Энтони Дорр - Весь невидимый нам свет
— Я хотел бы посмотреть минералы, которые вы не выставляете в галерее. Особенно один.
У минералога горло идет красными пятнами. Он по-прежнему не садится. Замдиректора, видимо, смирился с тем, что ситуация патовая. Он достает из стола толстую пачку сшитых листов и начинает читать. Юблэн делает шаг к двери, но фон Румпель говорит просто:
— Оставайтесь здесь, пока мы не решим вопрос.
Ожидание, думает он, своего рода война. Надо всего лишь сказать себе: ты не вправе проиграть. На столе звонит телефон, замдиректора тянется к трубке, но фон Румпель поднимает руку, и телефон через десять или одиннадцать гудков умолкает. Проходит, возможно, целый час. Юблэн смотрит на свои ботинки, замдиректора что-то помечает в рукописи серебристой авторучкой. Фон Румпель сидит совершенно неподвижно. В дверь тихонько стучат.
— Господа? — спрашивает голос.
— Спасибо, нам ничего не нужно, — отвечает фон Румпель.
— У меня есть другие дела, фельдфебель, — говорит замдиректора.
— Вы будете ждать здесь, — произносит фон Румпель все тем же ровным голосом. — Вы оба. Будете ждать со мной, пока я не увижу то, за чем пришел. Потом мы все сможем вернуться к нашей важной работе.
У минералога дрожит подбородок. Вентилятор опять включается, гудит, умолкает. Пятиминутный таймер, догадывается фон Румпель. Он ждет, пока вентилятор вновь не включится и не выключится. Потом ставит корзину на колени. Указывает на стул, говорит мягко:
— Садитесь, профессор. Вам будет удобнее.
Юблэн не садится. Два часа, в городе звонят сотни церковных колоколов. Гуляющие на дорожках. С деревьев падают последние осенние листья.
Фон Румпель кладет на колени салфетку. Медленно ломает хлеб, засыпая себя крошками. Жуя, он почти слышит, как у обоих французов урчит в желудке. Угоститься не предлагает. Закончив, промакивает углы рта салфеткой.
— Вы неправильно меня поняли, господа. Я не зверь. Я не собираюсь грабить вашу коллекцию. Она принадлежит всей Европе, всему человечеству, не так ли? Мне нужно только нечто очень маленькое. Меньше вашей коленной чашечки.
Говоря, он смотрит на минералога. Тот багровеет и отводит взгляд.
— Это нелепость, фельдфебель! — взрывается замдиректора.
Фон Румпель складывает салфетку, убирает ее в корзину, ставит корзину на пол. Слюнявит палец и одну за другой снимает с мундира крошки. Потом смотрит прямо на замдиректора:
— Лицей Карла Великого, не так ли? На рю-Шарлемань?
Глаза у замдиректора раскрываются так, что кожа вокруг них натягивается.
— Ведь туда ходит ваша дочь? — Фон Румпель поворачивается на стуле. — И коллеж Святого Станислава, верно, доктор Юблэн? Там учатся ваши сыновья-близнецы? На рю-Нотр-Дам-де-Шам? Если я не ошибаюсь, сейчас эти очаровательные мальчики собираются идти домой?
Юблэн хватается за спинку пустого стула. Костяшки пальцев у него белеют.
— Один со скрипкой, другой с альтом, если я ничего не путаю? Переходят столько улиц с оживленным движением. Долгая дорога для десятилетних мальчиков.
Замдиректора сидит очень прямо. Фон Румпель продолжает:
— Я знаю, господа, что его здесь нет. Даже последний уборщик сообразил бы, что алмаз надо перепрятать. Однако я хотел бы посмотреть, где вы его держали. Узнать, какое хранилище вы сочли достаточно надежным.
Оба француза молчат. Замдиректора смотрит в рукопись, хотя очевидно, что он уже не читает. В четыре секретарша стучит в дверь, и вновь фон Румпель отсылает ее прочь. Он старается сосредоточиться только на моргании. На биении жилки на шее. Тук-тук-тук-тук. Другие, думает он, действовали бы более грубо. Пустили бы в ход детектор лжи, взрывчатку, пистолетные дула, кулаки. Фон Румпель использует лишь самый дешевый материал: только минуты, только часы.
Бьет пять. Сад за окном погружается в тень.
— Прошу вас, фельдфебель, — говорит замдиректора, положив обе ладони на стол. Поднимает голову. — Уже очень поздно. Мне надо в уборную.
— Не стесняйтесь. — Фон Румпель указывает на металлическое мусорное ведро под столом.
Минералог морщится. Снова звонит телефон. Юблэн грызет ногти. Лицо замдиректора болезненно кривится. Вентилятор жужжит. Деревья в саду темнеют, а фон Румпель по-прежнему ждет.
— Ваш коллега, — говорит он минералогу, — человек логического склада, верно? Он не верит в легенды. Но вы темпераментнее. Вы не хотите верить, убеждаете себя, что не верите. Однако на самом деле вы верите. — Он качает головой. — Вы держали алмаз в руках. Ощутили его силу.
— Это нелепость, — отвечает Юблэн. Глаза у него закатываются, как у перепуганной лошади. — Цивилизованные люди так себя не ведут. Что с нашими детьми, фельдфебель? Я требую, чтобы вы дали нам возможность узнать, что с нашими детьми.
— Вы ученый, и все равно верите мифам. Верите в мощь разума и одновременно в сказки. В богинь и проклятия.
Замдиректора резко выдыхает.
— Все. Хватит, — говорит он.
У фон Румпеля убыстряется пульс. Неужто уже? Так быстро? Он готов был ждать еще два дня, три, пока вражеские ряды не дрогнут.
— Нашим детям ничто не угрожает, фельдфебель?
— Это зависит от вас.
— Можно мне позвонить?
Фон Румпель кивает. Замдиректора берет трубку, говорит: «Сильвия», некоторое время слушает, затем вешает трубку. Входит женщина со связкой ключей. Извлекает из ящика замдиректорского стола еще один ключ. Простой, изящный, длинный.
Маленькая запертая дверь в конце коридора первого этажа. Она открывается двумя ключами; судя по всему, для замдиректора замок непривычный. Фон Румпеля ведут вниз по винтовой лестнице, потом замдиректора открывает вторую дверь. Они проходят лабиринтом коридоров, мимо сторожа, который роняет газету и резко выпрямляется на стуле. В подсобке, наполненной ящиками и кусками холста для завешивания экспонатов, минералог убирает лист фанеры. За ней — простой сейфовый замок, замдиректора открывает его без особых затруднений.
Никакой сигнализации. Только один сторож.
Внутри сейфа ящик, уже более интересный. Он довольно тяжелый — минералогу и замдиректора приходится вынимать его вдвоем.
Изящно сделано. Стыков не видно. Ни марки изготовителя, ни кодового замка. Надо полагать, внутри пустое пространство, но нет ни петель, ни гвоздей, ни креплений. С виду сплошной кусок тщательно отполированного дерева. Штучная работа.
Минералог вставляет ключ в крохотное, почти невидимое отверстие снизу и поворачивает. Открываются еще две миниатюрные замочные скважины на противоположной стороне. Замдиректора вставляет в них парные ключи. Судя по всему, там не меньше пяти сувальд.
Три взаимосвязанных цилиндровых замка.
— Умно, — шепчет фон Румпель.
Весь ящик плавно распадается на части.
Внутри маленький фетровый мешочек.
— Откройте, — говорит фон Румпель.
Минералог смотрит на замдиректора. Тот берет мешочек, растягивает завязки и вытряхивает себе в руку что-то завернутое в лоскут ткани. Пальцем раздвигает складки. На ладони у него камень размером с голубиное яйцо.
Платяной шкаф
Горожан, которые зажигают свет во время затемнения, штрафуют или забирают, хотя мадам Манек рассказывает, что в «Отель-Дьё» свет горит всю ночь и в любой час можно видеть немецких офицеров, которые заходят туда или выходят наружу, заправляя рубашки и одергивая брюки. Мари-Лора старается не уснуть, ждет, не услышит ли дядюшку. Наконец дверь по другую сторону лестничной клетки открывается, ноги шаркают по половицам. Мари-Лоре представляется, что сказочный мышонок выглядывает из норки.
Она спрыгивает с кровати, стараясь не разбудить отца, и выходит на площадку:
— Дядя, не бойся.
— Мари-Лора?
От него пахнет приближающейся зимой, могилой, тяжелой инерцией времени.
— Как ты себя чувствуешь?
— Чуть получше.
Они садятся на ступени.
— Тут было одно объявление, — говорит Мари-Лора. — Мадам положила его тебе на стол.
— Что за объявление?
— Твои радиоприемники.
Они спускаются на пятый этаж. Этьен что-то невнятно бубнит. Водит пальцами по опустевшим полкам. Старых друзей нет. Мари-Лора ждет гневных возгласов, но вместо этого Этьен, задыхаясь, лепечет строчки из детского стишка:
— …à la salade je suis malade au céleri je suis guéri…[25]
Мари-Лора берет его за локоть и усаживает на кушетку. Он все еще бормочет, пытаясь от чего-то отгородиться, и она чувствует, как от него пышет страхом, заразным и ядовитым, похожим на клубы испарений от банок с формалином в отделе зоологии.
Дождь стучит в окна. Голос Этьена доносится словно издалека:
— Все до одного?
— Кроме радио на чердаке. Я о нем не сказала. Мадам Манек про него знает?
— Мы никогда его не обсуждали.
