Валерий Николаев - Закуси горе луковицей
— Похоже на то, — вздохнул он. — Но не глупо ли улучшать общество таким примитивным способом, как ведение войны?
— Кажется, вы переходите в стан пацифистов?
— Вы имеете в виду — «переползаю»?.. Нет-нет. Защищать Родину — это привилегия и обязанность мужчин. Так было и так должно быть. И все же часто думаю: до чего же неумно я распорядился своей жизнью?.. Мечтал, что у меня будет хорошая семья, будет уютный, мною построенный дом, замечательный фруктовый сад… А прожил свою жизнь как-то начерно — в суете и нервотрепке. Думалось, все еще впереди… вот отвоюю — и заживу по-человечьи. И вдруг очнулся, а жизнь моя уже отстучала, как ритуальный барабан.
— Ну что вы о себе все в прошедшем времени говорите? И не стыдно?.. Мы же стараемся вернуть вас к нормальной жизни. Вот заживут ваши раны, закажете себе хорошие протезы, и у вас всё еще будет: и свой дом, и семья, и сад.
— Это вряд ли… Порою мне кажется, что происшедшее со мной не случайно; появись у меня возможность начать все заново — скорей всего я бы опять понаделал ошибок. Потому что до сих пор не знаю, что для меня важнее: уберечь совесть от мук или тело от ран. Цена высока… пожалуй, слишком.
— Это не пустяковый вопрос, согласна. Ошибки неизбежны, тем более что никто или почти никто не знает, в чем же все-таки смысл жизни? Только ли, как я до сих пор полагала, в стремлении человека к полной гармонии?
— Не уверен. Опять же, и гармонию каждый из нас представляет по-своему. Одному для ее обретения нужны учебник по эстетике, библиотечка классики и фонотека, другому — только сбалансированное питание и спортивные снаряды, третьему — молитва и пост.
— Что ж, у каждого из нас свои представления о жизни, и поэтому все мы ошибаемся по-своему, а еще — ушибаемся, и чаще всего о свои принципы.
Они помолчали. И тут Владимир неожиданно спросил ее:
— Зоя, простите за неловкий вопрос, а вы были замужем?
— Нет, — как-то слишком уж буднично ответила она.
— Все дело в принципах?
— Похоже на то, — повторила она его фразочку.
— Вы такая… симпатичная, умная… н-не понимаю.
— Я и сама не понимаю. Как-то один из моих приятелей при расставании сказал мне, что я слишком холодна, и он опасается замерзнуть возле меня. С тех пор, мне кажется, я стала еще холоднее.
— Не придавайте значения всякому вздору. Это он от досады, конечно, наговорил, от обиды на вас. Знаете, когда я вижу безупречно сложенного человека, почему-то всегда возникает уверенность, что уж у него-то непременно все в порядке, и кажется невозможным, что такой человек может страдать от одиночества или чьего-либо невнимания.
— Это иллюзия, — сказала она. — И мой личный опыт тому доказательство. Не знаю, почему, но мужчины, те, что приятны мне, попросту избегают меня. А ухаживать за мной пытаются или умные женоподобные дядечки, или инфантильные с растительной психологией мальчики. Отчего так происходит?
— Не представляю, — вымолвил он. — Но иногда красота и отпугивает. На острове Ява, например, растет чудный цветок — примула королевская. Когда люди видят ее распустившейся, их сковывает панический страх, потому что она растет высоко в горах и расцветает только накануне извержения вулкана. Может быть, и у ваших тайных поклонников есть какие-то причины остерегаться вас? Или все дело в чрезмерной рассудочности?
— Пожалуй.
— Так она в любви не помощница, по себе знаю. Казалось бы, с интересным, способным к размышлению человеком всегда удастся найти общий язык. Но, нет. Разумно размышлять и принимать благоразумные решения далеко не одно и то же. Здесь лучше довериться интуиции, именно в ней проявляется накопленный нашими предками опыт.
— Знаете, Владимир, что мешает общению, я догадываюсь. — Моя излишняя категоричность в суждениях и поступках. Но другой я не могу быть. Родители — и те сбежали от меня в Уренгой, деньги зарабатывать. Квартиру здесь купили и опять уехали. Теперь у меня есть все необходимое… все, кроме такого пустячка, как счастье.
— А скажите, Зоя, с кем-нибудь из ваших приятелей вы пробовали откровенно поговорить?
— Это ни к чему. Они и так лезут в душу, не вытирая ног. Я с вами-то разоткровенничалась случайно, как с попутчиком в поезде. А с ними бесполезно.
— Спасибо за доверие.
— Лихачева! В ординаторскую! — крикнули у них за спинами.
— Подождите, пожалуйста, я кого-нибудь пришлю к вам, — сказала она.
— Не обязательно.
На «пятиминутку» Зоя шла с невероятно легким сердцем, какое-то странное, давно забытое ощущение владело ей. Мимоходом она отправила к Некрасову его соседа по палате Марченко.
А на следующий день она узнала, что после окончания ее смены привезли саженцы кленов. В их посадке, вместе с другими выздоравливающими, участвовал и ее подопечный Некрасов. Он придерживал деревце за ствол, а его сосед засыпал корни землей. Это не просто факт, а симптом к выздоровлению.
Когда она спросила Владимира, какая в том была необходимость, он ответил:
— Я так подумал: коль не суждено мне построить дом и вырастить сына, так посажу хоть несколько деревцев — все не напрасно жизнь пройдет.
Дня через два случилась одна неприятная история, впрочем, для Зои — две. Только она заступила на ночное дежурство, как тут же к ней начал клеиться дежурный врач. Он был молод, смазлив и нахален, с устоявшейся репутацией ловеласа. Девчонки, увидев, что он не отстает от нее ни на шаг, стали хихикать:
— Антоша опять начал свои брачные танцы. Пропала ты, Зойка, уж этот красавчик пока не добьется своего — не отступит.
Ее все это очень разозлило. И когда в перевязочной тот самоуверенный красавчик вдруг положил ей свою руку на грудь, Зоя влепила ему такую увесистую пощечину, что тот прямо зашатался. Глаза его заслезились.
— Ты… ты… ты чего?! Ненормальная, что ли? Так ведь и ушная перепонка может лопнуть!
А она, трясущаяся от негодования, чуть ли не прошипела:
— И не только перепонка. Вам повезло, что у меня в руках не оказалось бутылки с микстурой.
— Тебе к психиатру нужно обратиться!
— А вам — к хирургу, чтобы руки поукоротили.
Врач, взвинченный до предела, круто повернулся и выскочил в коридор.
В тот вечер дурное настроение Зою уже не покидало. И вот новая неприятность. Перед самым отходом ко сну она зашла в девятую палату. Некрасов, увидев ее, приподнялся на локтях.
— О, Зоя, наконец-то вы и к нам заглянули. А то уж мы стали подумывать, что в чем-то провинились перед вами.
Она, обозначив на лице дежурную улыбку, прошла мимо него к накануне прооперированному старичку. Предложив тому термометр и одарив его таблетками, Зоя направилась к выходу.
Отгадав ее намерение по уже отсутствующему выражению лица, Некрасов шутливо взмолился:
— Зоенька, ну уделите нам хоть минуточку своего внимания.
И, воспользовавшись тем, что она проходила мимо, неожиданно свесился с кровати и в последний момент уцепился за рукав ее халата. Но она, еще не остыв от недавно пережитого унижения, не остановилась, а с раздражением рванула из его пальцев рукав, и тут же услышала глухой удар упавшего на пол тела. Сердце испуганно сжалось. Она обреченно оглянулась. «Боже! Я ведь его с кровати сдернула. Вот бешеная». Все больные напряженно приподнялись.
Почти швырнув на ближайшую тумбочку поднос с лекарствами, Зоя бросилась к Владимиру. Он был без сознания. Тут подоспел и Марченко. Вместе с ним они с трудом подняли бесчувственное тело на кровать. Пока Марченко бегал за нашатырным спиртом, Зоя с тревогой осматривала Некрасова: уж не ударился ли он виском? Слава Богу — нет. На его левой культе, на бинтах появилось алое пятнышко. Вот куда пришелся удар. «Его раны и так плохо заживают, а тут еще я добавила ему боли. Вот же стерва!»
Прибежал Марченко.
— Что-то вы, Зоя Николаевна, резковато сегодня с нашим кэпом обошлись: выдернули его из-под одеяла, как сосиску из кожуры.
Смоченная нашатырем ватка дрожала в ее руках. Некрасов очнулся, наморщил лоб:
— Что это со мной?
— Это, друг мой, — любовь, — с наигранной важностью пояснил Марченко. — Когда заступает на смену обожаемая мной Галюня, я тоже периодически теряю сознание.
Больные заулыбались. Зоя, чувствуя ужасную неловкость, выхватила из нагрудного кармашка халатика клочок ваты и стала поспешно высушивать им выступившую на лбу Владимира испарину.
— Прости меня, пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть. Сегодня совсем не владею собой. Извини.
Поправила его одеяло и вышла. А потом, уйдя подальше от всех, от души поплакала. Обида, словно ржавая муть, осела. И стало легче.
Вскоре раны у Владимира зарубцевались, и он стал вполне обходиться без чьей-либо помощи. Вращая руками вспомогательные ободки колес, Некрасов целыми днями раскатывал на коляске по скверу. Их с Зоей беседы как-то сами собой прекратились. И вот пришло время отправки его в санаторий, а там и на постоянное место жительства.
