Николай Панов - Боцман с «Тумана»
— Товарищ командир, стаканчик горячего кофе! С вечера не ели, не пили.
— Кофе? — задумчиво взглянул на него Медведев. — Горячий?
— Горячий, товарищ командир. Этот термос вот как тепло держит!
— Сам-то небось уже попробовал?
Семушкин ловко отвинчивал крышку, широко расставив ноги на палубе, вздыбленной волной.
— Ладно, налейте стаканчик, — решительно сказал Медведев. — А потом всех моих тигров угостите, в базе-то будем только часа через два…
— На горизонте — дым! Справа, курсовой угол сто тридцать! — крикнул вдруг, нагибаясь вперед, Фролов.
Стакан выпал из рук командира. Семушкин подхватил стакан на лету.
Да, командир вздрогнул, кровь отхлынула от сердца. Глядел в указанном направлении, порывисто схватив бинокль. Увидел: низкий бурый дымок действительно плывет над рассветным морем.
Сигнал в моторный отсек… Замолкли моторы, катер бесшумно покачивался на волнах.
— Напишите мателоту: «Вижу на горизонте дым», — тихо сказал командир.
Все глядели вперед. Стучали сердца в ожидании близкого боя. Семушкин мгновенно исчез в люке моторного отсека.
Дым густел, вырастал. Смутный силуэт большого корабля вставал над гранью горизонта.
— Вижу караван! — докладывал возбужденно Фролов, не отрываясь от бинокля. — Один транспорт, два корабля охранения. Идут курсом на нас… Немецкие корабли, товарищ командир.
— К торпедной атаке! — приказал Медведев. — Фролов, напишите мателоту: «Выходим в атаку на транспорт».
Он говорил звонким, отчетливым голосом. Непреклонная решимость была в его взгляде. Таким привыкли моряки всегда видеть своего командира.
Медведев выпрямился, уверенно сжал штурвал. Только глаза запали глубоко, с непонятной горечью сжались обветренные губы.
Моторы зарокотали снова, теперь почти бесшумно: на подводном выхлопе. Фролов, окруженный пламенем порхающих флажков, семафорил приказ командира.
Катер рванулся вперед.
Торпедист Ильин деловито возился у аппаратов.
Катер мчался вперед — навстречу вражеским кораблям.
— Товарищ командир!
Из радиорубки глядело широкоскулое добродушное лицо с узким разрезом глаз. Немного клонилась на одно ухо примятая бескозырка.
Катер мчался вперед.
— Товарищ старший лейтенант!
Ветер уносил слова, но на этот раз радист коснулся руки Медведева.
— Вам что, Кульбин?
— Товарищ старший лейтенант! — Теперь Кульбин стоял рядом с Медведевым. — Принята шифровка командира соединения. Вот! — Радист протягивал вьющийся по ветру листок.
Медведев взял кодированную радиограмму.
Прочел, прислонив к козырьку ветроотвода.
Не поверил собственным глазам. Снова прочел, всматриваясь изо всех сил. Дал сигнал — застопорить моторы.
— Кульбин, друг, у меня что-то в глазах мутится… Прочти…
— «Катерам поисковой группы, — медленно читал Кульбин, — запрещаю торпедировать транспорт, идущий в нордовом направлении в охранении двух катеров…» И подпись капитана первого ранга!
Кульбин поднял на Медведева удивленные глаза.
И он поразился, увидев лицо старшего лейтенанта. Странное выражение было на этом обветренном, затемненном козырьком фуражки лице. Не выражение разочарования, нет!
Такое выражение — будто человек удержался на самом краю пропасти, избежал огромной опасности, еще не вполне веря в свое спасение.
— Отставить торпедную атаку!
Хмуро, разочарованно смотрели матросы. Силуэт вражеского корабля вырисовывался яснее. Уже было видно: вокруг него движутся — чуть заметные пока — два катера охранения.
Фролов отвел бинокль от разгоряченного волнением и ветром лица, досадливо махнул рукой:
— Товарищ командир! Мателот сигналит: «Согласно принятому приказу отказываюсь от атаки, ухожу под берег».
Медведев кивнул. Конечно, правильнее всего, если уж не ввязываться в бой, затаиться под берегом, слиться с его глубокой тенью. Без бурунного следа враг не обнаружит катеров на фоне береговых скал.
Не говоря ни слова, он уводил катер ближе к берегу. Боцман Шершов наклонился к командиру.
— Что ж, товарищ старший лейтенант, так и отпустим фашиста, тетка его за ногу?
— Приказ слышали, боцман? Воевать нам еще не одни день. Начальству виднее.
— Да ведь обидно, товарищ командир. И охранение небольшое. Всадили бы торпеды наверняка.
— Приказы командования не обсуждаются, боцман!
Катер покачивался в береговой тени.
Все громче наплывал гул винтов вражеского каравана, смешиваясь с ревом прибоя.
Высокобортный закопченный транспорт мерно вздымался на волнах. Медлительный жирный дым летел из трубы, скоплялся в круглые облака, плыл, редея, за горизонт. Два сторожевых катера ходили зигзагами вокруг…
Караван надвигался все ближе.
В линзах бинокля проплывали выгнутые борта. Крошечные фигурки матросов двигались по трапам вверх и вниз. И на темных палубах, среди нагромождения грузов, будто сгрудилась густая толпа…
Медведев перегнулся вперед, до боли прижал к глазам окуляры бинокля. Но рваное облако дыма затянуло видимость: ветер прибил дым к самой ватерлинии транспорта.
Быстрый корабль охранения, трепеща свастикой флага, проходил между транспортом и советскими катерами. Транспорт уже изменял курс, поворачивался кормой, палуба скрылась с глаз.
Конвой уходил дальше, в нордовом направлении.
Будто проснувшись, Медведев опустил бинокль.
Приподнял фуражку, не чувствуя острого ветра, стер со лба внезапно проступивший пот.
Гул винтов отдалялся. Медведев ощутил весь холод, всю промозглую сырость бушующего вокруг океана. Надвинув фуражку на глаза, дал сигнал в моторный отсек. Налег на штурвал, ведя катер домой из неудавшегося похода.
Но вялость мгновенно прошла, когда ширококрылый самолет заревел над водой, стремительно надвигаясь на катер. Он подкрался из-за береговой гряды, лег на боевой курс, стрелял из всех орудий и пулеметов.
— По самолету — огонь! — прогремел Медведев, вращая колесо штурвала.
Мало что сохранилось в его памяти от этого мгновения. Лишь прозрачные смерчи пропеллеров над самой водой, темные веретенца бомб под широким размахом крыльев.
Катер повернулся в волнах, как живой. Над ним прокатились водяные потоки. Медведев почувствовал струю твердой, как железо, воды, бьющей прямо в глаза, горькую соль на сразу пересохших губах.
«Фокке-вульф» стрелял непрерывно, снаряды и пули били по волнам, надвигаясь кипящей завесой. Все звуки потонули в сплошном грохоте. Содрогался вместе с грохочущим пулеметом Фролов, вцепившись в вибрирующие ручки. Рядом стрелял боцман Шершов. Трассы с катера и самолета скрестились.
Несколько черных рваных звезд возникли вдруг на мокрой обшивке рубки. Торпедист беззвучно пошатнулся, рухнул между цилиндрами торпед. Кровавая струя текла на доски палубы, и в следующий миг ее смыла набежавшая волна. А потом вбок отвернули огромные крылья, два дымовых столба выросли в воде, катер подскочил, словно поднятый из воды невидимой великанской рукой.
— Ура! — услышал Медведев слабый крик Фролова.
Вода бушевала вокруг разбухших сапог, толкала под ноги. И только мельком увидел Медведев овальное серо-желтое крыло, косо врезавшееся в волны, почти мгновенно исчезнувшее под водой.
Фролов, в голландке, липнущей к худощавым стройным плечам (когда успел он сбросить тулуп?), торжествующе поднимал большой палец. Радостно улыбался Медведев, выравнивая курс катера. Но Фролов докладывал уже про другое. Он увидел пробоину в деревянном борту, рвущуюся в нее пенную воду, бесцветные языки пламени, бегущие по палубе невдалеке от торпед.
— Товарищ командир, пробоина в правом борту! — торопливо докладывал боцман.
— Товарищ командир, в моторный отсек поступает вода! — высунулся из люка покрытый мокрой копотью старшина мотористов.
Медведев передал штурвал боцману. Скользнул в люк машинного отделения. Сердце его упало.
Здесь в тусклом свете забранных металлическими сетками ламп белели извивы пышущих жаром авиационных моторов. Остро пахло бензином. Семушкин сидел прислонившись спиной к асбестовой стенке мотора, уронив стриженую голову на высоко поднятые колени. Бескозырка лежала на палубе рядом, вокруг нее плескалась вода.
— Семушкин! — позвал Медведев.
— Убит, товарищ командир, — глухо доложил старшина. — Осколком в грудь, наповал…
Вместе с другим мотористом старшина уже разворачивал пластырь.
— Пробит борт возле правого мотора, — докладывал старшина. — Снаряд разорвался в моторном отсеке. Если заведем пластырь, сможем идти на одном моторе.
— Делайте, — тяжело сказал Медведев, не сводя глаз с Семушкина. «Может быть, еще жив?» Тронул его за плечо. Голова качнулась, на ткани голландки темнело кровяное пятно. Сердце Семушкина не билось.
