Роман Кожухаров - Штрафники против «Тигров»
Тут же, у полевой кухни, у самого края шпал, он выстроил свой взвод — голодных, уставших с дороги, разозленных донельзя штрафников, — и принялся читать им нудную нотацию про дисциплину. Почти половину стоявших в двух шеренгах составляли бывшие заключенные, которых сразу после вынесенных судебных решений вместо лагерей отправили на фронт из следственных изоляторов Подмосковья.
Были среди них и впервые осужденные, за преступления, которым в мирное время и ход вряд ли дали бы. На скамью подсудимых их привели украденная на рынке краюха хлеба или кочан капусты, брак в работе у станка, допущенный вследствие недоедания и хронического недосыпа, и позже квалифицированный сволочным мастером или начальником цеха как уголовно наказуемое вредительство. Эти люди, совершенно мирные, попросту не сумели вынести неподъемное бремя войны. Как говорили про таких сами уголовники — «случайные пассажиры».
Но подобрался и контингент бывалых лагерников, сделавших в суровые таежные края по одной или даже по две «ходки». Если бы отправили их не на фронт, искупать свои судимости кровью, а в противоположную сторону, — к студеным берегам Охотского моря, быть бы им закоренелыми преступниками, которым бесповоротно заказан путь исправления. Рецидивистов в штрафные роты не брали. Но война неумолимо катилась на Запад, и каждый день, каждый час требовали все нового человеческого материала. Свежая кровь нужна была этой распластавшейся на огромной территории, от северных ледовитых морей до дунайских плавней, огромной махине уничтожения, как бензин и солярка.
И этот нескончаемый гул канонады, этот пропахший гарью и копотью, растерзанный авианалетами железнодорожный вокзал пугали новичков близким дыханием смерти. Но этот запах гари и смерти давал небывалый шанс. Это, как никто другой, понимали те самые прожженные бродяги, несколько развязно стоявшие в шеренгах рядовых. Каждый взрыв, сотрясавший воздух и землю и добиравшийся до печенок, будил то самое, от чего, казалось, уже навек пора было отказаться: а вдруг повезет… и удастся выжить… и смыть кровью с души все налипшее… как коросту и… начать заново, с чистого…
VIII
Они, одетые в форму красноармейцев бойцы ОАШР, почуяли этот шанс, как неуловимый аромат наваристого борща, ощутили его, как несбыточную весну за «колючкой», которую вдруг обретаешь, как сказку, выходя в свой срок за порог опостылевшей «зоны». Но ничего такого не понимал и не чувствовал командир взвода лейтенант Каспревич. Брызгая слюной, сверкая дурацкими — здесь, на разбомбленном вокзале, среди пыли и дыма — золотыми погонами, он толкал перед строем свои глупые речи.
— Ну, хорош пи…деть… — вдруг раздалось из строя. Все-таки кто-то из бывалых не выдержал. Слишком не стыковалась болтовня командира-зануды с тем великим шансом, к которому каждый из стоявших в строю внутренне, наедине с собой готовился.
Лейтенант Каспревич на долю секунды потерял дар своей нудной речи. Его перекосившаяся физиономия побелела, потом стала багровой и, наконец, пошла пятнами. Крупные капли испарины выступили под козырьком его щегольской новенькой фуражки.
— Кто?! — Воздух в его взбешенной гортани поначалу пошел «не туда», и крик вырвался из груди, словно сиплый кашель. Откашлявшись, он повторил еще разъяреннее:
— Кто посмел?! Коман… дира… Командира… — От бешенства он никак не мог подобрать нужного слова. Звуки, будто камни, застревали в его горле, с шумом и скрежетом кусками выскакивая наружу.
Беспомощной, будто переставшей его слушаться рукой он хватился за кобуру. Заплетающиеся пальцы с третьей попытки выхватили из кобуры пистолет. Сжимая «ТТ» в горсти и размахивая им перед строем, Каспревич снова заорал:
— Кто посмел раскрыть рот на командира?!
На этот раз у него получилось намного внятнее. Все так же размахивая пистолетом, он заходил из стороны в сторону.
— Кто? Шаг вперед!.. Быстро!
Никто в строю не шевельнулся.
— Шаг вперед, я сказал!..
Штрафники ответили ему дружным угрюмым молчанием.
— Последний раз спрашиваю… Кто?..
— Конь в пальто… — вдруг приглушенно раздалось с левого края построенного в две шеренги взвода.
IX
Рука Каспревича, сжимавшая пистолет, выпросталась вперед. Будто гадюка, она совершила бросок, не спросясь разрешения у своего хозяина. От неожиданного выстрела строй вздрогнул. Сгусток огня, как плевок, вылетел из ствола «ТТ», подбросив его вверх. Старший лейтенант выстрелил на голос. Стоявший в первой шеренге третьим с края, коренастый молчун средних лет, с проседью на висках со стоном упал на бок, прямо на щебень железнодорожной насыпи. Тот, кто находился за его спиной, во второй шеренге, по диагонали справа, высокий и крепкий солдат, схватился за руку и скорчился, но устоял на ногах.
— Сволота тюремная!.. — бился в истерике лейтенант. — Я вам покажу, мать вашу… командира не слушаться…
Его «ТТ» прыгал возле лица. Казалось, сейчас он начнет сыпать пулями направо и налево и уложит полвзвода. Ситуацию спас Карпенко.
— Товарищ старший лейтенант! — браво, как ни в чем не бывало, гаркнул штрафник. — Разрешите оказать бойцам первую помощь!
Обращение солдата подействовало на Каспревича, как вовремя отвешенная пощечина. Тот будто опомнился, остановился и замолчал, вдруг резко опустив руку с пистолетом. «ТТ» отправился в кобуру.
— Всем вольно… — глухо пробурчал взводный и, развернувшись, кивнув в сторону лежащего на земле, через плечо бросил:
— Займитесь… Как вас?
— Карпенко, товарищ старший лейтенант.
Сказав это, он быстро зашагал прочь от строя.
В нынешнем, штрафном существовании — лишенный званий и наград «кандидат в солдаты», а в прошлой, строевой жизни — любимец всех медсестер и санинструкторш, герой, старший сержант, кавалер ордена Красного Знамени, медалей «За оборону Сталинграда» и «За отвагу», Карпенко умудрялся твердо держаться своих главных привычек — не унывать и не сдаваться. И здесь, когда запахло жареным и порохом, ситуация разрядилась благодаря ему.
— Ну ты молоток… — хлопали его по плечу остальные, пока они возились с ранеными.
— Чисто срезал этого золотопогонника…
— Лютый гад попался… Шаг вперед… шаг вперед…
— Лютый не лютый, да только нашего брата за людей он не считает… Пустит в расход и не поморщится.
— Расход — это дело тонкое… — произнес невысокий, крепко сбитый боец. Прищуренные, глубоко посаженные его глазки при этих словах сверкнули тяжелым свинцовым отблеском. Вид у него был неприметный. Но стоило с ним заговорить, как сразу чувствовалась необъяснимая сила, которая исходила от его фигуры, взгляда и слов. Карпенко узнал этот голос. Тот самый, с которого вся каша заварилась.
X
— А здорово ты офицерику заткнул глотку-то… — негромко проговорил невысокий. — Вовремя павлина этого утихомирил. А то бы он еще народу из своего «ТТ» положил…
— Да ладно, че там… — довольно бурчал Карпенко. — Это как цыганочку с выходом сбацать… Музыка заиграла, а в круг никто не выходит. Это, значит, уверенности нету… в мастерстве. Ну, и ты тогда показываешь… так, что подметки трещат. Ну и само собой, все девки потом — твои…
Карпенко жмурился в лучах минутной славы.
— Скорее тащите Лавра в лазарет, — распоряжался между тем невысокий. — А ты как, Быча? Сам дотопаешь?..
Он обращался к верзиле, которого ранило в руку. Тот, морщась от боли, кивнул головой и с усилием приподнялся. Рукав его шинели набряк багровым пятном выше локтя. Свободной рукой он бережно прижимал простреленную руку к животу. Слова его звучали как приказ, и трое бойцов тут же взялись исполнять.
— Я проведу… — с готовностью вызвался Карпенко и хитро улыбнулся. — Пора уже с медсестричками поближе познакомиться…
— А-а, цыганочка с выходом… — ухмыльнулся свинцовоглазый. Даже когда лицо его изобразило подобие ухмылки, от него веяло недоброй угрозой. Но Карпенко не особо унывал.
— Она самая, братишка… На двадцать шесть колен…
В штрафную он угодил из пехоты, вследствие неудачно закончившейся «самоволки». Отправился на любовное свидание в соседнее с расположением части село. Ему бы сделать намеченное по-быстрому и вернуться до света. Но гвардии старший сержант так изголодался и по любви, и по домашним харчам, а хозяйка попалась такая справная и неуемная и в ласках, и в готовке, что пресытившийся сверх меры, разомлевший герой задрых без задних ног, да так, что разбудить его не было никакой возможности. Так что полк перед зарей отправился на марш, а старший сержант Карпенко, в сопровождении бойцов комендатуры, — под трибунал и далее, по намеченному маршруту, до самого Могилев-Подольского.
Не успели штрафники разбрестись, как прибежал ординарец ротного офицера-делопроизводителя. Это был сержант из постоянного состава роты. Никак он не мог отдышаться — видимо, бежал быстрее осколков. Они разлетались с южной стороны станции. Там с грохотом рвались цистерны с дизельным топливом.
