Георгий Косарев - Сердце прощает
— Ну, а если вся эта твоя затея дойдет до моего шефа? Хоть ты ипринадлежишь к вермахту и у тебя связи в Берлине, мой генерал можетиспортить тебе карьеру.
— За что? — искренне удивился Штимм.
— За то, что ты предпочел русскую немке. Потом, возможно, твоякрасотка подослана к нам партизанами. Русские это могут делать.
— Вот уж об этом я никогда не думал!
— А следовало бы подумать, — пыхтя сигарой, высокомерно заметилФишер.
— Чепуха все это, Ганс, — отмахиваясь от его ядовитого дыма, сказалШтимм. — Ты прекрасно знаешь — в своем кругу мы можем говорить об этомоткровенно, — что наши солдаты убивают здесь многих людей, иногда вешаютрусских и даже сжигают их в своих жилищах, и никто из нас не боится, чтокто-то накажет нас за это. И разве на фоне этого любовь к русской девушкеможет считаться преступлением? Наказывать за любовь — это что-то не оченьукладывается в моей голове.
— Смотри, Франц, твое дело, я тебя предостерег, чисто по-дружески, —многозначительно произнес Фишер.
Рядом кто-то щелкнул каблуками.
— Господа офицеры, общество чувствует себя без вас как корабль безруля и без ветрил, — высокопарно произнес штабс-фельдфебель Капп, полный,рыхлый человек.
— Тогда прошу всех к столу, — сказал Штимм и первый прошел к своемуместу. За ним последовали гости. И скоро тема любви к русской девушке былапозабыта, утонула в вине.
Пили все, много, дружно, за великую Германию, за фюрера, за егонепревзойденное полководческое искусство и невиданные в историиблистательные победы. Пили за успехи германского оружия на юге России, завсемирную победу рейха. Потом в едином порыве все поднялись и громкозапели:
— Германия, Германия превыше всего...
Особенно ликовал штабс-фельдфебель Капп,
старый
членнационал-социалистической партии. Он с особым восхищением говорил опророческом даре фюрера и, как всегда, был категоричен в своихзаключениях.
— Господа офицеры, дорогие коллеги, — с пафосом говорил он, — ясчитаю, что Кавказ уже наш. Нынче-завтра над Казбеком и Эльбрусомвзовьется наше немеркнущее знамя. Без Кавказа Россия как разъяреннаятигрица с перебитыми задними ногами. Конечно, она будет еще некотороевремя рычать, но укусить уже не сможет. С завоеванием Кавказа германскомусолдату откроется дорога и в Индию. Итак — ура! За нашу победу. Зигхайль! — подняв рюмку, воскликнул он.
Когда выпили, Штимм сказал:
— И все-таки пока не возьмем Москву и Ленинград, Россия все еще небудет нашей.
— Я полагаю, господин лейтенант, что эти центральные русские городасами склонят свои головы перед фюрером... А что им делать? В этом уженикто не сомневается, — сказал штабс-фельдфебель.
— А я пью за дипломатический талант фюрера, — отчетливо произнес ГансФишер.
— Вот как! Любопытно! — восхитился Штимм.
— Что же тут любопытного? Мы все здесь свои и можем говоритьоткровенно. Вспомни, Франц, как здорово наш фюрер провел Даладье иЧемберлена. Чехословакия после этого, словно на десерт, была преподнесенанашему великому рейху.
— Ганс, ты чертовски гениален! — с легкой иронией проговорил Штимм ипохлопал оберштурмфюрера по плечу.
Фишер вновь самодовольно запыхтел сигарой.
— По-моему, и дуче оказался не в лучшем положении...
— Мы и его одурачили, — сказал Штимм.
— Именно это я и хотел подчеркнуть, — заметил уже захмелевший Фишер.
— Однако, господа, дуче наш союзник... — осмелился вставить словоунтер-офицер Грау, до сих пор хранивший молчание.
Ганс усмехнулся.
— Наш фюрер, исходя из высших интересов нации, надел на дуче хомут...Фюрер великий дипломат, утверждаю я и никому не позволю оспаривать этуистину, и особенно вам, Грау... Зарубите себе на носу, Грау, что мывпрягли макаронников в нашу упряжку и им из нее не выпрячься.
Фишер пыхнул клубом сигарного дыма и восхищенно продолжал:
— Или вот, стоило нашей элите пустить кое-кому пыль в глаза и врезультате — колоссальный успех. Должен признаться, что меня восхищаетпоразительный факт из дипломатической практики фюрера и его опорнойгвардии.
— Ганс, я тебе завидую, — сказал Штимм. — Чем черт не шутит, когдабог спит: может быть, после войны тебя переведут на дипломатическуюслужбу!
— Не исключено, не исключено... Итак, это было перед самым началомвосточного похода, — польщенный общим вниманием, значительно промолвилФишер. — У меня в Берлине был тогда приятель, служивший в ведомствеимперского министра доктора Гебельса и имевший доступ к кое-какойинформации...
— Оберштурмфюрер, вы, надеюсь, не будете разглашать государственнуютайну? — взволнованно пролепетал Грау.
— Молчите, Грау, это все, что требуется от вас... Берлин походилтогда на военный лагерь. По ночам не умолкал гул танков, самоходныхорудий. Все это было приведено в движение, но куда направлялись войска,понять было трудно, и никто точно не знал, что происходит. По городуползли самые невероятные слухи. Мой приятель из ведомства доктора Гебельсадоверительно говорил: «Готовимся к прыжку через Ламанш». И вот в один издней такой суматохи в «Фелькишер беобахтер» появилось короткое сообщение оначале предстоящей операции «Морской лев».
— Операции по захвату Британских островов? — спросил Штимм.
— Да, мой милый Франц, да... Но не успели подписчики получить этотномер газеты, как были объявлены чрезвычайные меры по его изъятию.
— И вы, оберштурмфюрер, читали эту газету? — жмурясь, как от солнца,почти шепотом произнес Капп.
— Разумеется, — с гордостью ответил Фишер. — Если бы не читал, то ине рассказывал бы.
— Что же дальше? — поинтересовался Штимм.
— Случай с газетой был расценен так, что кто-то из нашихвысокопоставленных руководителей допустил разглашение важнейшейгосударственной тайны. По городу распространились слухи о том, что фюрербыл потрясен подобным «предательством» и что между фюрером и министромпропаганды доктором Гебельсом произошел невообразимый скандал, которыйдолжен был завершиться отстранением Гебельса от всех государственных дел.Кое-кто клюнул на эту шумиху, и это сбило русских с толку, усыпило ихбдительность и крепко помогло нам в первые же дни в разгроме их армий.
— Да, вот что значит величайший ум! — восторженно пропел Капп.
— Во имя достижения мирового господства все средства хороши, —распалившись, продолжал Фишер. — Треугольник Берлин — Токио — Рим — этотоже дипломатия. Наши союзники — япошки отважно дерутся на ДальнемВостоке. Янки терпят поражения одно за другим. Скоро мы и до нихдоберемся. Зажирели они на мировых хлебах. Надо сбить с них спесь. «Этонаш непримиримый враг «номер один» — окрестил их фюрер. И эти пророческиеслова останутся для нас программой действий до тех пор, пока не будутамериканские плутократы разгромлены. Я прошу, друзья, поднять бокал заразгром Америки. Ура! — покачиваясь от опьянения, крикнул оберштурмфюрер.
Штабс-фельдфебель и унтер-офицер, как будто они только и мечтали обэтой долгожданной минуте, трижды прокричали «ура», за разгром Америки, замировое господство!
Выпив за мировое господство, фельдфебель однако неожиданно загрустил.
— А я, видимо, все же мелкий человечек, плохой политик, многого ещене понимаю, — неожиданно вдруг для всех признался он.
— Не хмурься, не плачь, ты будешь великим человеком. Тебе открыты вседороги во весь мир, — утешил его Франц.
— Все не ясно.
— Что же именно? — спросил Франц.
— Например, бесконечность вселенной. Как я ни пытался представить ее,ничего не пойму. Убей меня, не могу охватить ее своим сознанием.
— А к чему она тебе, эта бесконечность? Плюнь ты на нее! Разве намсейчас до нее. Дело идет теперь о будущем нации, о ее величии, ее мировомгосподстве, а ты тут со своей вселенной, — упрекнул его Грау.
— Да ты, видно, Курт, переложил через край, — заметил Штимм. — У тебяв голове, как у меня в желудке.
— Ничего у меня не перемешалось, — возразил Курт Капп и отбросилназад пятерней спустившиеся на глаза длинные русые волосы.
— А тогда что же тебе непонятно? — с раздражением спросил Ганс Фишери недовольно сморщил раскрасневшееся лицо. Курт молчал и что-то обдумывал,а Ганс упрямо смотрел на него и щурил глаза. Его заостренный нос,казалось, еще больше оттянулся и удлинился.
— А что такое мировое господство?
— Оберштурмфюрер! — подал голос и захмелевший Грау. — Имею честьпросить... изложите ему, точнее говоря — растолкуйте, что такое естьмировое господство, как его должен понимать рядовой, патриотическимыслящий немец...
— Браво, Грау!.. Однако прошу внимания, — сказал Фишер и налил себесветлого мозельского вина. — С учетом поправки баловня судьбы... прошупрощения — господина инспектора и хозяина этого дома, моего друга доктораФранца Штимма... мировое господство означает то, что всеми богатствамиземли будем распоряжаться мы, немцы, в интересах германской нации. Леса,поля, реки, моря и люди тоже будут принадлежать нам. Мы будем определятьсудьбы народов. К нам рекой потечет золото, драгоценности. Чего же здесьвам непонятно, Капп? Воля каждого немца будет законом для каждого ненемца. Все, кто будут нам противиться, не будут покоряться, подлежатуничтожению. Это очистит мир от всего, что его разлагает. Просвещение икультура будут только для немцев. Остальным она будет только мешать.Меньше в мире будет забот и хлопот. Не нужно будет тратить бумагу накниги, строить школы, театры. Страна наша будет сияющей звездой в мире.Вспомните историю: мир всегда состоял из господ и рабов. Так будет ивпредь. Что касается вас, дорогой друг, то вы за ваши услуги... э-э, яхотел сказать, службу, получите чин оберштурмфюрера. Не дурно, а? Ну, алейтенант Штимм, благодаря своим влиятельным родственникам в Берлине,очень скоро станет губернатором Цейлона, Крыма или Мадагаскара... Тызаведешь себе роскошный гарем, Франц! У тебя будут сто красавиц-рабынь, асвою русскую девочку ты подаришь будущему эсэс-оберштурмфюреру Грау, неправда ли? Итак, за Франца Штимма и его губернаторство!
