Михаил Колосов - Три круга войны
Ушел Алешка, и тоска перехватила Ваське горло: оборвалась последняя ниточка. Всё, остался он один… Совсем один. Даже никого из знакомых во всей колонне нет. Сглупил Гурин: слишком торопился сдать документы, даже никого из друзей-одноклассников не встретил перед тем, как бежать в военкомат. Иван Костин, Миша Белозеров — где они? Вот бы хорошо вместе! Жек Сорокин… С этим дружба давно поломалась. Еще с тех пор, как он в сорок первом увильнул от мобилизации. Да и потом он таскался с баяном по вечеринкам, веселил оккупантов…
Гурин огляделся — никого из знакомых, как нарочно… Нет, вон вроде встречал где-то. Точно! Это же младший брат Митьки Сигая. Того самого, что дядю Гаврюшку в драке по лицу ножом полоснул. Да и этот не лучше: когда-то он с дружками встретил Ваську в глухом переулке и сорвал с его ног коньки. А коньки были новенькие, только три дня, как подарил ему их младший материн брат Петро…
Присмотрелся — точно, он, Сигай. Кажется, Вовкой зовут… Не стерпел Гурин, обрадовался и такой встрече, заулыбался Сигаенку. А тот не узнал Гурина, посмотрел на него удивленно, сказал что-то своим дружкам, те засмеялись.
«Не признал. У них своя компания… — загрустил Гурин. — Да и откуда ему меня признать?.. Когда это было!» В пятом классе Васька тогда учился, вон сколько прошло…
И опять позавидовал: «У них своя компания…»
Нахлынула грусть-тоска. Но тут же вспомнил Гурин напутствие рассудительного соседа — Неботова. Тот наставлял его:
— Главное, Васек, не давай себя грызть тоске-кручине. Это зараза такая — вмиг съест. Поддашься ей — все беды потом тебя одолеют. А в первую очередь — воши. Дужа они почему-то уважают тоскливого человека. Заедят, гады!
Тогда Гурин только поежился от этих слов, усмехнулся недоверчиво, а сейчас вспомнил и почувствовал в них какой-то смысл. «В самом деле, не надо поддаваться унынию. Все идет, как должно быть. Все хорошо!»
А Алешка несся по большаку домой — только пыль пыхала из-под пяток. Пыль была мягкая, глубокая и теплая. За последнюю неделю дорога эта столько вынесла на своей спине, сколько не пришлось ей повидать, наверное, и за всю свою жизнь: немцы со своей техникой отступали по ней, вслед за ними прошла наша армия, а теперь вот еще колонны новобранцев. Толстым слоем лежит пыль на траве, на посадке — все пушисто-серое, обросло пылью, будто инеем. Когда шли танки, пыль сплошным облаком стояла до самого неба, солнце закрывала…
Бежит Алешка, несет весть матери — в Марьинке ночевать будут новобранцы.
В Марьинку пришли уже под вечер. Марьинка — село большое, под стать иному городу. Улицы длинные, прямые, дома с красивыми наличниками на окнах утопают в буйных садах. Марьинка — районный центр, до войны славилась: марьинцы все время в передовиках ходили, о них часто в газетах писали.
Смотрит Васька по сторонам — вот она какая, эта знаменитая Марьинка. А народу — ни пройти ни проехать, будто Вавилон. Военных, новобранцев, провожающих — кого только нет, и все толкутся, туда-сюда снуют, кого-то ищут, друг у друга спрашивают, а никто ничего не знает — все ведь не здешние, марьинцев и не видно.
Васькину колонну привели к какой-то канцелярии, и тут их долго группировали, переписывали, пересчитывали, пока наконец Васька понял, что он в первом отделении первого взвода первой роты. Все первое, и это радовало почему-то Гурина, будто он был причислен к особому подразделению.
Уже в темноте их отвели на ночлег. Ужина для них не было, дали только жидкого теплого чая, поэтому питались своими запасами. Не зря, значит, в повестках предупреждали о харчах. Зато утром они уже получили не только завтрак, но и сухой паек на дорогу.
Еще раз построили, пересчитали и — шагом марш на запад…
Ваське казалось, что он давно-давно из дома и ушел так далеко, что здесь его уже никто и не найдет.
И вдруг на выходе из села слышит знакомый голос:
— Вася, сыночек!..
Оглянулся — мать с оклунком в руках, а рядом Алешка. У Алешки через плечо сетка с огромным арбузом. Улыбаются Ваське, машут, подожди, мол.
Обрадовался Гурин своим, но тут же поморщился недовольно:
— Ну зачем вы?.. И так нас уже ругают: смотрите, сколько теток кругом, сладу никакого нет… Идите домой.
Но мать не послушалась. Люди шли вслед за новобранцами, пошли и они с Алешкой. Арбуз изрядно накрутил Алешке руки, но он не жаловался, нес его терпеливо, делал вид, что совсем не устал.
На привале Гурин подошел к ним, снова стал умолять вернуться.
— Будьте хоть вы сознательными, — уговаривал он их. — Стыдно просто.
— Ладно, ладно… — отвечала ему мать. — Пусть мы будем несознательными… Вон сколько таких несознательных. Ты вот лучше поешь… Дорога дальняя, неизвестно еще, что впереди, — она разворачивала перед ним свои харчи.
— Нас кормили сегодня. Каша с американской тушенкой. Вкусно! Если б знал, что вы придете, оставил бы попробовать. Нас уже рассортировали кого куда, по частям разбили, — и Гурин хотел похвастаться, что он в первом взводе первой роты, но смолчал — сохранил военную тайну. Однако подумал и решил, что своим кое-что можно сообщить. — Наша армия гвардейская и ударная!
— Ой боже мой! Не успел записаться — уже ударник! Съешь хоть ножку, хоть крылышко, ударник.
Василий засмеялся — «ударник!». Не поняла мать, о чем речь.
— Давайте арбуз съедим — пить охота, да и Алешке полегчает, — предложил он.
С радостью выпростал Алешка арбуз из сетки, сам принялся резать его. Кухонным ножом, прихваченным из дому, срезал верхнюю «крышку», отбросил в траву, с хрустом отхватил полукруглую скибку с красной мякотью, покрытую, словно изморозью, белым налетом, протянул брату.
— Маме сначала, — сказал тот поучительно.
— Ешь, ешь… — запротестовала мать. — Тебе несли. У нас дома осталось, а тебе придется ли еще попробовать…
— Придется, — уверенно сказал Гурин.
И тут послышалась команда: «Становись!» Все засуетились, заторопился и Гурин.
— Ну вот, не дали и кавун доесть… — сокрушалась мать. — Ты сумку-то свою оставь нам, мы понесем. Хоть трошки подмогнем. Ты еще наносишься.
— Мама, вы же обещали вернуться?
— Дак и вернемся… Как люди, так и мы. Еще одну ночку переночуем, а там видно будет.
Крякнул Гурин в ответ, махнул досадливо рукой, побежал в строй.
На другой день толпа провожающих заметно поредела, решили вернуться домой и Алешка с матерью.
— Ты ж письма пиши почаще, не ленись, — наказывала мать. — Завтра же и напиши, где ты, как, што с тобой — все-все описывай, не таи ничего.
— Ладно, — пообещал Гурин.
Возвратилась домой мать и стала ждать письма. Уже на другой день начала выглядывать почтальона, а его с неделю еще в помине не было: почта только-только налаживала свою работу. А мать стоит в воротах, ждет весточку. Может, не почтой, может, с кем-нибудь записку передаст… Нет, ничего нет.
Зашла как-то вечером проведать их соседка Ульяна и в разговоре сообщила, что наши в Пологах будто бы стоят.
— А молчите?.. — обиделась мать. — Может, я уже и смоталась бы к Васе.
— «Молчите»… Рази ж знаешь, кому што надо.
— То-то чужое горе — не свое… А где ж они, те-то Пологи? Далеко?
— За Волновахой где-то… Далеко. Это уж совсем и область другая, — сказала Ульяна. — Гуляй-Поле там где-то…
— Да, далеко…
А Алешка уже нашел карту, разыскал Пологи, принес матери:
— Вот они… И совсем недалеко. Давайте я поеду.
— На чем «поеду»? — удивилась мать. — Ближний свет. Это по карте близко, а так попробуй… Марьинка где? А, вот она, под самым городом, а на самом деле?.. Отпусти и изнывай потом душой и за тебя? Усижу я дома? Нет, уж если ехать, так поедем вдвоем. Танюш, опять тебе домоседовать. А ты, Ульян, пригляди тут тоже, штоб никто не обидел ее.
— Приглядим, приглядим… — быстро согласилась Ульяна.
— Поеду, — уже твердо сказала мать. — А то ведь правда: буду дома сидеть да душой изнывать. А так, может, бог даст еще раз сыночка повидать.
Собрались, поехали. На попутных солдатских машинах, на тормозных площадках, на крышах вагонов с трудом, а добрались-таки до станции Пологи. Раньше и не слыхали такой, а тут пришлось побывать. Большая станция, только вся разбита. А войск — полно, и просто народу разного, таких, как Алешка с матерью, — тоже тьма-тьмущая. Все чего-то ищут, куда-то едут, идут, и никто ничего не знает. Да и как спрашивать — ни номера, ни названия части, а просто: «Василия Гурина, такой и такой-то он, не встречали?» Найди иголку в сене!..
А они ищут. Станцию всю обшарили, по окрестным селам пошли — толкаются, спрашивают. Навострились — уже не Васю спрашивают, а марьинских да букреевских, которые из Марьинки прибыли. И нашли, сначала марьинских, а потом и Васю своего нашли. Опять же Алешка его нашел, привел к матери.
Она совсем из сил выбилась, сидела на траве у крайней хаты, а Алешка шнырял по селу, пока не встретил брата. Тому как раз обмундирование выдали, и они пришли к матери с этой обновой.
