Владимир Попов - Закипела сталь
— Сергей Петрович вернулся… — еле выговорила девушка, и было непонятно, довольна она или огорчена.
Теплова и сама не знала — радоваться ей или огорчаться. Она была рада тому, что Крайнев жив, что она сможет его увидеть, говорить с ним, что закончилась эта страшная неизвестность, но и боялась: а вдруг поймают.
Со времени ухода Сергея Петровича она не забывала о нем ни на минуту. Картины, одна страшнее другой, вставали в ее воображении. В возможность перехода Крайнева через линию фронта она почти не верила: очень уж усилили гитлеровцы наблюдение за прифронтовой зоной. Чаще всего терзала Валю навязчивая мысль, что Сергей Петрович схвачен и подвергается нечеловеческим пыткам. В такие минуты она теряла самообладание и готова была умереть.
Она подробно рассказала о свидании Саши со своим бывшим начальником цеха и почувствовала, что появление Крайнева не столько обрадовало Сердюка, сколько озадачило. Стало обидно. Лицо ее вдруг потускнело.
— Договоритесь через Сашу о встрече с Крайневым, — разгадав ее мысли, сказал Сердюк. — Надо решить, что с ним делать. На поверхности показываться нельзя — чересчур хорошо знают. И самое главное — узнайте, как проник в завод. Это нам пригодится.
3
На высоком бетонном заборе, который отгораживал завод от города, гитлеровцы установили дополнительную изгородь из колючей проволоки, поставили будки для часовых. Не завод, а тюрьма, концлагерь. Даже со стороны откоса, круто спускавшегося к пруду, за которым расстилалась степь, был сделан забор из колючей проволоки. Подойти близко нельзя, не то что пройти на завод.
Внизу, у самого пруда, в откосе чернели два малозаметных отверстия — выходы каналов отработанной воды.
К одному из этих каналов темной ночью пробиралась Теплова. Она перешла по глубокому снегу замерзший пруд и направилась вдоль берега, дрожа от холода и нервного возбуждения.
Вот, наконец, сводчатое отверстие. Валя заглянула в него и, согнувшись, шагнула в густую тьму. Ее тотчас обхватили чьи-то руки, прижали к себе. Щеку уколола жесткая борода.
— Это я, Валюша.
— Сережа!..
У Тепловой закружилась голова от слабости, от прилива нежности.
Сергей Петрович провел Валю по тоннелю до поворота, усадил на импровизированную скамью, составленную из двух разного размера ящиков и доски, сел рядом. Стиснув маленькие руки девушки, старался отогреть ее окоченевшие пальцы.
— Жив! Жив! — самозабвенно повторяла Валя. — Я так счастлива, Сергей Петрович, что вы живы! Так счастлива!..
— Говори мне «ты», Валюша. Я все время помнил о тебе. Представлял тебя рядом с собой в цехе, дома. Да, да, у нас дома, Валечка… С Вадимкой ты уживешься. Он очень чувствует ласку, а ты такая ласковая… У меня нет человека дороже и роднее тебя.
Крайнев ощутил, как потеплели руки Вали, будто от этих слов. Она прижалась щекой к его плечу.
— Взглянуть на тебя хочу, Валюша. Какая ты? Пойдем к выходу.
Сергей Петрович выглянул наружу — нигде ни души. Вышли. После мрака подземелья плотная ночная мгла будто поредела, хотя луна пряталась за облаками и только кое-где тускло горели одинокие звездочки. Серые глаза Вали в густом обрамлении ресниц казались черными, бездонными и резко выделялись на бледном лице. Тонкий нос вытянулся, заострился.
— Ты не больна, Валюша? — встревожился Крайнев.
— Нет, просто высохла. От неизвестности замучилась. Все мне казалось, что вас схватили… Истосковалась — сил нет… — Она улыбнулась, вложив в эту улыбку всю свою нежность, и ласково погладила ладонью заросшую щеку Крайнева.
Сергей Петрович заметил, что Валя обута в легкие туфли.
— Бедная моя! Промокли ноги?
— Еле-елешно, — ребячливым тоном соврала Валя, Высоко над ними на шлаковой горе раздался свист.
Крайнев и Валя юркнули в тоннель и снова уселись на скамью. Сергей Петрович снял с девушки туфли, принялся растирать мокрые, окоченевшие ноги.
— Здесь вы живете? — спросила Валя, поежившись от холода.
— Нет, я глубже забрался. Там теплее. Облюбовал местечко под насадкой третьей печи. Трубу отгородил заслонкой, чтобы не тянуло. И знаешь, еще почему там поселился? В шлаковике рабочие собираются, разговаривают. Я их голоса слышу и чувствую, что не один на белом свете, вернее — в кромешной тьме. Курят они, и до меня дымок доходит.
— Я махорку принесла.
— Вот за это спасибо, — обрадовался Крайнев, но тотчас разочарованно протянул: — А огня-то нет…
— Есть. Захватила зажигалку. Модную — кремень, железка и фитиль. И еды немного взяла.
— Прежде курить…
Валя положила в руку Крайнева кулечек махорки и бумагу. Он осторожно сделал закрутку, стараясь не потерять ни одной драгоценной крупинки.
— Давай твою зажигалку.
— Я сама. Этому научиться надо.
Под ударами железки искры сыпались снопом, но фитиль не зажигался. Наконец Крайнев увидел огненную точку. Валя подула на нее. Точка превратилась в яркое пятнышко. Сергей Петрович раскурил закрутку и с наслаждением затянулся. Затянулся вторично и заметил, как отсвет огонька выхватил из темноты лицо Вали. Тогда он стал затягиваться без перерыва, любуясь ею.
— Довольно курить, поешьте, — сказала Валя, и Крайнева тронула заботливо-властная нотка в ее голосе.
Он со вкусом съел зачерствелую пресную лепешку и ломтик сала.
— У меня и десерт есть. — Валя протянула Крайневу кусочек сахара и, когда он догрыз его, спросила: — Где же вы скрывались?
— Под полом у одного колхозника. В подполье, так сказать. Везет мне… Там в темноте сидел и тут тоже. Как крот.
Крайнев погладил руку Вали. Поразила странная шероховатость кожи.
— Что с руками?
— Кислотой травила, чтобы видимость чесотки придать. Гитлеровцы ее, как огня, боятся. Ни один не подойдет. А как сейчас врачи помогают! Раньше к ним люди ходили от болезней лечиться, а теперь — болезни получать. Многие щелочь себе под кожу впрыскивают. Язва образуется, похожа на сибирскую. Табак, пропитанный маслом, курят — способствует сердцебиению, как при пороке. На что угодно люди идут, лишь бы не угнали.
Валя рассказала Крайневу обо всех городских новостях. Услышав историю с похоронами начальника полиции, Сергей Петрович рассмеялся, расспрашивал о деталях и снова смеялся.
— У меня ваша фотография есть, — неожиданно сказала Валя.
— Фотография? Откуда?
— Сашок подарил. Шел затемно на работу, увидел объявление, на нем снимок ваш. Не поверил своим глазам. Подошел ближе — читает: за сокрытие вас — расстрел, за поимку — премия. В пятьдесят тысяч марок оценили фрицы буйную… — Валя порывисто обхватила руками голову Крайнева, прижала к себе.
Хотелось так много сказать Сергею Петровичу, найти какие-то особые, ласковые и любящие слова, но, как назло, все слова пропали. Сергей Петрович слышал, как бьется сердце девушки, неровно, с перебоями.
— Плохи мои дела, — заговорил он. — И так в городе многие меня знают. А теперь, значит, и носа не высовывай.
— Да, придется отсиживаться здесь. Андрей Васильевич запретил выходить. — Валя произнесла эти слова тоном, не допускающим возражений, и, вспомнив наказ Сердюка, по-деловому спросила: — Большое это подземное хозяйство?
— Очень большое, — ответил Крайнев. — По этим каналам спускалась вода, охлаждавшая агрегаты в доменном цехе, мартеновском и в прокате. К каждому цеху можно пройти по этим каналам. Имеется подземный тоннель, по которому когда-то предполагали подавать чугун из доменного цеха в мартеновский, и большой бетонный зал.
— А он для чего?
— Обнаружили его в июле прошлого года. Когда рыли котлован для фундамента спеццеха, наткнулись на бетонную плиту. Пробили ее и увидели огромное пустое помещение. Только один старый рабочий знал о нем. При бельгийцах там была секретная лаборатория. Из каждой партии рельсов один рельс через отверстие бросали туда и испытывали. Если рельс был хороший, то партию предъявляли заказчику без всяких хитростей, если партия оказывалась бракованной, заводчики сдавали ее жульнически. Вале вдруг стала понятной мысль Сердюка.
— А план этого хозяйства можно составить? — спросила она.
— План? — Крайнев подумал. — Конечно, можно. Кропотливое дело, но можно.
— Завтра Саша передаст все, что нужно, и придется заняться этим. Таково задание Сердюка.
— Хорошо, — согласился Крайнев. — Но для чего это?
— Для чего — будет ясно позже, — уклонилась от ответа Валя.
— Не веришь?
— Ну что ты, Сережа! — вырвалось у Тепловой. Она смутилась, но повторила снова: — Что ты, Сережа! Если тебе не верить, так кому же?
Замолчали. Крайнев встал; дошел до конца тоннеля, посмотрел на небо. Скованная холодом молодая луна, обессилевшая, тусклая, склонясь набочок, уходила в тучу, казалось, отогреться. Предрассветный ветерок пахнул в лицо колким морозцем.
