Георгий Свиридов - Стоять до последнего
— Что?! Немис? Да?.. Тревога?
Игорь с затаенным дыханием ждал этих первых слов. Он хотел услышать и понять звуки, человеческий голос. Сквозь бесконечный звон в ушах, как из-под земли, пробились слова, сказанные Тагисбаевым. Миклашевский улыбнулся: слышит! Он глядел на товарища и повторял:
— Еще… Еще говори!..
Тагисбаев таращил слегка выпуклые черные глаза и, не понимая, что же от него хотят, спросонья стал щелкать затвором автомата, тревожно спрашивая:
— Где? Где немис?..
Проснулся и Матвей Александрин, здоровой рукой хватаясь за оружие. Слова Тагисбаева «немис», «тревога» взбудоражили его, подхлестнули. Еще окончательно не освободившись от сновидения, Матвей готов был сражаться.
— Ребята, занимай круговую оборону!..
И эти слова Миклашевский услышал и понял. Он обнял Матвея и стал тискать от радости:
— А я слышу!.. Понимаешь, слышу!..
— Что? Что слышишь? Танки? Машины?
— Тебя слышу… Чертяка ты! Живем! — Миклашевский смеялся. — И его слышу! Все слышу!
— Полегче, медведь!.. У меня же рука…
Миклашевский отпустил Матвея.
— Извини!.. От радости позабыл про твою руку… У меня в голове звон…
— После стрельбы в башке всегда звон стоит, — со знанием дела произнес Бердыбек Тагисбаев.
Александрин сел и начал поправлять сбитую повязку на руке. Где-то далеко ухнул взрыв, потом другой, похожие на глухие раскаты грома. Лес притих, насторожился. Товарищи переглянулись. Лица стали суровыми.
— Бой там идет, — сказал Тагисбаев, — надо туда шагать.
— Сначала мозгами раскинем, понимаешь? — Миклашевский говорил громко, напрягая голосовые связки, а звук все равно получался тихий. — А то немцы нас, как цыплят, пощелкают. Тут с умом надо! Мы же в тылу, понимаешь! И нас целая группа — три человека!
Александрин, скривив губы, покачал головой.
— Все, что осталось от лихой батареи…
Миклашевский встал, одернул грязную, порванную гимнастерку:
— Вот что!.. Старший по званию здесь я, значит, и командовать мне. Будем выходить к своим.
4Дратуню показалось, что он вовсе и не спал, — только улегся, как его стали тормошить. Усталость последних недель — спать приходилось урывками в короткие часы между тревогами и вылетами, между подготовкой к полетам и яростными боями — давала о себе знать. Летчик с трудом открыл глаза, спросонья спрашивая:
— А? Что?.. Тревога?..
— Да, да! Просыпайся, милок. В дорогу тебе. В дорогу.
Голос женщины, запах сена, кудахтанье кур на насесте сразу вернули Дратуня к действительности.
— Идем в горницу, я щей наварила. Когда еще тебе придется горяченького хлебать, сам Бог не ведает, — говорила женщина. — И форму твою в порядок привела.
— Спасибо, — сказал летчик и запнулся, не зная, как назвать женщину, то ли «мамаша», то ли «молодка», но оба эти слова не подходили, а нужного не мог найти и потому закончил неопределенным обращением: — Спасибо за добрые ваши дела.
В избе находилась другая женщина, моложавая, лет тридцати, одетая по-городскому, светлые волосы, губы очерчены яркой помадой. Она сидела за столом и доверительно улыбнулась, когда Дратунь переступил порог. Рядом с ней примостился парнишка лет четырнадцати, лобастый и остроглазый.
— Мария Львовна, дачница, — назвала хозяйка женщину. — Каждый год к нам из Ленинграда на лето приезжает. А нынче вот и не покурортничала, немец все испортил.
— Понимаете, какая неприятная история получилась. Мы не успели вовремя собраться, все дороги были перерезаны! — Мария Львовна всплеснула руками. — И сообщения никакого! Почта не работает, телеграф не работает, телефон не работает… А я здесь застряла с сыном… Ужас!..
— Это ваш сын? — Дратунь кивнул на подростка.
— Извините, мой Вовочка только ходить научился…
— Меня звать Петькой… Петр то есть, — мальчишка встал, не сводя глаз с Василия. — Пробирался на фронт, да перестарался… За фронтом очутился. А тут какая война? Сидят все по домам и ждут, чем все окончится.
— Так, значит, ты из самого Ленинграда? — поинтересовался Дратунь.
— Ага! Мы на Крестовском живем, возле ПКиО, парка культуры и отдыха. Бывали там? У нас рядом зенитки стоят. Бьют так, что в ушах потом целый день звенит!
Хозяйка расставила на столе тарелки, нарезала хлеба, вынула из печи казанок и поставила на стол.
Василий хлебал наваристые щи и понимал, что дачница, эта интеллигентная особа со своим малолетним сыном, ему не попутчица. Пробираться с такими по тылам небезопасно. Парнишка — другое дело. Он и помощник в пути, и в разведку послать можно. И вслух сказал:
— Переходить линию фронта будем ночью. Нас могут обнаружить и обстрелять. Так что с маленьким ребенком такой поход весьма опасен. Без сына вы же не решитесь?
— Ни за что! — решительно ответила Мария Львовна. — Разве я смогу показаться моему Сереже на глаза без Вовочки?
— Тогда придется вам подождать, пока мы не начнем наступать.
— Дядя летчик, а меня возьмете? — выпалил Петька с мальчишеской непосредственностью.
— Только при одном условии.
— Каком? — Мальчишка подался вперед, чувствуя, что сбывается надежда.
— Повиноваться!
— Согласен! — Петька вскинул руку в пионерском приветствии. — Даю честное пионерское!
Парнишка Василию понравился.
«Родители небось розыск объявили, а он, шельмец, только о войне мечтает, — подумал Дратунь и тут же решил, что, будь он сейчас в таком мальчишеском возрасте, наверняка бы подался к фронту. — В его годы мы лишь завидовали тем, кто сражался на гражданской войне».
Хозяйка собрала в дорогу узелок с едой. Дачница сунула Василию листок из записной книжки с номером телефона.
— Окажите любезность, пожалуйста, как доберетесь до Ленинграда, позвоните по этому номеру, скажите мужу, что я вынуждена торчать здесь…
Летчика и паренька хозяйка вывела огородами к окраине села. Ночь стояла тихая и темная. По небу быстро двигались тучи, и желтый осколок луны слабо пробивался сквозь их толщу бледным светом. Не верилось, что невдалеке от этой мирной жизни бушует пламя войны и гибнут люди.
— Ты, сынок, сразу веди к деду Евтею, — напутствовала хозяйка Петра. — А тот всю округу знает, каждую тропинку исходил. Евтей лесами выведет, к самому Ленинграду выведет.
Глава двенадцатая
1Миклашевский вел свою маленькую группу лесом, обходя железнодорожную станцию и крупный поселок Струги Красные. Он не сомневался, что на станции и в поселке хозяйничают немцы.
Поздно вечером подошли к железнодорожному полотну. Долго вслушивались и всматривались. Потом по команде Миклашевского броском вскочили на насыпь и, перебежав через двухпутное полотно, нырнули в ближайшие кусты. За спиной со стороны насыпи резанули автоматные очереди.
— Ложись!..
Трассирующие пули голубоватыми линиями прошли стороной. Гитлеровцы охраняли дорогу.
— Мину бы сюда, — мечтательно произнес Александрин. — Под рельсу заложить, а?
— У нас даже гранаты нету, — ответил Тагисбаев. — Одна злость.
— Злость тоже оружие, — сказал Миклашевский и поднялся. — Вроде тихо. Потопали дальше.
Шли быстро и бесшумно. Игорь вел по тропинкам, протоптанным грибниками, избегая открытых просек и вырубок. В лесной чаще он чувствовал себя увереннее. Густеющая темнота скрывала маленький отряд. В лесу было тихо и тепло. Пахло сосновой смолой, прелью и грибами. Грибной запах щекотал ноздри и разжигал аппетит. Александрин шагал за Миклашевским и мысленно видел тарелку густого супа с белыми грибами… Миклашевский вспоминал, как дома жена поджаривала на сковороде картошку с мелко нарезанными сыроежками, подосиновиками, подберезовиками…
Бердыбек Тагисбаев в мечтах видел себя дома, в родной степи. Он сидел в юрте возле низенького столика, на котором поставлен поднос с выложенным горкой мелко нарезанным вареным мясом.
— Совсем бешбармаком пахнет, — вздохнул Тагисбаев.
— Чем-чем?
— Бешбармаком, говорю. Такой вкусный есть казахский еда.
— А, знаю, — сказал Александрин. — Тес го с мясом.
— Ничего ты не знаешь! Бешбармак настоящий — самый лучший еда, понимаешь? Это совсем не каша. Молодой барашка надо резать, чтоб жирный был. Мясо, как цветы розы… И еще в котел туда кладут лук и самсок… ну по-русски называется чеснок. Потом делают тесто, крепко месят… А кушать надо отдельно. Отдельно суп, шурпа называется, отдельно мясо. Сейчас нюхай, пожалуйста, воздух. Понимаешь, как пахнет?
— Грибной дух идет.
— Ничего не понимаешь!.. Какой такой грибной, зачем грибы? Понимаешь, сейчас бешбармаком настоящим воздух пахнет!
— Тише вы! — Миклашевский охладил пыл Тагисбаева, хотя и у самого вертелись на кончике языка слова про разные вкусные кушанья, приготовленные из грибов, которые, как считал Игорь, лучше любой азиатской пищи.