Сергей Вашенцев - Путь-дорога фронтовая
— Володя! — вскричал Петр Петрович, первый узнавший своего любимца. — Наша машина!
Наивный человек! «Наша машина»! Сравнить старушку в сером заляпанном грязью халате, в старых изодранных калошах с красавицей в вишневом платье, в лакированных туфельках?! Сравнить чумазого, растрепанного Володю с франтом в сером кителе, в широченных галифе и крагах, в пилотке набекрень?! Вот он лихо остановил машину, вот он выскочил из нее и пружинистой походкой направился к группе артистов:
— Разрешите доложить, Кологривов Владимир прибыл в ваше распоряжение, машина в полной исправности и готова к отъезду в любом направлении.
— Голубчик! А мы вас и не узнали. Думаем, кто такой? — обрадованно говорил Петр Петрович, сердечно пожимая Володину руку.
Да, Володю нельзя узнать. Он стал такой важный и подтянутый! Петр Петрович не знал даже, как теперь с ним говорить, он был простодушен по натуре и терялся, когда сталкивался с людьми иными по характеру, чем у него.
— Как вас по батюшке? Извините, забыл… Владимир… Владимир… — замялся он.
— Яковлевич, — без всякого смущения подсказал Володя.
— Владимир Яковлевич, что же мы теперь будем делать?
— Согласно распоряжению командира полка для вас законсервирована квартира, а также имеется наличность продовольствия и бензина, — отрапортовал Володя.
— Все складывается как нельзя лучше, — возликовал Петр Петрович. — Я так и предвидел. Интуиция меня не подвела. Я знал, что Володя… Владимир Яковлевич найдет нас именно здесь.
И опять в дорогу, друг-читатель! Последуем за артистами, они уселись в свою обновленную эмку и тронулись в путь.
Володя восседал за рулем. Он не вертел головой во все стороны, как раньше делал, не вступал в разговоры, не пугал артистов разного рода опасностями, а сидел, вперив взгляд вперед. Петр Петрович с чувством нескрываемого восторга следил за ним. Правда, часа полтора спустя было решено сделать небольшой привал и обсудить общее положение. Машина съехала на обочину.
На совещании, устроенном здесь же, в машине, все участники, в том числе и Володя, пришли к единодушному решению: ехать, пока хватит бензина, а затем погрузиться на поезд. На этом же совещании командиром машины без особых прений был снова избран Иван Степанович.
— Вы теперь сами, сами управляйтесь… — несколько расслабленным голосом произнес Петр Петрович, давая скромно понять, что он сделал свое дело, руководя бригадой в тяжелые дни на передовой, а сейчас, когда опасности миновали, он считает возможным снять с себя бразды правления,
— И пожелаем себе доброго пути! — заключил старый актер.
— Лишь бы резина не подвела, а то ничего, доедем, — браво отозвался Володя.
Эффектным поворотом руля он вывел машину на шоссе, и она помчалась, увозя прославленную бродячую труппу в родные края.
1969
РАССКАЗЫ
ВОСТОЧНЫЙ ВЕТЕР
I
Машина катилась к югу по неровной, разбитой степной дороге. Машина была далеко не блестяща по виду. Некогда черный лакированный кузов посерел, покрылся пылью и дребезжал, как старый рыдван. Мотор давал перебои, хрипел и стонал, как неизлечимо больной. Только опытная рука шофера, хладнокровно управлявшего этой фронтовой развалиной, казалось, еще действовала на нервы машины, и она, напрягая все силы, двигалась вперед. Автомобиль был из числа тех красавцев, что после десятков тысяч километров по бездорожью в погоды-непогоды теряют свой лоск и становятся схожими в каком-то отношении с рысаками, попавшими в обоз второго разряда.
Но судить о машине по ее внешнему виду в обстановке боев и бесконечных переходов, пожалуй, трудно. Машина не настолько уж безнадежна, как кажется на первый взгляд. Она, правда, здорово потрепана, но, верно, сумеет еще послужить; проверка тормозов и мотора при первом благоприятном случае, несомненно, укрепит организм, и если ее шины прошелестят по крымской земле, то в этом не будет ничего удивительного.
Поле, что расстилалось на многие километры вокруг, — мертвое поле, отмеченное следами войны и как будто застывшее в вечной печали. Трупы животных. Разбитые лафеты. Опрокинутые фуры. Соскочившие с осей колеса с вышибленными спицами. Клочья шинелей. Обломки походного имущества. Брезент с пятнами крови посредине, неизвестно почему разостланный на земле. Безлюдье. Втоптанная в землю трава. Мертвые лошади. Они попадались так часто, что один из сидевших в автомобиле сказал:
— Жаль этих тружеников. Убыль их тяжело скажется на нашем сельском хозяйстве.
Глухие отзвуки орудийной пальбы донеслись с юга.
Мертвое поле ожило, как картина художника, которой придал иной смысл удару грома за окном. Поле уже не казалось царством вечного покоя. Оно скорей свидетельствовало о движении, о шквале, пронесшемся по этим местам.
Морды коней были обращены к югу. Оглобли двуколок глядели туда. В ту же сторону откатилось соскочившее с оси колесо, запнувшееся и упавшее набок. На юг! Все здесь, каждый предмет показывал стремление на юг: ступни ног, копыта животных. Машина катилась по тому же пути. Она как бы олицетворяла собой этот порыв, мчась на выстрелы со скоростью семидесяти километров в час.
В машине кроме шофера — трое, в шинелях и серых папахах. Двое были в кузове, командующий сидел рядом с шофером. У него на коленях разложена двухверстка. Одинокие хутора и стаи белых хат, показывавшиеся на горизонте, вызывали иногда удивленные восклицания:
— Черт возьми! Как устарела карта! Деревушка помечена хутором. А колодцы почти не нанесены.
— Любопытный случай произошел с начальником интернационального отряда, — рассказывал командующий. — Он видел на карте реку, и на ней ни одного моста. Бедняга ломал голову, как они будут переправляться. Спрашивал у прохожих — глубока ли река? Никто не знал. Есть от чего прийти в отчаяние! Наконец нашелся старик, который сообщил, что реку они давно прошли, река высохла лет пятьдесят назад. Теперь судите о качестве работы царских топографов…
Впереди довольно ясно вырисовалась купа дерев. Потом сверкнула хата. Вился дымок. Скоро стало видно, что около хутора люди.
Автомобиль настолько приблизился, что можно было уже разглядеть группы красноармейцев, расположившихся на земле вокруг походной кухни. Хутор стоял несколько в стороне от дороги. Машина резко свернула и пошла прямо на него.
Красноармейцы так были заняты едой, что не обратили особенного внимания на запыленную машину.
— Попросите начальника части! — перегнувшись через край автомобиля, крикнул командующий.
— Товарищ Карасев! Где товарищ Карасев? — зашумели голоса.
К автомобилю подходил среднего роста плотный командир, с большими усами на огрубелом, почерневшем лице.
— Здравствуйте, дорогой товарищ! Какая часть?
— Отряд имени рабочих Донбасса, товарищ командующий, — узнал его начальник отряда.
— Идете с Каховки?
— С Каховки. Дороги тяжелы. Люди измотались и насквозь голодны. К счастью, набрели на кухню. Подкормимся и двинемся дальше.
— Кстати, товарищ Карасев, покорми и нас, если осталось. Сегодня еще ничего не ели. Как, дорогие товарищи, неплохо бы подзаправиться? — улыбаясь, обернулся командующий к своим спутникам.
Он вылез из машины и пошёл мимо групп красноармейцев, уткнувшихся в котелки. Некоторые его знали в лицо, поднимались, здоровались, он приветливо отзывался и приговаривал:
— Продолжайте, продолжайте обедать, дело хорошее…
— Слесарев? Ты как сюда попал, Николай Ксенофонтович?! — окликнул он бородатого командира, отдававшего ему честь. — Ты был, насколько помнится, в отдельном батальоне.
— От батальона осталось несколько человек, нас влили в этот отряд.
Слух о приезде командующего уже прошел среди красноармейцев. Они поднимались с земли и теснились вокруг него, прислушиваясь к разговору.
— Ты слышал, Яковлева убили? — сказал командующий. — Яковлева Степана.
— Слышал! — отозвался Слесарев. — Мы с ним в последний раз виделись в Иванове на фабрике. Помнишь, бои с меньшевиками — Арутинский, Салов и компания?
— Арутинский перебежал к белым.
— К белым? Я бы эту стерву собственными руками задушил. А как распинался! Шлюха!
Командующему несли бачок с борщом. Он поставил его наземь, уселся, подложив под себя одну ногу. Есть хотелось зверски, но он медлил, поджидая своих спутников, разговаривавших с красноармейцами. Наконец все разместились.
— Скоро на врангелевские харчи перейдем, — шутливо говорит командующий. — Посмотрим, чем в Крыму кормят.
Рядом опорожнял свой бачок шахтер Моторный.
Крым, куда шел Моторный вместе с отрядом, волновал его не только потому, что там будут последние и решительные бои с белыми. Темная полоска земли, поднимавшаяся над Сивашем, вызывала далекие воспоминания. В детстве он думал, что за этой стеной скрыты замечательные города, о которых кричал иногда отец, когда клял свою долю бедняка. Подростком он переходил по дну Сиваша на ту сторону и видел, что до замечательных городов еще далеко. Он их нашел совершенно в другой стороне, и они были вовсе не такими, какими он их себе представлял. После десяти часов мучительного труда под землей человек спит мертвым сном и не думает о прекрасных городах. Сейчас, когда он приближался после долгой разлуки к родным местам, ему казалось, что все, что рисовалось ему в детстве, — пустяки и прав учитель Мотовиленко, который, помнится, говорил примерно так: «В девятьсот пятом году я мечтал переделать жизнь. Царское правительство выбросило меня из родного города за тысячу верст. Мечтать мало!»
