Гюнтер Штайн - Ультиматум
Мы гарантируем всем офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь и безопасность…» [3]
Далее Фуке пропустил и остановился на абзаце:
«Всему личному составу сдавшихся частей будут сохранены: военная форма, знаки различия и ордена, личная собственность и ценности, старшему офицерскому составу, кроме того, будет сохранено и холодное оружие». [4]
«…Всем раненым и больным будет оказана медицинская помощь.
Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам будет немедленно обеспечено питание.
Ваш ответ ожидается к 11 часам утра 9 февраля 1944 г. по московскому времени в письменной форме через ваших личных представителей, которым надлежит ехать легковой машиной с белым флагом по дороге, идущей от Корсунь-Шевченковский через Стеблев на Хировку». [5]
Фуке передал документ подполковнику, который все это время пытался со своего места разобрать хоть несколько слов, затем обратился к Савельеву.
— Хорошо, — сказал он, вздохнув, — а пока я попрошу вас отдохнуть в соседней комнате. Мне необходимо доложить об этом послании кому следует.
В соседней комнате на маленьком диванчике сидел капитан, встречавший их перед немецкими окопами. Как только Савельев и Смирнов вошли, он вскочил с быстротой, неожиданной для его полной фигуры, и предложил им сесть, а сам опустился на стул около двери. Савельев поблагодарил за любезность и угостил его папиросой. Все трое молча закурили.
Через закрытую дверь Смирнов слышал, как полковник Фуке повторяет текст ультиматума — по всей вероятности, он передавал его по телефону генералу Штеммерману. Затем последовал длинный разговор, во время которого Фуке несколько раз взволнованно, а иногда даже гневно что-то возражал.
Смирнов встал и хотел подойти к окну, но в тот же момент со своего места поднялся капитан и с виноватой улыбкой, как бы прося извинения, преградил ему путь:
— Этого, к сожалению, я не могу вам разрешить.
— О, прошу прощения, — смущенно сказал Смирнов. — Я так задумался…
В своих думах он был далеко от этого дома, хотя и внимательно вслушивался в разговор, доносившийся из соседней комнаты. Его, отвлеченного этим заданием от фронтовых будней, охватила какая-то тревога.
Фуке все еще продолжал говорить по телефону, спокойнее и сдержаннее, чем прежде. Иногда казалось, что он негромко поругивается. Смирнов пожалел, что не может видеть, закрывает ли Фуке при этом рукой телефонную трубку. Потом в соседней комнате на какое-то время все как будто стихло. Нет, оба немецких офицера тихо переговаривались между собой.
Ожидание затягивалось.
Прошло примерно около часа, прежде чем Фуке вдруг широко распахнул дверь и официальным тоном возвестил:
— Я уполномочен вести с вами переговоры. Поэтому прошу вас рассматривать меня в качестве командующего находящихся в котле войск. Теперь я хотел бы более детально рассмотреть ваши предложения.
Переговоры начались.
Фуке и подполковник, сидящий от него слева, поочередно задавали парламентерам вопросы и просили точнее разъяснить то одну, то другую формулировку ультиматума. Поскольку отвечал в основном Савельев, который лишь время от времени взглядом или коротким замечанием просил поддержки у Смирнова, последний имел достаточно времени на изучение мимики, жестов и интонации обоих немцев, чтобы из всего этого, а также из содержания и характера вопросов сделать вывод о впечатлении, которое произвело на них предложение о капитуляции.
Чем дольше продолжались переговоры, тем яснее становилось, что немецкий штаб серьезно заинтересовался советским ультиматумом. Правда, командование немецких войск не было склонно безоговорочно принимать все условия ультиматума, однако давало понять, что не исключает возможности прийти на основании этого документа к общему соглашению.
По невозмутимости, которую оба седовласых немецких офицера старались лишний раз подчеркнуть, Смирнов заключил, что как стратеги они со своим искусством уже давно находятся на финише, что они, безусловно, сознают безвыходность своего положения, хотя и не хотят ее признавать. Однако Смирнов делал преждевременный вывод. В то время как оба эти господина в изысканных словах торговались из-за каждой формулировки документа, на других участках фронта окружения солдаты превращались в калек. Окруженные надеялись на успех подготовленной Манштейном второй крупной операции по деблокированию. «Держитесь, и мы пробьемся к вам, несмотря ни на что!» — заявил за день до этого по радио генерал Хубе, командующий 1-й танковой армией. Хубе, как это было известно Фуке и другим офицерам штаба, не имел специального военного образования, но обладал солидным фронтовым опытом.
Вопросы задавались все реже. Полковник Фуке наклонился к подполковнику, который в это время делал какие-то пометки, шепотом обменялся с ним несколькими словами, затем встал, одернул свой китель и заявил:
— На этом переговоры объявляю законченными. Передайте вашему командованию, что ультиматум будет нами изучен и что ответ мы пришлем так, как вы предложили. К вам прибудут наши представители.
Савельев и Смирнов встали, на прощание отдали честь, на что немцы сухо поклонились, и вышли в соседнюю комнату, где их уже ожидали все те же — капитан, унтер-офицер и двое солдат.
С завязанными глазами их вывели из помещения. Свою задачу Смирнов и Савельев выполнили. Теперь их волновал только один вопрос: примут немцы капитуляцию или нет?
Смирнов попытался вспомнить, сколько шагов в прошлый раз он сделал по садовой дорожке. Внимательно вслушивался он в близкие и отдаленные звуки: проезжали мимо машины, с треском проносились мотоциклы, где-то позвякивала кухонная посуда, скрипел гравий под ногами проходящей маршем колонны.
Потом послышался приближающийся ритмичный скрип, сопровождающийся побрякиванием. По-видимому, это был велосипед. Старый драндулет, должно быть. Вдруг Смирнов вздрогнул. Велосипедист беззаботно что-то насвистывал. Не может быть! Это был Гимн Советского Союза! И велосипедист свистел, не боясь гитлеровцев!
Смирнов не помнил, как его посадили в машину, как он из нее вылез и как долго шагал по скользкой, неровной земле. Человек, который его вел, что-то снова прошептал ему. Но Смирнов слышал только музыку, которая уносила его далеко отсюда — в Москву. Он видел себя и Катю: вот они сидят в концертном зале, а потом долго гуляют по набережной Москвы-реки.
Как только немецкий капитан отдал им приказ остановиться, Смирнов вернулся к реальности. Сопровождающий снял с его глаз повязку, и Смирнов с удивлением обнаружил, что они снова находятся на ничейной полосе. Оправив ремень и ушанку, он пристроился к Савельеву. Капитан лихо выпятил грудь. Его дряблые щеки задрожали, словно он хотел что-то сказать и не мог найти нужных слов.
Почти одновременно Смирнов и Савельев откозыряли. Капитан поднес руку к своей шапке. Савельев и Смирнов облегченно вздохнули. Наконец-то они снова могли идти, самостоятельно выбирая себе путь.
Свежий ветер рассеял облака; очертания кладбища и домов Хировки стали видны отчетливее. И чем ближе Смирнов и Савельев подходили к деревне, тем яснее видели окопы, в которых сидели бойцы Трофименко.
— Интересно, будут ли немцы и завтра молчать? — озабоченно спросил Тельген, поджидавший их за линией окопов.
— Благоразумие должно победить, тельмановец, — ответил Савельев и, продолжая идти с ним рядом, обнял его за плечи. — Оно должно избавить всех от этой кровавой бойни.
* * *В тот же вечер командование обоих Украинских фронтов получило сообщение, которое явилось приятной неожиданностью для него, и особенно для членов Национального комитета «Свободная Германия». Из Москвы к ним ехало подкрепление: группа членов Союза немецких офицеров во главе с генералом Вальтером фон Зейдлицем. Отправка этой группы стала возможной благодаря решению Главного политического управления Советской Армии, которое стремилось, если генерал Штеммерман отклонит ультиматум советского командования, использовать все возможности для предотвращения нового кровопролития. Это был еще один шанс спасти жизнь окруженных гитлеровских солдат и офицеров.
11
Всю ночь и утро следующего дня на участке фронта возле населенного пункта Стеблев царило спокойствие. Гитлеровские солдаты внимательно вслушивались во внезапно наступившую тишину. Неизвестно откуда пошли слухи о том, что русские присылали к генералу Штеммерману двух офицеров с предложением о капитуляции.
Очевидцы рассказывали о вполне корректном поведении парламентеров и их безупречном внешнем виде, чего от русских никак не ждали.
О самом предложении, с которым прибыли русские, солдаты говорили разное.
