Игорь Гуров - Зарево над предгорьями
— Что за наваждение, — развел он руками, — раненый, отличившийся в боях, — ребенок?.. Вовка! — испуганно произнес он, узнав сына своего друга.
Вовка застонал. Сразу взявший себя в руки, Григорьев распорядился:
— Немедленно в операционную. Да осторожнее! — прикрикнул он на санитарок, которые и без того бережно подняли мальчика. — Ребенок ведь! Мальчишка!
НАЧАЛО
В этот день доктор Александр Владимирович Кошуба проснулся, как всегда, на рассвете. Первое, что он услышал, была песенка о веселом ветре, которую распевала на кухне Галя. Кошуба удивился: почему так рано встала дочь, — быстро оделся и прошел к ней.
Лицо Гали раскраснелось от жара плиты, голые руки по самые локти были запудрены мукой.
— Папка, — закричала она, — не смей сюда ходить! Слышишь?! Я к тебе приду.
Доктор покорно прикрыл дверь кухни и отправился в столовую. В глаза ему бросился празднично накрытый стол. Центр занимал огромный торт с надписью, выведенной белым кремом: «Поздравляем с днем рождения». Поздравление относилось к доктору: 21 июня был день его рождения. Но праздничный стол, именинный торт, бутылка его любимого «Алиготе» — все это было сюрпризом, приготовленным дочерью.
Через несколько минут вошла она сама — уже без фартука, с наскоро вымытыми руками.
— Поздравляю вас, папа, — торжественно заговорила она, — с днем рождения. Прошу принять в память об этом дне маленький подарок.
И, сунув отцу в руки трубку вишневого дерева, Галя чмокнула его в щеку, закружила по комнате и скрылась в кухне, откуда донеслось какое-то угрожающее шипенье.
— Спасибо, Галка! — только и успел сказать доктор.
И все-таки ему было грустно. В такой день обычно собиралась вся его большая семья, а сейчас он остался вдвоем с дочерью.
Восемь месяцев назад умерла жена; брат переведен работать на Сахалин. На все лето уехал в пионерский лагерь беспокойный выдумщик Вовка. Старший сын служил на заставе и писал, что вряд ли приедет в отпуск в этом году.
Но сын приехал. Он явился, по своему обыкновению, неожиданно, открыв своим ключом входную дверь, и крепко, по-мужски, поцеловался с отцом.
— Прежде всего, дорогой именинник, позволь сделать тебе подарок. — Юрий вышел в коридор и вернулся, ведя на поводке большую собаку светло-серой с голубоватым отливом окраски.
— То, о чем ты мечтал. Щенок чистокровной овчарки, зовут — Верный. Прошу любить и жаловать. Надеюсь, в будущем оправдает свою кличку.
— Ну-ка, ну-ка, — доктор надел очки и присел перед псом на корточки.
Сморщив нос, Верный зарычал. На заставе, где он родился и вырос, ни у кого на лице не было стекол, а он не любил странные предметы. Доктор невольно отпрянул.
— Юрка, Юрка приехал! — закричала, вбегая, Галя.
Галин крик уже совершенно не понравился Верному. Колотя себя по бокам хвостом, он оглушительно залаял.
Юрий крепко держал поводок и смеялся переполоху, который наделал пес.
— Это твоя, Юрка? Да? Пограничная? — тормошила Галя брата.
Доктор важным тоном перебил ее:
— Это моя. Барышня, уйдите, пожалуйста: может укусить.
Сам он, косясь на клыки Верного, благоразумно отошел назад.
Такая прохладная встреча не помешала зародиться дружбе Гали и Верного. Пока брат умывался, она угощала собаку именинным тортом. Пес жмурился от удовольствия, глотая маленькие сладкие кусочки, и опасливо посматривал на дверь, за которой скрылся хозяин: Верного учили ничего не брать у посторонних, и он боялся, что ему попадет.
Вечером, когда разошлись гости и Галя пошла спать, она позвала Верного с собой, радостно повизгивая, пес улегся на коврике рядом с кроватью.
Отец с сыном еще долго сидели у распахнутого окна. Юрий рассказывал о жизни на границе, а отец — о городских новостях, о бесконечных шалостях Вовки.
— Знаешь, Юрий, я уже раскаиваюсь, что пустил его в прошлом году к тебе на заставу.
— Почему? — удивился сын.
— Сладу не стало. Сначала какие-то ракеты все мастерил, чуть было дом не спалил, а потом уговорил меня купить ему винтовку мелкокалиберную. Так теперь совсем в доме покоя нет.
— Пристает, чтобы стрелять учил?
— Ну, нет. Он, дорогой мой, не то что меня, — он и тебя стрелять научит. На городских соревнованиях первое место занял. Из ста возможных девяносто восемь выбил!
— Так чем же ты недоволен, отец?
— Вот ты поживи с ним, тогда узнаешь… Прочел он, на мое несчастье, у Пушкина, как один бездельник бил из пистолета мух ради тренировки в стрельбе. Ну и взялся мух истреблять.
— Из винтовки? — рассмеялся Юрий. — И что же, бьет?
— Конечно, бьет. Но мне, откровенно говоря, больше иные способы истребления нравятся.
— Да, — проговорил сквозь смех Юрий, — в наш род пошел. Казак… Про доктора Кошубу тоже слухи ходят, что в Первой Конной он занимался снайперской стрельбой. Злые языки говорят, будто за несвойственные врачу действия он не раз получал нагоняи от начальства, даже от самого Семена Михайловича Буденного.
— Но Семен Михайлович в то же время и хвалил, — доктор важно поднял палец, — за отменную стрельбу и отличную рубку.
— Ну, что же, — уже серьезно сказал Юрий, — пусть Вовка традиции семьи чтит и продолжает, но с оружием баловаться нельзя. Придется мне с ним об этом поговорить…
…Проснувшись, Верный долго лежал на своем ковре, ожидая, когда же встанут люди. Однако в квартире было по-прежнему тихо, и пес, громко зевнув, отправился гулять по комнатам. Он вышел в кухню, приветливо помахал хвостом черному коту Ваське, не сходившему с печи с того момента, как в квартире появился пес; найдя под столом закатившийся орех, поиграл им несколько минут. Но без людей играть было скучно, и Верный поплелся назад в комнату Гали.
Постояв некоторое время, он стал повизгивать, затем потянул зубами конец одеяла. Галя проснулась и потрепала пса по шее. Тот издал довольный рык.
Отец и дети сидели за завтраком, когда принесли телеграмму. Она была краткой: «Лейтенанту Кошубе немедленно вернуться в часть».
— Как же так, Юра? — помрачнел Александр Владимирович. — Только приехал и уезжать…
Юрий и сам не понимал, в чем дело. «Что произошло на заставе?» — с тревогой думал он.
Все трое молчали.
— Ну чего вы приуныли? — стараясь говорить весело, сказала Галя. — Что мы, на всю жизнь расстаемся? Зачем же проводы такими грустными делать? Давай лучше, Юрка, станцуем на прощанье, и папа повеселеет.
Она подбежала к приемнику, щелкнула выключателем.
— «…работают все радиостанции Советского Союза», — услышала она окончание фразы диктора. Отец и Юрий, осторожно ступая, подошли к приемнику.
Говорил Вячеслав Михайлович Молотов…
Затаив дыхание, слушали отец, сын и дочь Кошубы. Кончил речь Молотов, замолчал приемник, а они еще долго смотрели на затянутый легкой материей круг.
Отец вытащил со дна сундука старомодного покроя френч и прикрепил к нему орден Красного Знамени. Галя никогда не видела отца в этом френче.
«Чапаев такой носил, — подумала она, — и Ворошилов, когда был совсем молодым».
Поезд Юрия уходил в девять вечера, а в семь, когда уже собрались идти на вокзал, принесли повестку: «Доктору Кошубе немедленно явиться с вещами в военкомат для отправки в часть».
— Ну, слава богу, не придется рапорт писать да уговаривать, чтобы взяли, — сказал доктор.
Сначала сын и дочь проводили отца, потом сестра проводила брата.
Девушка пришла с вокзала растерянная. Впервые она осталась совсем одна. Ей становилось страшно при мысли, что одиночество может продлиться долго… Как жаль, что нет Вовки! Никогда не унывающий младший брат, может быть, и сейчас нашел бы что-нибудь утешительное, а главное — с ним нигде не было страшно.
Постояв на крыльце, Галя открыла замок и вошла в темный коридор. Навстречу ей с радостным визгом бросился Верный, о котором она совсем забыла. Галя опустилась около собаки на пол, уткнулась в ее большое ухо и впервые за этот тяжкий день заплакала.
Тоскливо жилось Гале в первые дни войны. Занятия в институте должны были начаться лишь через два месяца. Излюбленное рукоделие валилось из рук, книги казались неинтересными. Единственной отрадой был Верный, к которому она привязывалась все больше и больше.
Часто, вспомнив братьев и отца, Галя плакала. Пес подходил к хозяйке, клал ей на плечи большие мягкие лапы и глядел в лицо. Галя немного успокаивалась.
— Мой преданный, славный друг, ты все понимаешь, — гладя собаку, говорила девушка. — Вернулся бы домой наш Вовка, спокойнее было бы у меня на душе.
Она послала телеграмму в пионерлагерь. Ответил какой-то капитан-лейтенант: «Пионерлагерь эвакуирован». В краевом отделе народного образования седая женщина с заплаканными глазами ничего не сообщила ей. Женщина знала уже, что произошло на приморском шоссе, но у нее не хватило сил сказать Гале правду.
