Юлиус Фучик - Вместе во имя жизни (сборник рассказов)
Пани Груберова села на диван напротив сына и пристально рассматривала его. Он все еще молод и хорош собой, отметила она про себя, сразу привлекает к себе всеобщее внимание своим цветущим видом и уверенностью, что в такое тревожное время не так часто встретишь. В эту минуту пани Груберова забыла обо всем, что ее окружало: с ней рядом Людвиг, которым она всегда гордилась и которого считала идеальным по сравнению с другими — неудавшимися — детьми.
— Где же ты оставил жену и детей? — спросила она, очнувшись от нахлынувших воспоминаний.
— Они, наверное, уже в Братиславе. Я отправил их с эвакуировавшимся полевым госпиталем в Прешов, оттуда они двинутся поездом на запад.
— А мебель?
Он махнул рукой:
— Не хочу даже думать об этом. Отправил багажом в Силезию, а в Богумине вагон будто бы отцепили. Можно ожидать самого худшего.
Перед мысленным взором пани Груберовой встали дорогие ее сердцу картины, которые в свое время нарисовал Людвиг. Щемящее чувство тоски вдруг охватило ее, но она быстро овладела собой.
— А что Мария?
Людвиг нервно откинулся на спинку стула, его лицо исказилось.
— Она сама виновата, что так получилось. Мы могли бы эвакуироваться вовремя и даже с комфортом. И ничего бы не потеряли. Я и не предполагал, что она такая упрямая. Если бы не дети… — Он запнулся и замолчал.
Минуту в комнате стояла тишина. Пани Груберова встала, прислонилась к теплой печке. Сухие дрова трещали и брызгали искрами. Чувствовалось, что метель на улице усиливается.
— Почему ты не поехал вместе с ними? — нарушила она молчание.
Лицо Людвига оживилось.
— Я приехал за вами, мама.
— Ты не получил мое письмо?
Огонь в печке вспыхнул с новой силой, и все вокруг озарилось красными бликами. И было непонятно, то ли отсвет огня окрасил румянцем лицо сына, то ли виной тому была кровь, прилившая к его щекам.
— Ты не должна на этом настаивать, мама. Это было бы безумием. Я имею точные сведения. Дукля завалена трупами. Население всех восточных районов эвакуировано. И хотя наши отступают, они ничего не отдают даром. Наш город тоже находится на оставленной территории. Не бойся, мама, далеко мы не уйдем. Разве только до Братиславы. Настроение у наших солдат отличное.
Пани Груберова вспомнила о сигналах Лондонского радио, которые не раз слышала, проходя мимо комнаты, куда часто заглядывали немецкие солдаты.
— Благодаря тайному оружию? — насмешливо заметила она, но Людвиг не обратил на это внимания. Он говорил все быстрее, непроизвольно размахивая при этом столовым ножом. Пани Груберова вдруг насторожилась. В какой-то момент ей показалось, что нож окровавлен, Но это были лишь пятна красного соуса.
— Да! После первого же его применения враг сложит оружие! На целый километр все вокруг будет уничтожено, сожжено, растерзано, задушено! Словом, это что-то поразительное!
Пани Груберова смотрела на сына округлившимися от ужаса глазами. Его красивое лицо стало чужим. Нежный, почти детский рот стал хищным; ясные глаза затянуло красным туманом.
— Ни одного листочка, ни червяка, ни камня не останется на том месте, — убежденно повторил Людвиг, заметив во взгляде матери тревогу, — и было бы безумием оставаться здесь. Все живое погибнет в страшных муках! — Его голос вибрировал на самых высоких нотах, а жесты напоминали движения хищника, готового к прыжку.
— Когда ты едешь дальше? — холодно спросила пани Груберова.
Людвиг почувствовал, как быстро спадает с него волна возбуждения. Он хорошо знал свою мать и понял, что все попытки уговорить ее окажутся напрасными.
— Если ты со мной не поедешь, то завтра… — И в свою очередь поинтересовался: — Вы еще не получили предписание об эвакуации?
— Да, оно там… — Пани Груберова указала на корзину для бумаг в углу комнаты. Возле корзины валялись несколько скомканных клочков бумаги.
— Тебя все равно заставят, мама, — решился возразить Людвиг.
— Не имеют права. Я не член их партии. И не немка.
В комнате снова стало тихо. Потом раздался бой часов. Людвиг не считал удары, он воспринимал их лишь как печальный, почти погребальный звук.
Неожиданно внизу послышался шум, зазвучали чужие голоса и раздался стук в дверь. Людвиг встал.
— Забыл тебе сказать, мама, сюда должны прийти с обыском. Наверное, это они. Нужно предупредить сестер.
Пани Груберова вздрогнула. С минуту она сидела неподвижно, потом, опираясь на палку, с достоинством поднялась, вышла из комнаты и тихо постучала в дверь напротив, где находились Маргита, Гертруда и дети недавно умершей от эпилепсии Иоганы.
— Не пугайтесь, девочки, — сказала она в раскрытую дверь. — Пришли солдаты, опять ищут какого-то партизана.
Гертруда накрыла одеялом трехлетнюю Гану и, поеживаясь от холода, натянула одеяло и на себя.
Прекрасная Маргита, жившая уединенно и тихо в своем собственном мирке, быстро вскочила с постели. Она как будто ждала этой минуты. На ней была ночная сорочка матери, которую та носила еще в годы своей молодости, — с глубоким вырезом на груди, с кружевами и бантиками. Волосы падали на плечи Маргиты великолепными локонами, которые золотисто переливались в свете лампы. Пока Людвиг с удивлением рассматривал сестру, пани Груберова быстро подошла к шкафу, достала из него теплый темный халат и набросила его на плечи Маргиты.
Деревянная лестница сильно заскрипела. Людвиг торопливо выбежал в коридор, вслед за ним медленно вышла и пани Груберова, отмечая про себя быстроту, с какой проводился обыск. Она, правда, не знала, что кроме тех трех солдат, которые прошли наверх, в доме были еще трое, допрашивавшие внизу молодую пани Майерову. Позавчера у нее родилась девочка, а мужа, как и у многих других женщин в городе, не было дома. Он был на маневрах, когда вспыхнуло восстание. Домой он уже не вернулся, и о нем никто ничего не знал. Возможно, он даже и не участвовал в операциях против немцев и скрывался где-нибудь в горах, в глухой деревушке или заброшенном блиндаже, а может быть, уже работал в плену на заводе в Германии, выпускавшем оружие вот для этих солдат. Но их это мало интересовало. Они только выполняли приказ.
С молодой женщиной был ее отец, богатый торговец, от страха перед русскими эвакуировавшийся откуда-то с востока. Он хорошо говорил по-немецки и охотно сопровождал ночных посетителей. Но все его красноречие и готовность, с какими он предлагал солдатам сигареты, оказались в конце концов напрасными. Молодой женщине пришлось подняться с постели и пойти с солдатами. У старого отца тряслись руки и борода. Он полагал, что причиной стала карта, висевшая на стене у дверей, где флажками было отмечено наступление русских на местном участке фронта. Из-за волнения старик не заметил, что белая стрелка радиоприемника остановилась, перечеркнув слово «Лондон».
Но всего этого пани Груберова не знала и потому оставалась спокойной. Солдаты вели допрос безукоризненно вежливо, самоуверенно двигались по комнатам, задерживаясь взглядом на радиоприемнике. Наконец они выразили желание осмотреть погреб.
Когда пани Груберова брала висевший на стене кухни ключ, она чувствовала, как немеет ее рука. Глубоко вздохнув, она строго выпрямилась и, почти не опираясь на палку, вернулась к солдатам. И вдруг оторопела.
В центре группы солдат она увидела Маргиту в халате, который та придерживала так небрежно, что при каждом движении он распахивался на ее великолепной полной груди, четко обозначившейся под тонкими кружевами и шелком. Она что-то говорила и смеялась. В первую минуту пани Груберову охватила тревога за красоту дочери. Но, заметив ее полуобнаженную грудь, она почувствовала гнев и стыд. Она хотела отослать Маргиту прочь, но внезапно передумала.
Солдаты вместе с Людвигом курили, и было видно, что они чувствуют себя здесь как дома. Им было бы жаль, если бы этот город попал в руки большевиков. В самом деле, он очень похож на немецкий. Его толстые стены, каменные мосты, старинные лестницы и зарешеченные окна напоминали им их дома в Нюрнберге, Мюнхене и других городах.
Настроение все больше поднималось. Маргита производила впечатление интересной женщины, очарованной солдатской формой. Она принесла солдатам корзину румяных, издающих терпкий аромат яблок и первая разгрызла сочный плод, сверкая белыми зубами. В погребе на длинных деревянных полках вдоль стен стояли бутыли с малиновым соком, банки с томатной пастой, вина старых марок, а на земле — два корыта с морковью и толстыми корешками петрушки и сельдерея.
Была здесь, правда, и другая дверь. Она вела в помещение, где не было электрического света, и пани Груберова уверяла, что там страшный беспорядок и полно разного хлама. Один из солдат, на которого особенно сильное впечатление произвела красота Маргиты, предложил на этом закончить осмотр погреба, однако двое других решили хотя бы мельком заглянуть и туда. Они вошли туда вместе с Людвигом, осветившим помещение спичкой.
