Ибрагим Друян - Клятву сдержали
Мы работали круглые сутки, разрешая себе лишь короткие перерывы для сна. Спали по очереди, не больше двух-трех часов. А раненые все поступали. Бывали дни, когда к нам привозили по 800 бойцов. Уже по одному этому можно было судить об ожесточенности сражения под Житомиром. Советские воины стояли насмерть.
В редкие часы относительного затишья, когда поток раненых несколько уменьшался, военные хирурги разрешали нам с Володей находиться в операционной, даже поручали несложные операции: хирургическую обработку ран, удаление осколков. При более сложных операциях мы ассистировали. Так под грохот боев получали первые практические навыки.
В эти тяжелые дни мы с Володей сдружились. Он оказался превосходным товарищем, готовым в любую минуту прийти на помощь. В институте мы не были близко знакомы, хотя занимались на одном курсе. Встречались в аудиториях на лекциях, практических занятиях, студенческих вечерах. Здоровались, иногда перебрасывались несколькими словами, иной раз перехватывали друг у друга пару рублей до стипендии. Вот, пожалуй, и все. Володя принадлежал к числу скромных студентов. Когда же судьба, а точнее война, свела нас вместе, оказалось, что это человек большой потенциальной энергии. Среднего роста, светловолосый, с круглым розовым лицом и внимательным взглядом светлых глаз, он всегда был «в форме», невозмутимо делал свое дело и, казалось, не знал, что такое усталость. Часто, заметив, что от перенапряжения, от бессонницы я буквально валюсь с ног, он предлагал мне прилечь, отдохнуть часок. Сам он тогда работал за двоих. Естественно, я отвечал ему искренней привязанностью.
Каждый из нас понимал, что в это трудное время очень важно иметь рядом товарища, на которого можно было бы положиться во всем. И мы дали друг другу слово быть вместе, делились и скромным пайком, и радостью после успешно проведенной операции, и горечью неудач.
В редкие свободные часы шли в лес совершенствоваться в стрельбе из личного оружия. Еще в Кривом Роге нам вместе с военным обмундированием выдали по пистолету системы наган и по нескольку обойм патронов. Там, в ожидании отправки на фронт, мы с Володей частенько практиковались в стрельбе. На первых порах Володя стрелял лучше меня, мои пули нередко уходили «за молоко», и это очень огорчало. Здесь же, в Житомире, я стал выбивать «девятки» и даже «десятки».
На фронте после нескольких дней ожесточенных боев положение немного стабилизировалось. Но мы продолжали шить в постоянной тревоге. Враг забрасывал в город парашютистов, которые старались посеять среди жителей и бойцов панические слухи. Вдруг среди ночи неизвестный «доброжелатель» сообщал, что якобы в город ворвались вражеские танки и надо спешно эвакуироваться. Вначале эти ночные звонки действительно вызывали среди персонала тревогу: ведь мы были в ответе за жизнь сотен раненых. Но начальник госпиталя, человек опытный и осторожный, всегда после каждого такого сообщения тщательно проверял обстановку. И оказывалось, что слух ложный, что мы правильно поступили, не потревожив раненых.
Все же ни один ночной звонок без проверки нельзя было оставлять. Мы знали, что враг жесток и коварен и готов на любую провокацию. Поэтому транспорт у нас мог в любую минуту принять раненых, а мы, персонал госпиталя, готовы были всегда занять круговую оборону.
Вскоре немцы возобновили наступление. Ожесточенные бои завязались на улицах города. Нам было приказано свернуть госпиталь и отступать по направлению к Киеву. К этому времени у нас было около тысячи раненых бойцов и командиров, большинство из которых самостоятельно передвигаться не могли. Эвакуировать такое количество раненых — дело очень нелегкое.
Всех распределили на группы по степени сложности ранений, назначили ответственных за отправку каждой из них. Сперва вывезли тяжелораненых. Все работы вели только по ночам, О том, чтобы заниматься эвакуацией днем, не могло быть и речи. Любой демаскированный объект фашисты безжалостно бомбили. Не могли мы и развернуть красный крест, так как убедились, что чувство сострадания, чувство уважения к международным законам нагло попирались гитлеровскими варварами.
Эвакуация прошла благополучно. За несколько ночей мы вывезли в тыл на машинах и железнодорожным транспортом всех раненых и только после этого свернули службы.
Сперва, казалось, ничто не предвещало осложнений в пути. Но едва отъехали несколько километров от города, как услышали гул самолетов. Еще раньше, когда добирались к Житомиру, над нами нередко пролетали вражеские бомбардировщики, но ни разу не бомбили. То ли наша маленькая колонна казалась врагу не заслуживающей внимания, то ли противник имел более важное задание. Так или иначе, до этого в пути бомбежкам мы не подвергались. Это притупило бдительность. Мы перестали прятаться от противника, за что на этот раз и были наказаны.
Оказавшись над нами, шесть вражеских самолетов развернулись, снизились, и вскоре к их гулу прибавился воющий звук падающих бомб.
— Воздух! — послышались запоздалые крики.
Машины поспешно стали сворачивать в лес, мы на ходу выскакивали, бросались врассыпную. Самолеты сделали новый заход и открыли огонь из пулеметов.
В тягостном молчании хоронили мы убитых, спешно оказывали первую помощь раненым. Дорого обошлась нам наша беспечность.
Кажется мне, именно после этого случая стал я окончательно военным человеком: осторожным, бдительным. Как всегда на войне, опыт приобретался слишком дорогой ценой. Это был период, когда все мы учились воевать с озверелым и сильным врагом.
Едва колонна снова тронулась в путь, как нас нагнал мотоциклист. Запыленный, усталый, он очень торопился, однако, поравнявшись с головой колонны, остановился и сообщил печальную весть: враг ворвался в Житомир.
— Немецкие танки, — сказал он, — движутся по шоссе на Киев, они нагоняют нас.
Мотоциклист умчался, а нам пришлось срочно сворачивать в лес. Еще как следует не замаскировались, а на шоссе послышался гул машин, лязг гусениц. Вскоре из-за поворота показался головной немецкий танк.
Я впервые видел врага так близко от себя. Разрисованный маскировочными зелено-желтыми пятнами, танк быстро приближался. Крышка люка была отброшена, над ним чернела фигура немца. Темный комбинезон, самоуверенное, наглое лицо. Шлем он держал в руке. Казалось, немцы выехали на прогулку. Тогда меня удивила, поразила эта наглая самоуверенность. Потом я столкнулся с нею не раз и перестал удивляться. Да, в первый период войны наглости у врага было хоть отбавляй…
Немец курил, и дымок сигареты был ясно виден на фоне зеленого леса. Мне показалось даже, что я почувствовал табачный запах, так близко от нас проехал танк.
Вслед за этим танком прошли еще четыре вражеских машины, и на каждой из открытого люка торчала голова немца. Гитлеровцы с интересом посматривали по сторонам. А у нас в бессильной злобе сжимались кулаки. Но что могли поделать с этими бронированными чудовищами мы, несколько десятков медиков, вооруженные лишь пистолетами?
Изредка танки стреляли, посылая пулеметные очереди то вдоль шоссе, то в сторону леса. Враг не обнаружил нас. Стрельба была не прицельной и никакого вреда нам не принесла. Очевидно, эти пять танков были вражеской разведкой, потому что вскорости они повернули назад. Мы получили возможность двигаться дальше.
Остаток пути до Киева проехали без происшествий.
Столица Украины готовилась к обороне. В районе Дарницы жители рыли противотанковые рвы, на подступах к городу уже протянулись линии инженерных заграждений. Мы развернулись на окраине Дарницы, приняли первых раненых. Пока это были мирные жители, пострадавшие во время бомбежек.
Пользуясь вынужденной передышкой, Володя Костенецкий отпросился у начальника госпиталя на несколько часов в город проведать родственников. Он уезжал попутной машиной, из кузова крикнул мне, что к вечеру обязательно вернется. Но едва машина ушла, как меня вызвал к себе начальник госпиталя и объявил, что я направляюсь на передовую в распоряжение командира пулеметного батальона Киевского укрепрайона. На сборы был отпущен час.
Уложить рюкзак было делом пяти минут, но я медлил, мне казалось, что Володя вот-вот появится. Несколько раз выходил я на дорогу в надежде, что какая-нибудь попутная машина притормозит и из кузова выпрыгнет Володя. Но тщетно, он не приехал.
Больше я никогда не встречал Володю, а все попытки разыскать его оказались безрезультатными. Некуда было даже написать, наш госпиталь расформировали. Дело в том, что многие госпитали, дислоцированные в то время в Киеве и под городом, в том числе и наш, в первые недели войны потеряли большое количество личного состава. Командование приняло решение объединить их в несколько крупных. В процессе формирования новых госпиталей молодые врачи направлялись на передовую, где особенно ощущалась нехватка медиков.
