Гельмут Пабст - Дневник немецкого солдата. Военные будни на Восточном фронте. 1941 – 1943
Но не было необходимости прибегать к тяжелому оружию. Ребята сделали работу самостоятельно. Они и не думали отступать. Точно в соответствии с планом они выполнили свою миссию, половина из них бомбардировала из-за бруствера, другая половина действовала в самой траншее. Противник попытался их отрезать. Из траншей подползали русские, по шесть – восемь человек с каждой стороны. Но разведчики продолжали бросать гранаты, не давая врагу передышки. Они подавили несколько пулеметных огневых точек сосредоточенными взрывами, но вслед за этим потеряли общий обзор системы вражеских траншей. Фельдфебель побежал за ними и вернул их. По пути они швырнули противотанковую мину-тарелку в ближайшее от нашей траншеи пулеметное гнездо. Полная удача: три пулеметные огневые точки и восемнадцать человек – потери противника.
«Освободить траншею! Всем вернуться в свои блиндажи!» – крикнул командир роты. Но прошло еще полчаса, прежде чем противник открыл беспорядочный беспокоящий огонь, но даже и его он прекратил через некоторое время. Иван, должно быть, перенес хороший шок. В то же самое время разведчики другой роты захватили в плен пятерых солдат противника.
Через вход в землянку одни за другим нерешительно вошли люди. Наконец они были снова вместе – весь дозор. Они хотели посмотреть, что стало с командиром разведчиков: «Тяжело ранен?» – «Черт бы их побрал, – скрипучим голосом сказал сержант. – Через четыре недели снова буду в строю; тогда я с ними, гадами, поквитаюсь! Я теперь знаю, где их окоп».
10 января 1943 года. «Шнапс – обязательно, сахар – желательно, вода – как дополнение». На основе освященного веками рецепта, добавив несколько лимонов, мы сварили грог. На гитаре и аккордеоне исполняли музыкальные произведения, которые по линии связи транслировали в другие блиндажи. Впоследствии рота попросила наш ансамбль сыграть на дне рождения.
Мы схватили под мышку инструменты и пошли по освещенной лунным светом траншее.
Как спокойно вдруг стало между двумя островками веселья. Согнутая фигура моего спутника, идущего скользящей походкой по продуваемой ветром траншее, была скрыта за поблескивающим от белого снега высоким частоколом стены. Наши шаги приглушал рыхлый снег, а на проводах и ветвях мороз образовал толстые наледи.
Спокойствие в нашем секторе оставляет горечь во рту: ребятам под Сталинградом приходится тяжело. Утром нас несколько побеспокоили. Иваны оскорбились по поводу дымка, вьющегося из нашей землянки. Гренкович с сомнением посмотрел на потолок, а Франц, который как раз собрался на утреннюю прогулку, вприпрыжку вернулся обратно, ругаясь. Взрывом его отбросило головой прямо в мусорную яму.
В ходе всего этого мы позабавились небольшой шуткой. Несколько ручных гранат подбросили в землянку врача, который в это время безмятежно читал книгу. Сопутствующий этому шум воспринимался обманчиво натуральным, а почерневшие отметины на свежем снегу выглядели совсем как настоящие.
Сегодня мы говорили о том, что происходило в нас самих, пытаясь прислушаться к своим чувствам. Мы вспоминали многое, особенно события прошлой зимы. Наши выводы были не слишком точны. Чувства уже больше не могут фигурировать в арсенале наших оценок. Мы без колебаний совершаем вещи, мысль о которых нам никогда и в голову не пришла бы. Если когда-либо с нами случилось бы так, что появилась бы возможность уклониться от того, чтобы их совершить, мы восприняли бы это как шутку. А зрелища, которые когда-то так глубоко потрясали нас, теперь мы воспринимаем с философской беспристрастностью.
Франц рассказал, что во время своего отпуска как-то завел разговор об отступлении из Калинина. Это происходило в мужской компании. Но на него смотрели с таким непониманием, что, поняв всю неуместность подобного разговора, он замолк. Он говорил нам о своей бабушке, мать которой рассказывала о войне 1870 года; ужасы ее все еще живы в памяти последующих поколений. Мы говорили о «кровавых» битвах – при Гравелоте и Марс ля Тур[7], а потом о Великой войне и последовавшем за ней хаосе, о революции и о формировании новых властных сфер[8]. Мы еще раз попытались понять то время, в котором мы живем, – конец определенного периода истории, маскарада абсурда, в ходе которого рушится мир.
Глава 11.
Ржевский плацдарм
19 ноября русские устроили западню под Сталинградом. Попытка вызволить генерал-фельдмаршала Паулюса с юго-западного направления провалилась. Теперь окруженная в январе 6-я армия численностью в двести тысяч человек стояла перед лицом величайшей катастрофы в военной истории. В то же время были отданы распоряжения о выводе армий с Кавказа. Фон Клейст переправился через Дон, прикрываемый спешно собранной группой армий под командованием Манштейна.
Столбик термометра упал до отметки сорок пять градусов ниже нуля. Снег сверкает и кружится красивыми кристалликами. Каждый шаг подбрасывает их вверх. Они блестят на солнце и отражают вечерний свет. Ночью снег голубовато блестит под светом луны, что делает ландшафт более суровым, чем когда-либо. Некоторое время назад я вернулся с наблюдательного пункта в свою землянку; когда я шел на лыжах, снег поскрипывал под моими ногами. Глубокий вдох обжигал легкие, а мои ресницы обледенели. Скрип саней на дороге был слышен за мили в безветренную ночь.
Как хорошо войти в теплое укрытие с приветливым хороводом огней! Снег посыпался как из душа с моего шерстяного шлема, когда я его стряхивал. Гренковиц снял с меня верхнюю одежду. С того дня, как мы прибыли, он взял на себя все обязанности домохозяйки – мытье посуды, уборку помещения, контроль за расходованием запасов. Если кто-нибудь хочет налить себе кофе, Гренковиц обижается. У него были свои причуды. А у кого их нет? Нам приходится принимать друг друга такими, какие мы есть, а если же это бывает невозможно, мы так и говорим. Таким образом, мы создали островок мира посреди войны, где товарищеские отношения завязываются легко и всегда слышен чей-то смех.
Я часто беру в руки гитару. Хейнинг прислал мне «Километерштайн», сборник песен со множеством давно забытых мелодий. Вечером мы поем старые солдатские песни, как задушевные, так и сентиментальные, ироничные и задорные. И когда нам приходится трудновато, мы тоже поем.
Вчера вечером я склонился над письмом. Оно не было настоящим письмом, просто обрывком бумаги, пришедшим издалека, через огромный выплеск горечи и скорби. Оно повлияло на меня больше, чем я могу выразить словами. Бывают моменты, когда мы беспомощны, когда лас покидает вся наша воля. В такие моменты наше сердце глупо прыгает. Затем мы проводим рукой по глазам и плотно захлопываем дверь, потому что приходится заставлять себя двигаться в направлении, в котором нам не хочется идти.
Но на самом деле сердце бьется как всегда, а мы прислушиваемся к звуку за дверью, прекрасно понимая, что там находится все то, что дает смысл нашей жизни. Так что мы подвергаемся остракизму так же, как Дон Кихот, а боль делает нас теми, кто мы есть на самом деле.
Как широк разброс мнений по поводу будущего облика мира. Различия не только по вертикали, между нациями, но и по горизонтали между группировками, в то время как они готовятся к повой битве наряду с битвой армий. Многие из наших врагов теперь видят необходимость достижения мира после войны. Пребывание здесь – это освобождение от злобных и животных страстей, трусости и грязи. Война требует от человека отдачи всего себя. Оружие говорит недвусмысленно, за пределами принятия желаемого за действительное.
Около сорока четырех градусов мороза. Снег летает вокруг руин и скапливается в разбитых домах. Природа непрерывно сметает все. Не остается никаких следов, ни единого оттиска человеческой ноги, ни воронки от снаряда.
Ландшафт переходит в городской, и дома – всего лишь декорации для торчащих между ними жерл орудий. Узкая тропа лентой вьется по сверкающей широкой улице. Ночью я иду по ней в мерцающем лунном свете под бледно-голубыми дугами вспышек. Затем сворачиваю по развилке к крутому склону лощины и снова вверх к землянке на дальнем конце.
25 января 1943 года. 6.45. Мы все трое проснулись с началом атаки. Артобстрел. Итак, они все-таки атакуют. Вопрос в том – вслед за чем. Мы пытаемся угадать калибр пушек и вес снарядов. Звук знакомый. Наши движения деловиты, и у нас настрой веселого напряжения. Мы втягиваем носом воздух, как охотники, почуявшие свою добычу. Зазвонил телефон, спешно передаются донесения, и задаются вопросы, что свидетельствует о степени нашего напряжения.
«Атака на расположение роты справа», «Противник в траншее выдвинутой позиции роты».
Связь с тыла нарушена, все линии отрезаны. Переключаемся на радиосвязь. Пехотные орудия отвечают. Вскоре полк подвергает артобстрелу зоны 12 и 13. Над нами пролетают снаряды по перекрестным траекториям.
