Э. Гейзевей - Серые волки, серое море. Боевой путь немецкой подводной лодки «U-124». 1941-1943
— Вы полагаете, у них есть какие-то шансы на спасение? — спокойно спросил его Бринкер.
Шульц с сомнением покачал головой.
— Я не знаю. Может быть, и есть. — Он помолчал и добавил: — Но очень сомневаюсь в этом.
— Желаю удачи, — сказал он по-английски, — думаю, вам повезет.
Экипаж лодки молча наблюдал за этой сценой, пока плот не превратился в едва заметную точку и окончательно не исчез из вида.
В течение последующих двух дней командир лодки стал совсем другим человеком. Строго держался с командой, говорил холодно и лаконично.
Один из молодых матросов, впервые вышедший в патрулирование, как-то подошел к Лео Раудзису.
— Боцман, — сказал он смущенно, — вы хорошо знаете, что никто на лодке не может избежать того, чтобы не толкнуть кого-нибудь. Только что я случайно столкнулся со стариком, и он чуть было не снес мне голову.
— Забудь об этом, парень, — сказал ему Раудзис. — Это все из-за тех людей на плоту. Со временем любой человек устает от необходимости постоянно кого-то убивать. Ты когда-нибудь поймешь это и сам.
— Ну ладно. А почему мы не могли взять их на борт? — снова спросил матрос. — Ведь они заняли бы совсем немного места в лодке. Вы, конечно, знаете, что они никогда не доберутся до земли.
— Наверное, потому, что это запрещено, — нехотя ответил Раудзис. — Конечно, ты не хотел, чтобы их бросили умирать в океане. И никто этого не хотел, а больше всего командир. — Он пожал плечами. — Но ведь идет война. И ты тоже должен привыкнуть к этому.
Рафальски поднял на него глаза:
— Наш командир хорошо знает свою команду. Он знает, что парни всегда и во всем заодно с ним на тысячу процентов. У него все будет в порядке. А тебе советую не вмешиваться в его дела.
— Ты что, не знаешь, что Вильгельм и так нарушил приказ, снабдив спасшихся водой и провизией? — спросил его Кессельхайм, прислушавшийся к разговору. — Дядюшка Карл строго приказал командирам всех лодок ни в коем случае не останавливаться для оказания помощи спасающимся в шлюпках, если это создает угрозу их лодкам, а этот район просто кишит вражеской авиацией.
Рафальски коротко рассмеялся:
— Попробуй объяснить Большому Льву, что, мол, господин адмирал, я потерял лодку и угробил свою команду только потому, что остановился для оказания помощи трем англичанам на плоту, а он в ответ: «Я понимаю все это, а как они оказались на этом плоту?» — «А они оказались там потому, что я поднял на воздух двумя торпедами их судно». Звучит дико, не правда ли?
Матрос потряс головой.
— Для меня это звучит как бред сумасшедшего.
Раудзис рассмеялся и похлопал его по плечу:
— Не бери в голову. Ты еще привыкнешь ко всему этому. И если будешь хорошим парнем и ни одна глубинная бомба не найдет тебя, то, считай, тебе повезло и все это быстро забудется, ты вернешься домой и будешь жить счастливо и долго.
— Кессельхайм, — раздался голос командира, — я не могу найти свою вторую перчатку. Вы не видели ее?
— Я сейчас приду, — ответил ему Кессельхайм.
Он порылся в рундуке командира, и через несколько минут принес в центральный пост найденную перчатку.
— Она завалилась в ваши сапоги, — пояснил Кессельхайм, заметив озадаченный взгляд командира, и отдал ему перчатку. — Может, принести вам чашечку кофе, господин капитан-лейтенант?
Шульц покачал головой.
— Он сегодня очень вкусный и горячий.
— Ну хорошо, — согласился командир, — принесите. Я выпью его прямо здесь.
Через несколько минут Кессельхайм вернулся с чашечкой кофе и толстым куском торта.
— Смути шлет вам это, — сказал он. — Он только что приготовил его. Видите? Он еще теплый.
Командир улыбнулся:
— Спасибо, Кессельхайм. И передайте мою благодарность коку.
Уже через несколько дней Шульц окончательно избавился от депрессии, которая одолевала его с момента встречи с людьми на плоту. Он сделал то, что должен был сделать любой на его месте. С одной стороны, нарушил указания начальства, остановив лодку, чтобы оказать помощь гибнущим людям, а с другой — оставил их одних в океане на произвол судьбы. Но все это давно закончилось.
Было 16 часов 18 минут, когда впервые за долгое время на горизонте снова появился корабль. Шульц взял новый курс и начал осуществлять долгую и требующую большой точности задачу по приведению лодки в положение атаки.
Транспорт, теперь уже предупрежденный о грозящей ему опасности, изменил курс и попытался уйти от преследования, совершая противолодочное маневрирование. Одновременно он подал сигнал на волне 600 метров о том, что его атакует субмарина, и сообщил свое название: «Марлена».
Сумерки ухудшили видимость, поэтому Шульц приказал всплыть и начал преследование, чтобы попытаться все-таки достать его торпедой. Потребовалось еще три часа, чтобы представилась наконец возможность выстрелить в него торпеду.
— Попала! — закричала хором вся вахта на мостике.
Торпеда взорвалась в средней части судна, прямо под ходовым мостиком. Казалось, оно вздрогнуло, когда низкий гул взрыва раздался над поверхностью моря, но судно продолжало держаться на плаву. Шульц с нарастающим нетерпением ждал момента его погружения. Он провел уже семь часов в погоне за ним, и ему начинало казаться, что оно все еще оставалось живо по какому-то волшебству.
Стерев пот, стекавший ему на глаза, он поднял бинокль, чтобы посмотреть на темную массу, неподвижно лежащую на поверхности моря.
— Третий аппарат… пли! — скомандовал он охрипшим от усталости голосом.
Торпеда поразила судно в районе задней мачты, и все, находящиеся на мостике, с напряжением ждали момента его ухода под воду. Но несмотря на две зияющие пробоины в его борту, судно чудесным образом все еще оставалось на плаву.
— Господин каплей, — окликнул его Мор, продолжая внимательно изучать в бинокль окрестности.
Посмотрев в указанном первым вахтенным офицером направлении, Шульц заметил контуры какого-то длинного предмета на спокойной поверхности моря. Он озадаченно посмотрел еще раз на торпедированное судно.
— Древесина, — наконец пробормотал он. — Ну конечно, древесина.
Только теперь он внезапно понял, почему до сих пор не утонуло судно.
— Груз досок! — сказал Мор. — Вот в чем дело.
Командир мрачно кивнул:
— Оно не утонет, но, клянусь Богом, обязательно сгорит.
Он вызвал на палубу расчет орудия и приказал расстрелять неподвижное судно зажигательными снарядами.
«Марлена» загорелась и вскоре вся была охвачена пламенем. Однако уже скоро пожар начал затухать, оставив лишь отдельные очаги горения на темном корпусе судна.
— Проклятье! — почти про себя пробормотал командир, протирая глаза тыльной стороной ладони. — Придется израсходовать еще одну рыбину, Мор.
Нахмурив брови, Мор тоже наблюдал за этим зрелищем.
Несчастный, покинутый экипажем корабль, бросающий на поверхность моря отсветы тлеющей древесины, все еще боролся за право оставаться на плаву.
Лодка вздрогнула, когда четвертая торпеда вышла из трубы. Она угодила прямо под штабели досок на палубе лесовоза, и высокая водяная завеса поднялась над судном.
Офицеры и вахта на мостике лодки молча и неподвижно наблюдали за тем, как «Марлена» медленно накренилась на нос и скользнула, почти не всколыхнув поверхность моря, в его глубины. Было уже за полночь.
8 августа «U-124» встретила английское грузовое судно «Твид» водоизмещением 2647 тонн. Шульц обошел его спереди для атаки из погруженного состояния и выпустил одну торпеду.
— Мы попали! — вскрикнул он, не отрываясь от перископа и наблюдая за тем, уйдет ли оно на дно без повторного выстрела торпедой.
Однако судно внезапно сделало крутой поворот и направилось прямо в их сторону.
— Боже мой! — вскрикнул Шульц. — Это же корабль эскорта! Срочное погружение на глубину 220 метров! Полный вперед, право руля!
Как только судно развернулось и направилось в их сторону, Шульц понял, что потревожил осиное гнездо. Несчастна та подлодка, которая попытается атаковать подобное судно-ловушку, — тем самым она создаст себе такое количество неприятностей, с которыми ей едва ли удастся справиться в одиночку.
Это было судно, построенное якобы для перевозки грузов, и чем более неряшливо оно выглядело, тем лучше. Груженное пробкой или бальсой, что вообще исключало возможность его потопления, оно в то же время было снабжено мощной машинной установкой, военной командой и таким количеством аппаратуры наблюдения и обнаружения, которую только можно было разместить на борту.
Запущенный внешний вид такого судна создавал у командира подлодки уверенность в своем необыкновенном превосходстве над таким неряхой, что порождало переоценку своих сил и возможностей и проявления неосторожности. Поэтому такая ошибка командира подлодки, как правило, бывала последней в его жизни.
