Валерий Барабашов - А смерть подождет
Начались для лейтенанта Александрова новые, нервные хлопоты.
Сколько он кабинетов прошагал на своем протезе, сколько видел удивлённых глаз — зачем тебе это нужно, парень? Жил бы себе спокойно, пенсию получал…
Нужные бумаги постепенно, одна к одной, ложились в заветную папку.
Теперь у него были на руках:
— заключение кадровиков: «Об оставлении на службе лейтенанта милиции Александрова О.М.»;
— заключение военно-врачебной комиссии;
— ходатайство главного управления уголовного розыска;
— ходатайство генерала Тропинина;
— ходатайство губернатора Придонской области;
— заключение ГУОШ МВД «О результатах проверки факта гибели и ранения сотрудников органов внутренних дел в районе г. Аргун Чеченской республики»;
— личный рапорт.
На сбор всех этих жизненно важных для Олега бумаг ушло почти два месяца.
Бюрократическая машина потом ещё столько же времени приглядывалась к этим бумагам. Может быть, этим бы всё и закончилось — случай был из ряда вон, требовалось высочайшее разрешение, кому-то надо было взять на себя ответственность.
Полковник Колчин лично пошёл к министру.
Судьбу Олега Александрова решил В.И. Колесников, в то время исполнявший обязанности министра. Размашисто написал на официальной бумаге: «Просьбу удовлетворить».
В декабре 1996 года, ровно через год после ранения, Олег вышел на работу.
Глава шестнадцатая
Питомник служебного собаководства Придонского УВД — на краю города. В своё время место для беспокойного этого, лающего по любому поводу хозяйства из сорока почти псов выбрали вдали от центра и жилых домов. Но со временем дома и некие производственные предприятия сами разместились поблизости, город разрастался, свободного места становилось всё меньше, теперь питомник, а официально «Центр служебного собаководства», — в окружении мебельного цеха, небольшого заводика, где разливали «левую» водку, автомастерской и нескольких магазинчиков с самыми разными товарами и напитками.
Сам питомник по периметру окружён глухим кирпичным забором. Площадь, которую занимает «Центр», приличная, тут есть и дрессировочная площадка с бумом, полосой препятствий, лестницей и щитами-барьерами, и просторный двор для выгула собак, место для стоянки автотранспорта.
И служебных построек несколько — для кинологов с майором Шайкиным во главе, для ветеринара, старлея Кровопускова, кухня с двумя поварихами, ещё гараж для «УАЗа»-»буханки» и обычного «козла».
Про вольеры и говорить нечего — им на питомнике главное место: один ряд вдоль забора, другой — в глубине двора, есть ещё и третий, рядом со служебным зданием, здесь держат подрастающее поколение будущих «мухтаров».
Псы живут вольготно. Во-первых, у каждого отдельная жилплощадь, они, как люди, не теснятся; во-вторых, у них всегда в наличии свежий воздух — и зимой, и летом. Поэтому псы закалённые и весёлые. Кинологам, своим хозяевам, всегда рады, прыгают на решётки ограждения и дружелюбно подлаивают. Ветеринара, старлея Кровопускова, не любят — он псов хоть и лечит, но лечит больно, не жалеет их собачьих шкур. А майора Шайкина, начальника Центра, просто побаиваются. Он всегда насупленный, строгий, гоняет и инспекторов, и их, собак, за малейшую провинность. Все они — Туман, Барон, Рокки, Джой, Тим, Альфонс, Линда… даже взгляда майора Шайкина не выдерживают, отворачивают голову и поджимают хвост, чем дают понять: ты наш вожак. Главный, значит, хозяин.
В обычной обстановке псы ведут себя спокойно: кто спит, кто блох выкусывает, кто о соседке по вольеру думает. Тот же Альфонс — ух, как он о Линде мечтает! Особенно, когда у неё течка, и Линда сама тогда места себе не находит.
Но сейчас, декабрьским стылым этим утром, в вольерах тишина: псы только что позавтракали, чашки ещё вылизывают. Каша нынче вкусная, не то, что было вчера. Не иначе, вчерашняя повариха сумку с мясом домой унесла. А без мяса пёс теряет интерес к милицейской службе, у него на голодное брюхо одно на уме: чего бы сожрать!? И возмущается, конечно. По норме собаке много чего положено: мясо, кости, рыба, хлеб, крупы, картошка, сало, масло — то есть, белки, жиры и углеводы. И ещё витамины. Поел — дай запить. Чтобы в желудке нужная работа началась, и энергия появилась. Учёные, которые хорошо понимают собачью милицейскую жизнь, всё посчитали и обо всём написали в умных книжках — сколько и чего давать каждой собаке, несущей государственную службу, в зависимости от её величины, возраста, а также нагрузки. Если пёс в простое — чего на него зря калории тратить! Другое дело, к какой-либо ответственной работе должен быть готов. Или, к примеру, кобель нужен для вязки с противоположным полом. Тут уж ему рацион надо значительно улучшить, потому как энергии требуется в предстоящей работе много, учёные подсчитали, что аж процентов на тридцать, вывели это из практики, из пристальных наблюдений.
То же самое можно и про суку сказать: будущим мамам рацион подбирают особый: на второй месяц беременности (щенности, по-научному) её освобождают от работы и дрессировки, с ней нужно гулять три раза в день, оберегать от толчков и ушибов, кормить молоком, творогом и разными витаминами…
Альфонс, мало знающий о научном кормлении и живущий по соседству с Линдой, готов был пойти на вязку и без усиленного рациона — у этого могучего широкозадого ротвейлера силушки на троих. Но Рискин, взявший на время лечения хозяина Линды шефство над ней, не позволял своему любимцу Альфонсу ничего лишнего, отчего тот нервничал и бастовал, не хотел выполнять команды и всё тут! Линду ему подавай, кобелина!
Но Линда и сама время от времени мучилась, вполне благосклонно поглядывая на Альфонса. Но сердце её принадлежало Гарсону-красавцу…
Гарсона теперь не было, у въезда на питомник висит его портрет на блестящей металлической пластине, и хозяин Альфонса, Рискин, выгуливая как-то их обоих с Линдой, подвел к этой самой пластине, и сказал:
— Это Гарсон, наш герой. Он погиб, умер. Попрощайтесь с ним.
И Альфонс, и Линда поняли из этой недлинной речи инструктора только одно слово — Гарсон — кличку овчарки они, конечно, помнили, и про Чечню в разговорах своих хозяев не раз слышали, а что уж там случилось с Гарсоном в этой Чечне — собачьему уму не понять.
Но псы посидели минуту-другую у блестящей пластины, как им было велено, позевали и помахали хвостами.
Прощай, Гарсон!
* * *Год — большой срок и для человеческой памяти, а уж о собачьей и говорить нечего.
В вольерах питомника поднялся страшный лай, когда псы увидали «постороннего», забытого уже человека — хозяина Линды. Уж как они бесновались, скалили зубы, прыгали на решётки, увидев хромающего по дороге чужака!
А Олег, оставив на площадке у ворот Центра «Таврию» (отец отдал ему ключи от машины), спешил в дальний конец вольерного ряда, где, уже увидев его, радостно повизгивая, металась по загородке дорогая его сердцу четвероногая девочка.
Он выпустил её, и Линда с разбегу прыгнула ему на грудь, восторженно лаяла, лизала лицо, и в глазах её светилось счастье: дождалась! дождалась! Хозяин вернулся! Вы слышите, Туман, Барон, Рокки, Джой, Альфонс?… Он вернулся! Он будет теперь здесь, с нами, со мной! Мы будем с ним работать, искать и находить то, что он прикажет, теперь мы уже не будем никогда разлучаться. И почему вы не радуетесь вместе с нами? Почему в вас столько злобы? Или это просто зависть?
За трогательной этой встречей с иронией в глазах наблюдал подошедший сзади Рискин. Сказал, усмехаясь:
— Олег, ты без пересадки прямо к собаке. Даже начальству не показался. Почему к Шайкину-то не зашел? Сейчас совещание. И он сказал, что ты сегодня должен на службу выйти.
— Иду, иду! Здорóво, Серёга!
Олег и Рискину был рад, даже приобнял старлея, похлопал его по спине. А у того на лице — сложное чувство: вроде бы и рад видеть Олега, столько перенесшего за этот минувший год, и в то же время с неодобрением смотрел, как он хромал на протезе, скрытом штаниной, как пытался показать — всё, мол, нормально у меня!… Чудак. Как он собирается работать? Обниматься на радостях со своей Линдой — это одно, а бегать с ней на той же дрессировочной площадке, а главное, выезжать по вызовам дежурного… М-да-а… Ну, посмотрим, посмотрим. Это Александров сгоряча, чего-то всем им, кинологам, доказать хочет. А, может, самому себе… Ладно, поживем, увидим. Жизнь она всё расставит по своим местам.
Рискин вслух ничего не стал говорить, разговор у них на эту тему уже был. Хмыкнул только, когда Олег поскользнулся на посыпанной песком дорожке у вольеров, поддержал его под локоть, но подумал: «Вот, я иду спокойно, а он… И рука же перебитая, господи! Ну какой из него кинолог?!»
Они шли к одноэтажному низенькому дому, где размещались их службы и рабочие кабинеты. В одном из них, с телевизором и компьютером, сидели сейчас дежурные кинологи, ждали начала совещания, объявленного Шайкиным. Сам майор тоже был здесь, нетерпеливо поглядывал на часы. Ему доложили, что Александров уже приехал, но пошёл к собакам, к Линде, это майора зацепило, он и послал Рискина узнать — куда, мол, наш герой направился, напомни ему, что ждём.
