Альберт Зарипов - Первомайка
Глядя на удаляющихся в сторону второй группы полковника и бойцов с узлом, наш оперативный офицер не выдержал и тихо матюкнулся:
— Я не пойму, что у нас — продслужба ихней дивизии? К ним тоже теперь летают вертушки и могут доставить им все, что нужно. Если ты начальник, то обеспечь свое подразделение сухим пайком, чем вот так ходить и побираться. Мы их который день кормим, а он еще будет такими глазами на нас смотреть. Как будто мы у него на довольствии стоим, а теперь зажали сухпай. Он бы на своего зампотыла так посмотрел…
— Ишь, как ты разошелся! Чего же ты молчал, когда он тут стоял и наш сухпай забирал? — спросил я.
— А я в следующий раз так и скажу, — продолжал хорохориться Гарин.
— Да нет. Лучше весь запас на сутки или двое сразу же раздать нашим бойцам, и пусть они делают с ним что хотят. Хоть за один присест все съедают. И им будет спокойнее, и я буду честно говорить, что сухпай уже роздан солдатам. А кому нужно, пусть у бойцов выпрашивают.
— Тогда по всем углам будут банки валяться, — сказал сержант.
— Не будут. Мы их так затарим — никто не найдет и не увидит, — возразил ему один из разведчиков. — Подальше положишь — поближе возьмешь.
Минут через пять мимо нас, возвращаясь обратно, важно прошагал постовой тулуп, за которым медленно проследовал разбухший «узелок» из армейской плащ-палатки. Я вздохнул и посмотрел на Стаса, который выждал паузу безопасности, пока не удалится подальше наш бывший сухпай во главе с полковником, и только потом засмеялся:
— Вот когда придут в следующий раз — тогда и скажу. А сейчас уже слишком поздно… А тулупчик у него хороший. Теплый, поди…
— Вот ты стрелочник. Тебе бы на железной дороге работать, — засмеялся вылезший из-под навеса Винокуров. — Да, в таком тулупе никакой мороз не страшен.
Вскоре после короткой дискуссии с заинтересовавшимися бойцами мы приняли постановление, которое четко увязывало возможность получения любым из разведчиков внеочередного краткосрочного отпуска на родину после появления в группе овчинного тулупа.
Кое-кто предложил сначала съездить в отпуск, а по возвращении привезти из калмыцких степей хоть два тулупа. Но рассмотрение этого вопроса было отложено до момента возвращения на базу…
Около шести вечера я увидал еще одного полковника, шедшего от второй группы к дневке комбата. Он раньше служил в нашей бригаде заместителем комбрига, но год назад перебрался в штаб нашего округа. Я сказал бойцам не обращать на него внимания, а сам встал у костра. Зная его привычку докапываться до мелочей, я приставил свою винтовку к ноге и продолжал наблюдать за приближающимся старшим офицером. Когда он поравнялся с дневкой и взглянул мне в глаза, я так же спокойно стоял и не отводил своего взгляда. Не увидав отдания воинской чести, полковник тут же набычился и начал было набирать воздух в легкие, но заметил мою винтовку, с шумом выдохнул и пошел дальше.
Я довольно рассмеялся и сел к костру.
— Ты чего? — спросил Винокуров.
— Вот этот полкан все время докапывается до наших выпускников и спрашивает про походную пирамиду для автоматов, — ответил я.
— Какая на хрен пирамида в поле?! — воскликнул лейтенант.
— Да в том-то и дело, что в поле, на учениях или боевых оружие должно всегда быть в руках солдат. Но у него какой-то бзик в голове, и вот он докапывается.
Если тебя будет спрашивать, то говори так, как я только что сказал, а в шутку можешь ответить, что пирамида будет после того, как мы сделаем брусья.
— А брусья тут при чем? — удивился лейтенант.
— А он институт физкультурников закончил, ну который Лесгофта называется, — громко сказал Гарин из-под навеса. — А вообще-то он классный мужик.
— Это потому что он из штаба и ваши фамилии похожи, — засмеялся я. — А еще он любит спрашивать про лемура.
— Чего-чего? — переспросил Александр Винокуров.
— Ну обезьяна есть такая в Южной Америке. Лемур называется. У него еще такие глаза выпученные.
— А он любит вот так спрашивать, если ты виноват в чем-то и смотришь при этом на него, — Стас сделал насупленное выражение и промычал: — Что ты смотришь на меня глазами срущего лемура?
— Какого лему…? — не удержался от смеха лейтенант.
— Ну какающего то есть, — проворчал Гарин. — Жалко, что я его поздно заметил, а то можно было бы подойти, поговорить.
— Штабнюк штабнюка видит издалека, — поддразнил я Стаса. — Беги, догони его.
Он еще у комбата сидит.
— Не буду начальство беспокоить. Пусть сидят и про свои дела беседуют, — сказал Гарин и полез за детским питанием. — Надо будет — сами позовут.
Уже начинало смеркаться, когда всех командиров групп вызвали к дневке комбата для получения задачи на ночь и следующий день. Командиры групп нашего и восьмого батальонов построились на тропинке между валом и канавой, лицом к дневке, где жарко пылал костер. У огня сидели начальник разведки 58-й армии полковник Стыцина, начальник связи 3-го батальона Костя Козлов, майор-замполит и еще несколько офицеров. Перед нами стоял комбат 3-го батальона, в стороне — комбат-8.
Выслушав доклады командиров групп о состоянии групп, наш комбат доложил начальнику разведки о готовности подразделений к постановке боевой задачи.
Начальник разведки 58-й армии выслушал рапорт нашего батяни и разрешил ему ставить боевую задачу разведгруппам.
Началось исполнение обычной военной песни: кто мы такие, какими силами располагаем, на каких позициях находимся, где находится наш противник, насколько силен и опасен наш враг, что он может предпринять и что мы должны делать, чтобы сорвать его коварные замыслы. В следующем куплете нам сообщали, что нас поддерживают справа такие-то, а слева те-то. И в заключение мы услыхали то, что завтра моя и златозубовская группы опять пойдут на штурм Первомайского, а остальные подразделения будут вновь нас прикрывать со своих основных позиций.
Все это мы отлично знали, но доведение боевого приказа командирам групп, да еще в присутствии начальника разведки, является делом серьезным, и поэтому командир нашего славного 3-го Кандагарского батальона добросовестно довел все пункты боевого приказа.
Последнее, что он добавил к сказанному, было не менее важным для нас, чем вся пропетая до этого военная песня. Помолчав с минуту, майор Перебежкин выдал следующие слова:
— Раненый и загнанный зверь опаснее вдвойне. Основная надежда у нас на ханкалинские группы. Они более обстрелянные и опытные. Если противник пойдет на прорыв, основную задачу по отражению нападения Радуева будут выполнять они. Ну а группы, прибывшие из Ростова, выполняют вспомогательные задачи: подносят боеприпасы и эвакуируют раненых. Вопросы есть?
Мы вразнобой ответили, что вопросов нет, и после команды разошлись по своим группам.
Минут через пять история повторилась. Но теперь на тропинке стояли солдаты и сержанты моей группы, а у костра стоял я и исполнял почти ту же военную песню. Я так же добросовестно довел до личного состава разведгруппы почти все пункты боевого приказа и так же, подумав, добавил:
— Почти все вы — солдаты молодые и необстрелянные, поэтому главная надежда у меня на офицеров и контрактников. Если боевики попытаются ночью прорваться через позиции наших групп, то действуем по следующему плану. У пулемета на правом фланге будет находиться старший лейтенант Гарин, у пулемета на левом фланге — лейтенант Винокуров. Я буду находиться в центре позиций, в своем окопе. Бычков, будешь рядом со мной. Остальному личному составу занять свои окопы. Огонь вести прицельными короткими очередями. И сильно не высовываться, чтоб вас не подстрелили. Для вас, молодых и зеленых, главная задача — остаться живыми и невредимыми. У кого есть вопросы? Разойдись.
У костра ко мне подсел Бычков:
— Товарищ старшлейтнант, а сегодня мы с Яковлевым не пойдем в дозор?
— Нет. Сегодня ночью Златозубов пойдет со своими людьми.
Прошлой ночью я установил две гранаты Ф-1 на растяжку, а после этого выбрал место в ста метрах справа от гранат для ночного передового выдвижного дозора.
Дозор расположился в виадуке, напротив нашего правого фланга. Напротив центра рубежа обороны группы были установлены гранаты. В дозоре было двое контрактников:
Бычков и Яковлев. В случае обнаружения противника они должны были открыть по нему огонь из автоматов и сразу отходить к нашему правому флангу.
Показывая на местности, куда они должны были бежать, я поразился: в ночи темнел наш вал, над которым стояло три светящихся столба дыма и искр. Это горели костры на дневках комбата, моей и второй групп. Самих костров не было видно, но в тумане дым и искры предательски точно выдавали места расположения групп.
Особенно заметен был огонь второй группы, которая находилась в небольшой рощице, — огонь ярко подсвечивал стволы и ветви деревьев. Левее светился столб над моей дневкой, а самым крайним слева был заметен след от штабной дневки. Это ночное зарево служило очень хорошим ориентиром как для нас, так и для духов.
