Петр Капица - В море погасли огни
— А ты учитываешь, что устав уже новый? А то научишь нас такому… всех со скандалом спишут с корабля.
В обеденный час в неловком положении очутился Штейн. Придя в кают компанию первым и увидев в фаянсовых мисках аппетитно пахнущий флотский борщ, Александр Петрович поспешил усесться за стол. Для полного удовольствия он вытащил из кармана газету и по гражданской привычке принялся есть и одновременно читать.
Когда мы с Зиновьевым появились в кают-компании, то за спиной Штейна уже толпилось человек двенадцать моряков. Следя в тишине за увлекшимся едой старшим политруком, они жестами приказали нам помалкивать.
Оказывается, по морским традициям за стол садятся только после приглашения старшего командира. Поведение Александра Петровича было нарушением этикета и выдавало его невежество.
Почувствовав неладное, Штейн наконец оторвался от газеты и, обернувшись, увидел перед собой моряков, глядевших на него с осуждением. Лицо Александра Петровича мгновенно сделалось такой же окраски, как борщ. Драматург быстро бросил ложку на стол, вытер салфеткой губы, поднялся и, став позади нас, сделал вид, что так же томится в ожидании, как и другие.
Это вызвало дружный смех. А когда он утих, послышался четкий голос старпома:
— Прошу к столу!
С этого дня у нас началось нечто похожее на водобоязнь. Опасаясь вновь опростоволоситься и прослыть профанами, мы условились приглядываться к старослужащим, подражать им и ничего не делать прежде других. И все же утром, когда были собраны все на верхней палубе на подъем флага, опять обмишурились.
Нас поставили рядом с преподавательским составом морских училищ. Услышав команду: «На флаг смирно!», мы, как и соседи, вскинули правую руку к козырьку и, задрав голову, стали смотреть на медленно плывший вверх флаг. Оказывается, этого не следовало делать. Надо было просто стоять «лицом внутрь корабля». Опять мы приметили косые взгляды в нашу сторону и нелестные отзывы:
— Шпаки береговые!
После плавания на «Свири» и походов на остров Валаам, где проходили морскую практику, мы уже сами с пренебрежением относились к жителям суши.
Осмелев, я даже взялся писать историю Щ-311, воевавшей в зиму 1939 года в Ботническом заливе. Для этого мне больше месяца пришлось прожить в бригаде подводных лодок.
В мае я снял с себя военно-морскую форму, а в июне неожиданно началась война. Недолго размышляя, я отправился в Пубалт.
— А вы зачем явились? — удивились там. — Мы вас не вызывали.
— Но, надеюсь, вызовете? Так лучше скорей, чем зря томиться.
— Значит, хотите добровольно? И куда же?
— К подводникам, — не раздумывая ответил я.
— Есть, хорошо. Можем послать сегодня же. Идите получать предписание ночным поездом выезжайте в Таллин.
Вспоминая прощание с женой и сыном, который никак не мог проснуться, я еще долго ворочался на жесткой койке, а когда уснул, то показалось, будто в ту же секунду раздались звонки громкого боя.
По трапам и палубе загромыхали тяжелые матросские сапоги.
«Тревога», — сообразил я и начал быстро одеваться.
У четырехствольного пулемета на корме я, конечно, появился позже всех.
Над морем стоял плотный туман, в десяти метрах ничего не было видно. Часы показывали четверть седьмого.
— Что случилось? — спросил я у пулеметчика.
— Всплывшую мину заметили, — ответил первый номер. — Проходим буй с ревуном.
Я услышал тягучее мычание справа. Этот буй сообщал, что правей его опасная отмель.
Унылое мычание буя, повторявшееся через равные промежутки, навевало тоску и усиливало тревожное ожидание. Корабль шел медленнее обычного.
Туман наполз на залив ночью и был так густ, что во мгле мы потеряли и тральщик, и буксир.
Матросы, усевшиеся на спущенный с катера «тузик», поймали блуждающую мину, сорванную с якоря, и, отбуксировав ее в сторону, уничтожили подрывным патроном.
Тяжелый гул прокатился по заливу. Туман рассеялся. Мы увидели закачавшийся буй и серебристое пятно на месте взрыва. Затем словно кисейной занавеской затянуло это место и туман как бы стал гуще.
Когда матросы вернулись на «тузике», тревога несколько улеглась, но «Полярная звезда» скорости не прибавляла. На мостике стоял не вахтенный штурман, а сам командир плавбазы — капитан-лейтенант Климов, бородач богатырского сложения. По тревоге он вышел на мостик в зеленой каске зенитчиков и поэтому походил на царя морских глубин.
Трубным голосом приказав катерникам выйти вперед и смотреть во все глаза, капитан-лейтенант настороженно вел за ними «Полярную звезду».
На верхней палубе вдоль бортов лежали наблюдатели и всматривались сквозь молочную пелену, не покажется ли где рогатый купол мины или глазок перископа.
На корме у четырехствольного пулемета нас было трое: я, белобрысый старшина, занявший место первого номера, и вестовой кают-компании, набиравший патронами пустые ленты. Четырехствольный пулемет я видел впервые, поэтому попросил старшину показать, как закладываются ленты с патронами, как нужно целиться и стрелять.
— На мое обучение ушло минут тридцать; потом началось томительное ожидание, так как готовности «номер один» не снималась.
Перед обедом мы расслышали далекие, раздававшиеся через равные промежутки времени тягучие гудки. Нас настигал какой-то корабль. Чтобы не столкнуться с ним, па «Полярной звезде» стали давать ответные гудки.
С мостика послышался зычный голос командира:
— На корме смотреть лучше!
Но как мы ни вглядывались, за туманной завесой ничего не было видно. Только минут через пятнадцать совсем близко выплыл из «молока» коричневатый силуэт крупного транспорта.
Неведомое судно шло в трех или четырех кабельтовых мористее. Его скорость была вдвое больше нашей. Обгоняя нас, оно скользило за белесой пеленой, подобно тени на экране. Разглядеть его как следует не сумел даже дальномерщик.
Удаляясь, силуэт судна постепенно стал тускнеть и вскоре словно мираж растворился в тумане.
Мы продолжали двигаться малой скоростью. Внезапно впереди всколыхнулась завеса, раздался взрыв. А затем, минуты через две, послышались частые тревожные гудки…
Мы поняли: обогнавшее нас судно либо наскочило на мину, либо торпедировано подводной лодкой.
На «Полярной звезде» дали задний ход… Загрохотала толстая стальная цепь… В воду полетел якорь.
Мы остановились. Гудков больше не было. Слышалось какое-то странное сопение и свист.
«Что случилось с судном, обогнавшим нас? Не тонут ли впереди люди?» — эти мысли тревожили каждого.
С мостика послышался приказ:
— Первому катеру ходить вокруг, второму — пройти вперед… выяснить обстановку.
Один из катеров, выполняя приказ, быстро ушел в туман, другой стал ходить по кругу. Если бы поблизости пряталась немецкая субмарина, то она не решилась бы высунуть перископ и выйти на курс атаки. Впрочем, в таком тумане никакая вражеская субмарина не осмелилась бы нападать. В перископ ничего не разглядишь. Главной опасностью были мины. Где они тут таятся?
На «Полярной звезде» стали бить в колокол, чтобы кто-нибудь не налетел в тумане. Все продолжали наблюдать за морем и вслушиваться.
Ко мне подошел рыжеусый политотделец, с которым я был знаком с довоенного времени. Почти шепотом он спросил:
— Погляди… ничего не замечаешь?
— А что я должен заметить?
Он взял мою руку и приложил к своему бедру. Сквозь сукно брюк я ощутил, как какие-то мышцы его ноги бьются мелкой дрожью.
— Что с тобой? — спросил я.
— Ничего не могу поделать, — ответил он. — Бьется и бьется! А мне приказано быть с комендорами. Хоть внешне-то не заметно?
— Со стороны ты кажешься спокойным. Только губы побледнели.
— Тут побледнеешь, — сказал он. — Сидим на пороховой бочке: трюмы доверху заполнены торпедами. Боевой запас всей бригады. Стоит вблизи взорваться мине, от нас и пуговиц не останется, — печально заключил политотделец и ушел к своим комендорам на носовую палубу.
Лишь после разговора с ним я стал понимать, почему так посерьезнели и стали почти землистого цвета лица моряков. Но мне почему-то не было страшно, наоборот, я чувствовал веселое возбуждение.
Катер, ходивший в разведку, вскоре вернулся. Его командир доложил, что, кроме большого количества Оглушенной рыбы и обломков каких-то ящиков, он ничего на воде не обнаружил. Мешает туман.
Подошло обеденное время. Подул слабый ветерок, туман стал слоиться, рассеиваться. «Полярная звезда» продолжала стоять на месте, а катера зигзагами ходили вокруг нее.
«Бачковой тревоги» в этот день не играли. Обед проходил без обычной суеты в три очереди: одни питались, другие стояли на своих местах и наблюдали за морем. Комендоры обедали на носовой палубе прямо у пушек.
