в узкое пространство между койками можно протиснуться только бочком.
— Шестнадцать человек тут никогда не ночуют — половина всегда на дежурстве, — словно читая мои мысли, объясняет Слава. — Твой экипаж размещу в полном составе.
Мы присели на стулья возле стола. Краюха хлеба, разбросанные игральные карты. Напротив, на стене четыре портрета в траурных рамках. Молодежь… Удивительно светлые лица, как будто подобранные для выставки с тематикой портретного жанра.
— Все они спали здесь, на этих кроватях. В разное время, конечно, — прокомментировал Славка. — Давай, командир, за этих ребят, по граммульке, чисто символически… двоих я знал, а вот этот — был моим другом. — И он показал на лицо мальчишки, для солидности украшенное усами. На Славке все та же полушерстяная гимнастерка со свежим, только что подшитым воротничком, орденская планка с ленточкой неброского малинового цвета — Красной Звезды.
— Снайперы охотятся за нашим братом… — говорил Пуртов, вытаскивая из-под матраца маленькую фляжку из нержавейки. — Мы указываем для авиации цели, а это духам не нравится…
— Славка, «Звезда» — за Панджшер? — спросил я, указывая на нашивку.
— Да.
— Ты случайно не «Горным» работал?
— Работал. Это, брат, тебе не наверху болтаться…
— Не приведи господь, спаси и помилуй! — вздохнул я. Славка плеснул в стаканы на донышко рыжеватой, чайного цвета жидкости.
Я знал, что Аня не пьет ничего, кроме шампанского. На этот раз с неожиданной решимостью она проглотила коньяк.
— У нас здесь ребята нормальные, — говорит Славка, поглядывая на Аню, — друг за друга не прячутся. Надо — идут в горы с рацией. Такой билетик вытянули… Был, правда, один кадр. Тот прямо заявил: под пули не полезу. Пугали его трибуналом, потом отстали — какой-то он прикинутый, толку все равно от него мало. Отослали в Джелалабад, в группу руководства полетами. А тут — обстрел, выскочил из модуля, в траншею. Не добежал несколько метров — чикнуло осколком. Не при Ане будет сказано… Отчекрыжило всю мужскую часть, да и живот разворотило порядком. Говорят, выкарабкался, но какая же это жизнь? Тут как ни берегись, а, видно, кому что написано… Я думаю, нечего бегать из помещения: начался обстрел — сиди спокойно. Вероятность прямого попадания мала. Осколков гораздо больше, и летят они веером… Ну что, двинули? Присматривайтесь к организации мероприятия, становитесь на очередь…
— Ты на что намекаешь?
— А что намекать, обженим, и баста! Будешь долго думать — отобьем.
Я поймал Анину руку внизу, сгреб ее пальчики, притянул к своему бедру; она глянула на меня долгим взглядом, я купался в нем, сжимая ее ладонь.
— Я ее не отдам, — сказал я, не переставая смотреть в смущенные зеленоватые глаза.
* * *Свадьба разыгрывалась по сценарию, придуманному в политотделе. Это должна была быть веселая свадьба, как и все, какие бывают на этой земле. Здесь, среди «ограниченного контингента» войск, такие праздники случаются нечасто.
Столы накрыли в длинном зале кафе. Во главе стола, вместо родителей, восседал начальник командного пункта, полковник, бывший летчик. Были представители политотдела и штаба, комсомольские вожаки.
Когда в бокалы налили шампанское и все встали, готовясь услышать первое поздравление, выяснилось: невеста во всем своем убранстве одна… Жениха рядом нет. Ее успокаивали подруги, говорили, что у него проблемы с костюмом — ведь встретиться они должны были здесь, за столом (расписывались молодые днем, в посольстве).
Неожиданно с грохотом открылась входная дверь, и в зал ввалился человек в комбинезоне, панаме, с рацией и автоматом за плечами.
— Здесь свадьба?! — закричал он, и все зааплодировали. Специально испачканное лицо не могло скрыть рыжих веснушек Василия: все узнали жениха.
Он бросился к невесте, обнял ее и стал целовать. Теперь уже и она перепачкалась в краске и смеялась каким-то нервным смехом: оказывается, ее тоже не посвятили в тонкости сценария.
После первых поздравлений началась церемония вручения подарков. Собственно, подарок был один — громадная картонная коробка, из которой жених по требованию друзей извлек завернутый в бумагу сверток. Пока приглашенные приносили конверты с деньгами, чеками, будущий глава семейства потел, разворачивая свертки. Вокруг него образовалась гора бумаги, и он откидывал в сторону все новые обертки, пока в его руках не оказалась коробка чуть больше спичечной.
Под рукоплескания и крики Василий извлек из нее… детскую соску.
Застучали ножи и вилки, зазвенели бокалы, шутки и смех поплыли над столами…
Ухнула где-то пушка, раз, два… Потом стали слышны разрывы, где-то совсем недалеко. В зале стало тихо. За первой серией взрывов последовала вторая: снаряды ложились на территории штаба. Мы побросали вилки, пошли к выходу.
