Порфирий Гаврутто - На берегу Днепра

К рассвету батальон был уже далеко от места высадки.

С каждой минутой становилось все светлее и светлее. Окутавший желтые поля и лес густой туман постепенно рассеивался, обнажив бурые сучья деревьев. Потом показалось сплошь затянутое сероватыми тучами небо.

А солдаты все идут и идут по упругой земле, густо усеянной золотисто-красноватыми листьями осины, тополя, липы. Они идут молча, сгибаясь под тяжестью вещевых мешков с боеприпасами и продовольствием. Тихо. Лишь листья шуршат под солдатскими сапогами. Лес и близлежащие селения еще погружены в глубокий сон. И от этой тишины и спокойствия кажется, что нет войны и грохота орудий. Но это только кажется. Не успеет еще рассеяться туман, а осеннее солнце высушить росу и согреть обмякшую и порыжевшую траву, как снова проснутся люди, загрохочут орудия и снова задрожат под ударами снарядов заросшие бурьяном поля.

Как и прежде в походах, маленький Кухтин возле Никиты Назаренко. Стараясь не отстать от этого добродушного великана-украинца, он торопливо семенит ногами, время от времени тяжело и шумно вздыхая. Ему жалко Алексея Сидорова, который затерялся где-то, сгинул, как брошенный в воду камень.

Шагающий за Кухтиным коренастый, с раскосыми глазами и крупным смуглым лицом рядовой Шахудинов улыбается. Ему нравится необычайная тишина леса, этот пьянящий голову запах, эти с желтыми листьями липы, красноголовые, возвышающиеся над смешанным лесом осины. И он мысленно переносится в дальневосточную тайгу, по которой когда-то бродил с ружьем и собакой. «А тут, наверное, ни птицы, ни зверя, — думает Шахудинов. — Всех поразогнала война».

Кто-то из солдат наступил на сухую ветку. Раздался треск. Затем родился новый звук — шумное похлопывание крыльев.

— Глухари! — обрадованно вскрикнул Шахудинов.

Все невольно вскинули головы.

Стало совсем светло. Туман таял.

Дальше продвигаться было опасно, и Черноусов повел свой батальон в глубь леса на отдых.

Лес был небольшим. Он обрамлялся с обеих сторон дорогами. Одна из них проходила по опушке, другая — на некотором удалении от нее. Ближняя дорога была проселочной, дальняя — мощенная булыжником.

Разведчики, наблюдавшие с опушки леса, видели, как с раннего утра по мощеной дороге потянулись автомашины и повозки.

К полудню движение прекратилось. «Узнали о нас, побаиваются леса», — подумал, услышав об этом, майор Черноусов. Он сидел на поваленном дереве и внимательно рассматривал карту.

От этого занятия майора оторвали разведчики, посланные им в ближайшее от леса село Тулинцы и теперь вернувшиеся.

Вместе с солдатами бодро шагал белоголовый, с облупленным носом и выгоревшими, белесыми бровями подросток в длинных холщовых штанах и серой, залатанной во многих местах курточке.

Разведчики доложили, что, как им удалось установить, в селе отдыхает очень сильно потрепанная на фронте стрелковая дивизия численностью не больше двух батальонов и что в соседних селах также стоят гарнизоны.

— А это кто? — спросил майор, кивнув головою на остановившегося в отдалении подростка.

— Это? Это мальчишка! — невпопад ответил один из разведчиков.

— Вижу, что не девчонка! Зачем его сюда привели?

— Да мы его здесь, в лесу, подобрали. Пастух он. Говорит, нас ищет.

— Это зачем же?

— Спросите, он вам скажет.

Майор подошел к подростку, взялся рукой за его подбородок, пристально посмотрел в его несколько испуганные глаза.

— Тебя как зовут-то?

— Гришка! — немного подумав, нараспев протянул подросток.

— Так уж и Гришка! — нарочито усомнился майор. — А может быть, Мишка?

— Ну да, Мишка! — обиженно отозвался пастушок и, склонив набок голову, серьезно посмотрел на майора. Не сводя с него своих шустрых глаз, он тихо добавил: — Если не веришь, спроси. Тебе всякий скажет.

Солдаты засмеялись.

— Ладно, Гриша, верю! — все еще испытующе глядя в глаза подростка, многозначительно произнес майор, думая при этом о том, что если бы мальчишка был подослан гитлеровцами, то он не смог бы так непосредственно отвечать на его вопросы и так правдиво смотреть на него. Нет, это не был предатель.

— А вот скажи-ка мне, чей ты и где живешь?

— Известное дело где! В селе, — все смелее отвечал пастушок.

— И с кем?

— С матерью и сестренками.

— А отец где?

— На фронте у нас отец.

— А мы-то кто, ты знаешь?

— Знаю.

— Ну кто?

— Красная Армия.

— А откуда ты это знаешь?

— Хи! — усмехнулся мальчишка. — Откуда знаю! Да в селе теперь только об этом и разговоров. Все знают, что вчера спрыгнули с аэропланов десять дивизий смертников.

Солдаты, прислушивавшиеся к разговору, переглянулись.

— Что? Каких смертников? — насупив брови, сердито переспросил майор.

Пастушок смутился.

— Н-ну… — запинаясь, выдавил из себя Гриша.

— Ну, ну? — подбодрил его майор.

— Ну… таких, как вы.

— Вот это здорово! Это почему же мы смертники?

— Да я не знаю… — уклончиво ответил он. — Так все говорят, потому что вы никогда не сдаетесь и деретесь, пока вас не убьют.

— Ах, вот как! Понимаю, понимаю. Так, значит, мы смертники?

— Да я не знаю.

— Ну ладно, Гриша! Пусть так называют. А вот скажи-ка мне, зачем ты нас искал?

— Пулеметы сдать.

— Пулеметы? — переспросил майор. — А откуда ты их взял?

— Нашел! — с горделивой ноткой в голосе объяснил пастушок. — Сегодня на зорьке погнал в поле коров, а они там лежат, к парашютам привязаны. Целых два! Большие… на колесиках.

— Так, так, понимаю! — задумчиво протянул майор.

— Ну вот я их и подкатил к стогу соломы, спрятал там, а парашюты домой снес. Если нужно, мы их тоже можем отдать. Только мать сказала, что из них неплохие девкам платья выйдут, а мне праздничная рубаха.

— Да ну? — усомнился майор.

— Ей-богу! Так и сказала.

— Ну пусть сошьет. А тебе, Гриша, за службу спасибо. Пулеметы эти действительно наши. Табаков! — позвал он командира взвода. — Пулеметы нужно взять. Бери четырех человек — и быстренько на место. Мальчонка доведет. Но смотри, чтобы осторожно!

Табаков и Гриша еще не успели отойти от майора, как в просвете между деревьями показалась рослая фигура солдата. Он шел не торопясь, прихрамывая. Его сильно полинявшая от воды и солнца гимнастерка была разорвана, а крупное румяное лицо все в ссадинах и синяках.

— Глянь! Лешка Сидоров! — обрадованно крикнул Кухтин.

Все обернулись.

— Здравия желаю, товарищ майор!

— Здравствуй, Сидоров. Где ты так поцарапался?

Алексей, болезненно сморщив лицо, молча махнул рукой.

— Садись на пенек, кури, — сухо добавил майор, видя, что солдат едва стоит на ногах. — Все-таки решил разыскать нас?

— На-ко вот папироску, — услужливо предложил Кухтин, и майор заметил по его сверкнувшим глазам, что он несказанно рад возвращению товарища. Да и сам он не меньше Кухтина обрадовался, увидев Сидорова, но не подал виду. Майор любил этого солдата за его простоту, богатырскую силу и храбрость и охотно подолгу говорил с ним. Сидоров уже дважды был ранен и оба раза после госпиталя возвращался в батальон майора Черноусова.

— Садись, Сидоров, садись, — повторил майор все еще стоявшему солдату. — Рассказывай, что случилось с тобой.

Алексей сел, смахнул с лица капельки пота и сказал:

— Всю ночь искал вас.

— Где так поцарапался?

— На лес приземлился.

Комбат резко вскинул голову, прищурил глаза, отчего его густые, клочковатые брови образовали одну ровную линию.

— Так, значит, это тебя немцы бомбили?

— Меня. — Сидоров с шумом вдохнул в себя воздух. — Еле-еле ноги унес.

Черноусов подробно расспросил Сидорова, почему он так далеко от них приземлился, что видел в пути, когда искал свой батальон, затем, приказав ему отдыхать, встал и куда-то пошел.

Сидоров никому ничего не хотел рассказывать, что с ним произошло в самолете, но когда Кухтин стал приставать, — пришлось сознаться в своей оплошности.

— Напрасно рисковал, — протянул пулеметчик Будрин. — Ведь разбиться мог.

— Мог, — согласился Сидоров. — Но рискнул. Уж очень не хотелось отставать от вас. Да что говорить… Дай-ка лучше мне иголку с ниткой. Пока не стреляют, надо гимнастерку подремонтировать.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пастушок оказался разговорчивым и неглупым мальчишкой. Лет ему было не больше двенадцати, но рассуждал он, как взрослый. Худенький, юркий, он всю дорогу, пока шли лесом, рассказывал о порядках, установленных гитлеровцами в их селе. Иногда пастушок забегал вперед и, жестикулируя и гримасничая, изображал гитлеровских солдат.

Гриша сообщил десантникам о кузнеце, отказавшемся работать на фашистов и повешенном ими, рассказал он и о том, как в одну ночь гитлеровцы увезли куда-то почти всю колхозную молодежь.