Юрий Гончаров - Нужный человек
– Уезжай лучше так, без меня, чтоб я этого не видала. А то еще не сдержусь на людях…
Прощались они минувшей ночью. Ходики отстучали уже полночь, а они все лежали без сна, на лавке Степана Егорыча, говорили шепотом, чтобы не разбудить Катю, а то просто молчали, оба каждое мгновение помня, что такая ночь у них последняя.
Голова Василисы лежала у Степана Егорыча на плече, и временами он замечал, что плечо его становилось мокро.
Ничем не был Степан Егорыч виноват перед Василисой: ни в чем ее не обманул, никакого своего слова, обещания не нарушил, а все-таки в нем было чувство какой-то вины, как будто он все же сделал что-то, что должно тревожить его совесть. А что он сделал? Только что появился тут, в этом хуторе, под этой крышей, и, сам того не желая, подал одинокому сердцу надежду, что оно может быть не одиноким…
И, как бы прося за эту невольную вину у Василисы прощения, не зная, чем ее утешить, Степан Егорыч тихо, без слов, гладил Василису по щеке, по волосам – с необычной для своей рабочей загрубелой руки мягкостью, нежностью…
Василиса сама понимала, что вины Степана Егорыча нет, и ни за что не корила, ничего не просила у него. Только повторяла, видно, желая, чтоб эти ее слова покрепче затвердились в Степане Егорыче, – чтоб он возвращался, если никого из своих не найдет живым, помнил, что тут тоже е г о дом, е г о семья…
С таким же чувством, с каким Степан Егорыч прощался со всем в хуторе, оглядел он горницу, – стены, печь, простую обстановку… Неласков был вначале к нему этот дом, но как теперь трудно от него отрываться! Как будто напополам должен разорвать Степан Егорыч свое сердце, всего себя самого…
За окном послышался скрип саней по снегу, звякнули удила. «Тп-р-р…» – раскатисто скомандовал голос, останавливая лошадь.
Дунинский почтарь.
– Эй, Егорыч, тут ты, что ль? Пора!
Ну, вот и все…
Что-то точно застило память Степана Егорыча, пелена какая-то: он не очень заметил, как выходил из дома, прикрывал двери, как ехали по хуторской улице. Увидел себя уже средь чистого белого поля…