Андрей Ефремов - Блокпост-47д

Представляешь, Гаврила, как разденется, бултыхнёт своим жирным и дряблым организмом, аж волны по телу пробегают, так благодать куда-то деётся. Я за ним давно наблюдаю, присматриваюсь, никакой благодати от него нету. А как проковыляет до мостка, плюхнется в озеро, так будто граната в воде разорвалась. А рядом ещё к тому ж другие рожи. А я всё вспоминаю, как мы с тобой на практике, на сенокосе то. А? Помнишь? Мы с тобой вдвоём. Озеро — как зеркало. Травка зелёненькая, мягонькая, иной раз — пружинистая. И рядом ни-ко-го! Вот это — благодать! Ты, это, смотри, я матери с сестрой наказал, чтобы за тобой то присматривали. Да ещё тёте Клаве. Если рядом с тобой какую рожу увидят, сразу сообщат. Особенно тёте Клаве задание дал. Против еёйных аргументов и весомых фактов не попрёшь! Приеду — разберусь.

Дома то, наверное, дел полно, невпроворот? В магазин сходить, детишек, там, покормить. Уроками весь вечер с ними позаниматься, спать уложить. В школу то, к учителям, почаще заходи, интересуйся, как там, да что. Матушке помогай, навещай, а то мы с тобой раз в год, да и то случайно, у неё бываем. Тебе, самой-то, не стыдно? И вообще, смотри, хозяйство не запускай на самотёк.

А ещё тут змеи водятся. Противные такие, блестящие, скользкие. Ползают иной раз туда-сюда. Иногда и их стреляем. Вон, Гаврила тоже лежит на шконке, довольный, ухмыляется, блестящий от пота весь. Комментирует, как я письмо пишу, ну, спасу от него нет! Тоже, наверное, скользкий. Противный! А то бывает, глянь-ко, орёл змеюку подцепит и летит. Ты смотри у меня. Змея подколодная (зачёркнуто). Недолго мне ещё здесь быть. Если что — прилечу скоро! Удавлю (зачёркнуто). Разберусь!

Ну, что ещё написать? Даже не знаю. Так много писать можно оказывается. Глядишь, скоро писателем стану.

Пацаны здесь классные. Все меня в гости зовут после командировки. Уже договорились — Серёга с Петькой сразу через нас поедут домой. Недельку у тёти Клавы поживут. Я их в гости пригласил. Пока в отпуске буду, к ним потом на недельку съезжу. Ты не боись, они хоть холостые, но серьёзные. Гаврила вон, тоже, приглашает. Буду в Якутске — зайду обязательно. Вообще, где-то двадцать адресов уже, в блокноте у меня. Ты, это, соблюдай себя там! Ты знаешь мой крутой нрав то!

Да что это я все о других? Переборов свою врождённую скромность, хочу уделить несколько слов и себе. Тебе же, наверное, интересно? Период акклиматизации уже давно прошёл. Чувствую себя совершенно нормально. Когда Гаврилу не вижу. А ваш образ, дорогая моя супруга, всегда в моём сердце, а также возле сердца, в кармане, в виде фотографии (помнишь, в Сочи, на пляже?). Да и по ночам, надо признаться, постоянно ты мне снишься, особенно под утро.

Ну, как там наши детишки: Светик, Майка, Андрюшка, Наташка, Глебка? Скучают наверное? Учёба как? Глебка с Майкой всё дерутся наверное? Что нового в посёлке? Светка ещё не родила? Пора бы уже. Зятёк как? А Андрюшка, наверное, всё по девкам таскается? Ты его не особо товой то — молодой ещё, пусть погуляет. Ты, давай, пиши почаще. Много пиши. А то, что такое, — два письма в неделю, непорядок. Дома то, наверное, работы для меня скопилось много? Огород, забор, крыша. Помню всё. Никого не проси, не унижайся. Диван так, небось, и скрипит? Приеду, первым делом диван сремонтирую.

Ну, вот, вроде бы и всё. Вот и все наши новости. Ещё много раз поцелуй от меня детишек. Целую тебя, родная, любимая, крепко обнимаю. Привет матушке, Зойке, тёте Клаве. Друганам моим, когда приеду сам всё расскажу. Им ничего не передавай. Смотри у меня! Курица (зачеркнуто). Курочка моя.

Скучаю. Твой Котик-Зайчик-Слоник.

P.S. Да, чуть не забыл, пришли мне ещё сочинские фотки. Помнишь, в восемьдесят втором ездили? Хочу тебя Гаврилке показать. А то он свою то, мочалку то, молодым показывает, у всех слюни бегут. Где он её, старый хрыч, подобрал? Ну, тебе то, явно не пара. У него ейных фоток много. А у меня одна только. И имей в виду, тёте Клаве и матушке с сестрой Зойкой я строго- настрого наказал, будешь шалить…»

Да, письма скрашивают однообразную жизнь и сближают семьи.

Был случай, когда письмо отправленное из Якутска, помогло найти потерявшихся родственников. Приехал Ваня Буцак из командировки и, еще будучи в Якутске, гостил у своих родственников по фамилии тоже Буцак. Ну, конечно вопросы — где, что, да как? И ответы — там, сям, да в Шелковском. В общем, ничего интересного.

Тут у пожилой гостеприимной хозяйки чуть ли не истерика: да там же у нас тётя твоя родная, сестра стал быть моя, вон по телевизиру страсти то показывают, десять лет от неё ни слуху, ни духу! Учительницей она там работала ещё с шестидесятых, в посёлке Сары-Су, в Шелковском! На письма не отвечает, не доходят, видать. Только и остаётся одна возможность Господу Богу молиться.

Через полгода Ваня собирается в очередную командировку. Перед вылетом заходит в гости к столичным родственникам пирожков покушать и этих же пирожков на дорогу взять. Тётя снабжает Ваню пирожками, толстым конвертом, маленьким глянцевым фотоальбомчиком и инструкцией: «Ты это, Ванюша, передай тёте Глаше приветы от нас, мы таки надеемся, что у неё всё хорошо. А я за всех вас молиться буду!»

Ваня хоть и не знает, куда отряд отправляется, деловито суёт пакеты с пирогами и литрой в вещмешок: «Всё по, бу сделано, порешаем. Об оргвыводах сообщу отдельно».

Отряд вновь прибывает на блок 47-Д в Шелковской район. Полтора месяца Ваня наводит у местного населения справки о состоянии дел в Сары-Су. Никто толком ничего не знает, хоть и находится посёлок в десяти-пятнадцати километрах от поста. Такое впечатление, будто этот посёлок является обратной стороной Луны. Только ходят слухи, что иногда в посёлке банды лютуют.

Как бы там ни было, Ваня всё-таки отважный воин, рискуя молодой жизнью, наладил контакты, пробил, выяснил. И не посрамил таки фамилию! С тётушкой из Сары-Су всё хорошо — жива-здорова. До сих пор сёстры пишут друг другу эпистолы. И в конце каждого послания добавляют: «Пишите письма»!

Инструкция

«Я знаю, ради чего я рискую жизнью».

Всякие бывают хохмы и приколы в подразделениях. Да такие, что если кто несведущий будет проходить мимо громко ржущего расположения, он так мимо с тревожной оглядкой и пройдёт. Шутят над каждым, каждый над всеми, все над одним. Но всё уважительно получается, беззлобно. Можно даже сказать — с любовью. Но, с другой стороны, если от кого постороннего будет такая неосторожная шуточка, это будет его последняя в жизни хохма. Чего скрывать, бывают в коллективе конфликты, но всё быстро разруливается.

Однажды утром на вертушке, с оказией, привезли пачку писем из дома. Все радостные, довольные. По десять-двадцать раз перечитывают. Спрячут куда подальше, через полчаса опять вытаскивают. Так день и проходит. Быстро.

Ближе к вечеру в палатку персональной, только ему присущей приблатнённой походочкой заходит весело хохочущий Вася Цветной:

— А и хто это там инструкцию вывесил? — Показывает большим пальцем за спину.

— Ихде там?

— Да видать мою спину, в натуре! В тувулете!

Но всем пока не до туалета. Ведь одновременно все туда не ходят. Все пока серьёзные, своими делами занимаются.

Через некоторое время заходит, тоже крайне повеселевший, Лёша Выключатель:

— Не представляю, как это я без инструкции то до сих пор пользовался!

Коллектив уже заинтригован. Не сказать, чтобы в массовом порядке, но зачастили.

Оказывается, чья-то внимательная жена прислала в письме найденную в интернете «Инструкцию по применению бумаги туалетной». В доступной и простой форме, но в то же время культурно и интеллигентно, в ней излагается описание самой бумаги, назначение и пользовательские функции, выполняемые субъектом, подробно и поэтапно описывается процесс выполнения операций как с продуктом так и с субпродуктом.

Имеется заботливое напоминание пользователю о недопустимости повторного использования бумаги туалетной и даже о непозволительности курения вблизи изделия. Вся инструкция при шрифте шестнадцать умещается на листке форматом А4.

Уже и гости, в очередной раз, убеждаются в исключительной культурности якутян и жадно, посещая санзаведение, вчитываются в каждое слово полезной и нужной информации. Можно сказать, просторный якутский туалет некоторое время мнил себя чуть ли не очагом культурной жизни всей войсковой группировки. И прибитая ржавыми гвоздями к дверям бронзовая табличка «Общественно-политическая редакция» вполне стала себя оправдывать.

Через две-три недели пользоваться сортиром стало несколько неудобно — пропала инструкция. То ли какой невоспитанный гость прикарманил, то ли использовал не по назначению. Но факт остаётся фактом — нет инструкции!

В тот же день, из недр «тувулета» стало исходить странное свечение. Светилось четыре дня и ночи — в недра упал импортный дорогой фонарик.