Богдан Сушинский - Маньчжурские стрелки
— Несостоявшаяся столица Забайкальской империи атамана Семенова, — проворчал Иволгин. — Впрочем, кто знает, — жевал он остатки английской сигары, — могла бы получиться и столица, будь у Семенова иная звезда.
— Нет, господа, — вмешался Реутов. — Не оседлав Кремль, в Чите не отсидеться.
— Тогда в чем дело? — отрубил Иволгин. — На Москву, господа!
Пришло время радиосеанса, и поручик Матвеев настроил рацию. Курбатов получил последнюю возможность доложить Центру о своем существовании. Дальше он шел «вслепую». О его продвижении смогут узнать только агенты трех контрольных маяков, которым он обязан был открыться, оставляя в условленных местах записки. Хотя и на это согласился неохотно. Где гарантия, что по крайней мере два из трех «маяков» не провалены?
Радист Центра сразу же поинтересовался, смогут ли они выйти на связь через пятнадцать минут. Матвеев вопросительно взглянул на Курбатова.
— Сможем, — кивнул тот.
Они оба — радист и командир……… ожидали, что последует какое-то разъяснение, но ожидания оказались напрасными.
— С чем бы это могло быть связано? — недоуменно проговорил Матвеев, когда радист Центра ушел с волны.
Курбатов смотрел на открывшуюся панораму города и молчал. Он простоял так все пятнадцать минут. Сейчас он действительно напомнил себе Аттилу, стоящего на холме перед беззащитным Римом. Возможно, поэтому вновь вспомнились им же сказанные когда-то слова: «У нас больше нет выбора. Мы должны сражаться, как гладиаторы… Всю оставшуюся жизнь нам предстоит прожить убивая».
Он, Курбатов, готовился к такому способу жизни. Отбросить жалость, презреть сантименты, отречься от воспоминаний, преодолеть страх перед смертью. Только тогда в конце рейда он сможет увидеть триумфальную арку Берлина.
— Вдруг нам прикажут вернуться? — почти с надеждой взглянул на ротмистра Матвеев, посматривая на часы. Минуты ожидания истекли.
— Исключено.
— Естественно.
— Что, страшно оставаться в этой стране?
— Погибельная она какая-то. Сама по себе погибельная, да и мы тоже не несем с собой ничего, кроме погибели.
— Отставить, поручик, — резко прервал его Курбатов. — В окопе может быть только одна философия — окопная. Господин Реутов!
— Я, — откликнулся подполковник из-за ближайшей гряды. Он был последним, кто должен был прикрывать убежище, в котором расположились командир и радист. Остальные образовали жиденькое оцепление метрах в пятидесяти ниже перевала.
— Что там со стороны города?
— Ничего особенного. Безлюдье. Следующей будет читинская станция? — приблизился он к Курбатову.
— Вполне возможно. Действуем, исходя из ситуации.
— Лихой вы командир, ротмистр. Это я но чести. Перешли бы мы кордон хотя бы с дивизией — можно было бы, в самом деле, начать освободительный поход. А так получается что-то вроде мелкой кровавой пакости. Ну, сожжем еще одну-другую станцию… Ну, пустим под откос еще два-три состава. Что дальше?
— Это и есть наш освободительный поход. За нами пойдут более крупные силы. Мы же с вами, как любят высказываться по этому поводу господа революционеры, буревестники.
— Крылья которых после каждого взмаха оставляют после себя огненный след. Честно говоря, мне не совсем ясна цель вашего похода.
— У вас была возможность выяснять ее до перехода границы.
— Я имел в виду вашу личную цель, — с достоинством уточнил Реутов.
— Дойти до Берлина.
— Само по себе это не может служить целью.
— Что же может служить ею?
— Организация восстания здесь, в России.
— Да, это одна из возможных целей, — согласился князь. Но продолжать разговор не пожелал.
Предположение Курбатова подтвердилось: рядом с радистом Центра теперь находился сам атаман Семенов. Он лично явился, чтобы продиктовать текст радиопослания: «Легионеру. Благодарю состав группы. Вскрыть пакет. Инструкции у «Конрада» в Самаре. В Германии знают. Вы сражаетесь во славу единой и неделимой России. Держитесь, подполковник Курбатов. Атаман Семенов».
— Неужели у аппарата действительно стоял сам Семенов? — усомнился Матвеев, расшифровав это послание.
— Что в этом невероятного?
— Велика честь. Я-то думал: пошлют и забудут. Замотаются, подготавливая другие группы. В любом случае имею честь первым поздравить вас с присвоением очередного чина, господин подполковник.
— Объявите об этом господам офицерам, — попросил князь. — Вам это будет удобнее. Я же скажу, что представил к повышению в чине всех вас. И что все вы будете награждены за храбрость.
26
Начальник разведывательного отдела штаба Квантунской армии полковник Исимура[21] встретил генерала Семенова с той холодной азиатской вежливостью, которая позволяла кланяться русскому генералу, давая при этом понять, что его поклоны не исключают тех истинных поклонов, которыми атаман должен благодарить его за само свое существование в этом мире.
— Вы просили господина полковника о встрече. И господин полковник рад принять и выслушать вас, господин полковник готов…
Только по тому, что почти каждую фразу переводчик завершал повторением нескольких ранее сказанных слов, Семенов определил, что перед ним тот самый капитан, который когда-то переводил его беседу с генералом Томинагой. У него вообще была плохая память на лица, тем более — на японские, зато очень контрастно врезались особенности разговора и поведения людей. Этот вечно улыбавшийся капитан-япошка — худющий до того, что, казалось, сорви с него мундир и смотри сквозь тело, словно сквозь желтую прозрачную занавеску, — поражал своей способностью умиляться любой произнесенной в его присутствии глупостью, а каждому удачно найденному им самим русскому слову — радоваться, будто великому прозрению.
— Насколько я помню, это полковник Исимура пригласил меня к себе, — отрубил атаман, совершенно забыв при этом, что говорит в присутствии самого Исимуры. — Поэтому спросите, что ему нужно.
— Господин полковник доволен, что вы нашли возможность встретиться с ним, дабы обсудить планы действия русских частей, господин полковник доволен…
Атаман Семенов обратил внимание, что Исимура и рта не раскрыл, чтобы произнести нечто подобное. Переводчик нес явную отсебятину. Однако это не удивило его. То же самое он наблюдал во время встречи с генералом Томинагой, когда речь шла о засылке в тыл красных группы маньчжурских легионеров.
— Но ведь мы постоянно согласовываем свои действия. Отряд «Асано»[22] действует с ведома начальника японской военной миссии в Тайларе подполковника Таки.
«Похоже, что оправдываюсь, — остался недоволен своим ответом Семенов. — Хотя никто не убедил меня, что я обязан отчитываться перед каждым офицером штаба Квантунской армии, в соболях-алмазах!..»
В этот раз Исимура в самом деле заговорил. Прислушиваясь к его резкому гортанному говору, Семенов с трудом, но все же улавливал значение отдельных слов и смысл целых фраз. Переводчик в это время сидел, закрыв глаза, и мерно покачивался взад-вперед, то ли подтверждая правоту полковника, то ли нетерпеливо, нервно ожидая, когда он умолкнет.
Но когда начальник разведотдела действительно умолк, еще с минуту продолжал сидеть в той же позе и так же мерно раскачиваться, потом вдруг медленно повернул голову к Исимуре и, взглянув на него с явным превосходством, спокойным жестким тоном произнес то, что Семенов понял и без перевода:
— Вы должны были знать все это задолго до прибытия сюда генерала Семенова.
«Переводчик, капитан, — и позволяет себе делать замечание полковнику, начальнику разведотдела штаба Квантунской армии?! Это в японской-то армии, в соболях-алмазах?! — изумился Семенов. — Что-то здесь не то, что-то в их «поднебесной» перевернулось вверх ногами!»
Он проследил за реакцией Исимуры. Ожидал вспышки гнева, взмаха короткой, больше похожей на длинный нож, парадной сабли… Чего угодно, только не этой заискивающе-признательной улыбки. Так способен улыбаться лишь покорный судьбе подросток-ученик, твердо знающий, что учитель абсолютно неправ, но признательный уже хотя бы за то, что тот снизошел до замечания в его адрес. Поверить в искренность такой признательности мог только человек, хорошо познавший психологию отношений японцев между собой.
Атаману Семенову, привыкшему к нехитрой «матерщинной дипломатии» казачьего офицерства, вообще в самой сути воспринимать, а тем более — смириться с таким миропониманием японцев, оказалось крайне сложно. Хотя и старался. А уж в данной, конкретной ситуации он вообще ничего не понимал.
— Полковник наслышан о действиях отряда маньчжурских стрелков под командованием ротмистра Курбатова, — переводил капитан вовсе не то, о чем говорил Исимура, которого он только что позволил себе отчитать за полное неведение относительно судьбы Курбатова. — Но был бы не против услышать от вас, как действует этот отряд и где он сейчас находится, был бы не против…
