Михаил Шушарин - Солдаты и пахари
— Если болен, иди в санчасть. Принесешь справку — не буду неволить!
И Тихон пошел в санчасть. Молодой не знакомый Тихону врач в эти дни принял уже не один десяток подобных Тихону. Он осматривал тщательно, заглядывал в рот, положив страждущего на кушетку, мял живот, ощупывал ноги, руки, шею, проверял уши, а затем выписывал рецепт, главным лекарством в котором значилась «Aqua is kolonki». «Больные» уходили к провизору Арсентию Филипповичу, брали пузырьки с лекарством и, в расчете на сочувствие окружающих, пили его глоточками, морщась от «боли». Арсентий Филиппович, тоже, как и Пролаза, сверхсрочник, хохотал, падал на кровать, задирал ноги: «Ну и дает этот новый эскулап! Ну и проходимец, видать!» Слово «проходимец» в устах Арсентия Филипповича звучало редко и было выражением высшей степени похвалы. «Проходимец, — говорил он, — это такой человек, который везде пройдет… Это хороший, даже великолепный человек!»
Над старым другом своим, Тихоном Пролазой, провизор насмешничать не стал, рассказал ему всю правду.
— Аква, Тихон, это по-латыни значит «вода», «is kolonki» — это и значит из колонки, можно с колодца или фонтана… Я уже целое ведро этого лекарства по рецептам роздал!
— Тьфу! — Тихон плюнул. — Опозорил, паршивец!
Перед отбоем он, смущаясь, доложил генералу:
— Парашюты готовы, товарищ генерал.
— Отлично! Завтра прыгаем первыми.
— Так точно, товарищ комдив. Пускай все эти молоденькие паршивцы со всей дивизии знают, кто мы и что мы!
Утром Пролаза принес генералу меховой комбинезон и ботинки, а сам облачился в зеленый ватник, обул огромные серые (сорок девятого, «раздвижного», как он говорил, размера) валенки.
— Так мне удобнее будет при моем недомогании.
ТБ-3 вырулил на старт в половине восьмого, взлетел спокойно. Потом его тряхнуло всего три раза на «выбоинах», и загорелись сигнальные лампочки: «Приготовиться!» Бесшумно открылись люки. «Пошел!»
В парашютных книжках генерала Тарасова и его бессменного ординарца Тихона Пролазы было записано более чем по сотне прыжков разной сложности. Прыгали они и ночью, и в воду, и в полной боевой, и затяжными. И такого позора Тихон никак не ожидал! Не ведал, что именно с этого бока он к нему подкрадется. А случилось следующее: хорошо уложенный парашют Тихона раскрылся довольно интенсивно, при раскрытии, естественно, произошел сильный динамический удар, и огромные валенки, сорвавшись с Тихоновых ног, пошли к земле без хозяина, трепыхаясь и переворачиваясь в воздухе.
Легкий ветерок отнес старого десантника от валенок на значительное расстояние, и пришлось ему, приземлившись, бежать почти босиком по снегу в центр площадки приземления, к костру. Оглушенный неимовернейшим хохотом, матерясь и отплевываясь, он второпях сунул ноги в огонь и зажег носки. Дежурившие на площадке офицеры, врачи и сестры, а также взвод охраны — все смеялись от души.
— Ведь знал, старый дурак, — ругал себя Тихон, — что в валенках в старое время даже в церковь ходить запрещали, а я прыгать! Допрыгался!
И не заметил Тихон в смятении, что генерал тискает в объятиях какого-то молодого щеголеватого офицера. Только после того, как офицер, в новенькой, хорошо подогнанной форме, подошел к нему и козырнул, улыбаясь, он понял, что перед ним Степан.
— Вот, едрить твою налево, а я тут со своими валенками чуть ЧП не наделал, валандаюсь… Степушка, родной мой!
Заплакал старый Пролаза.
К Новому году, а также по случаю приезда своего любимца, Пролаза стряпал пельмени. Делал он это искусно и красиво, так, что даже Оксана Павловна, когда еще служили на Дальнем Востоке, восхищалась его первоклассной техникой «владения пельменями». Просила Тихона: «Вы, Тихон Петрович, наделайте побольше, они у вас очень уж какие-то удаленькие получаются. И склеиваете вы их так ловко!» — «Если который худо склеится, — советовал ей Тихон, — погрози ему пальчиком — ни за что не разварится!»
Степан пытался помогать Тихону, но далее раскатки сочней старик его не допускал.
— Каждый сверчок должен знать свой шесток! Я буду пельмени делать, а ты сочни готовь.
— Так точно, — сверкал белозубой улыбкой Степан. — Как вы тут живете с папой?
— О-о-о! Это дело у нас давно отшлифовано. Двадцать два года вместе — это ведь не двадцать два дня.
— Ворчите друг на друга?
— Он — больше, я слушаю, — как и обычно обвинял генерала Тихон, хотя Степан хорошо знал, что, опекая и храня своего командира, именно он, Тихон Пролаза, чаще всего и ворчит на него. Степан знал также, что это добродушное брюзжание Тихона нравится отцу, и он сияет по-детски, выслушивая нотации старого вояки, или хохочет над ним, командует: «Кру-гом! Арш!»
После тяжелых фронтовых мытарств и перенесенного крупозного воспаления легких, Степан Тарасов радовался жизни. Молодой и сильный, с детства обладавший завидным здоровьем, Степан поправлялся быстро. Он получил месячный отпуск и назначение на командирскую должность в Уральский военный округ. Он разыскал отца — самого близкого ему человека — и был беспредельно счастлив.
А Макару эта волна буйной радости, захлестывавшая сына, казалась дурным предзнаменованием. Особенно настораживала резкость сыновних суждений о том, что происходило на фронте.
— Я знаю, что мы победим… Только ценой большой крови.
Новогоднюю ночь провели втроем. Пролаза сразу предупредил отца и сына:
— Могу гостей назвать, даже дам нагнать, но не желаю.
— Что же ты на них так рассердился?
— Запомни, товарищ генерал, что Новый год и в старое время даже господа и то встречали только своей семьей… Да и пельменей жалко. Сожрут, сами голодом насидимся, — пояснял Тихон Макару.
— Ладно, ладно, — успокаивал его командир.
— И еще одна просьба к вам: не спорьте о войне. Люди вы профессионально военные, а значится, ни черта в этом деле не смыслящие!
— Ладно, знаток, и это исполним! — посмеивался Макар.
И правда, никто за весь вечер не затронул сидевших в сердце занозок. Лишь под утро сам же Тихон нарушил взятый обет, сказал Степану:
— В запасной полк тебя направили… Там всю войну и просидишь…
— Этого никогда не будет, Тихон Петрович! — вскипел Степан.
— Отчего же не быть?
— Задание такое: подготовить личный состав и вместе на фронт! Да я и не согласился бы сидеть в тылу!
— А почему бы у нас не остаться? Мы еще, видать, долго тут будем на небо заглядывать?
Это был один из больных вопросов. Его всегда обходили и отец, и сын, и Оксана Павловна, и Рудольф. После окончания училища оба молодых командира деликатно отказались служить под началом отца. «Не хотим, чтобы пальцем показывали. Вон, мол, командирские сынки!» И это решение тайком одобрил сам Макар, не представлявший себе сыновей ротными или батальонными командирами в его подразделении.
— Война — везде война. Я готов быть в эти дни с вами, с папой, с тобой, дядя Тихон. Я готов защитить вас. Но я средний командир… Строевой офицер. Нас сотни, тысячи таких. Давайте будем потеплее устраиваться! — разгорячился Степан.
— Хватит! — генерал наполнил маленькие рюмочки. — Это дело у нас давно решено. Ты прав… Выпьем за победу! Фашисты убегают, скатертью им дорожка!
Отец показал Степану письма Поленьки и Оксаны Павловны, толковал об урожае прошлого года, читал маленькую районную газетку с броским призывом в шпигеле: «Организуем соревнование тыла с фронтом!»
— А Рудольф как служит? — спросил его Степан.
— Хорошо. Скоро в коменданты выбьется.
— Не люблю я эту службу.
— Отчего же?
— Всегда кажется, что служащие в городских комендатурах похожи на администраторов ресторанов, пьяных растаскивают!
Отец долго молчал, потом заговорил медленно.
— Батя твой родной и матушка, Терентий Ефимович и Марфуша, настоящие борцы были, светлые души… Лежат сейчас в сырой земле. И многие их уже забыли. А брат Тереши, твой дядька Григорий, живет в Родниках. Справку где-то добыл о партизанстве… И нашей славой прикрывается… Продавал когда-то нас.
— Вы к чему это, папа?
— А к тому, сын, что каждая эпоха выплескивает на поверхность примазавшихся… Ты это должен помнить хорошо. И они, эти примазавшиеся, случается, выдают себя за героев и страдальцев. И от этого сама история извращается… Откровенно скажу тебе, Рудольф вроде бы и не собирается проситься на фронт… Жениться, кажется, задумал… Это мне не по душе. Пойми.
— Жениться собирается? Кто же его избранница?
— Вера Потапова… Дочка нашего друга одного по гражданской… Она врач… В госпитале там же работает.
— Вера? Ах, да! Вера Потапова. Знаю.
Ни Пролаза, ни Макар не заметили, как изменился в лице Степан.
…Летом, в последний предвоенный год, побывав у отца и матери, они с Рудольфом проводили остатки отпуска у Поленьки в Родниках. Поленька и ее муж, преподаватель математики в Родниковской средней школе, Никита Алпатов, высокий, плотный, с золотыми кудрями и в пенсне, до того были рады приезду лейтенантов, что не знали куда посадить их, чем накормить, как угодить. Стол прогибался от закусок.
