Сергей Михеенков - Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»
Багирбеков тоже стоял на бруствере и смотрел в рассветный сумрак поля. Дальше десяти шагов ничего там разглядеть было еще невозможно, но о том, что там происходило, догадывались уже и те, для кого вчерашняя схватка с немецким авангардом стала первым боем.
– Что ж они, сук-кины дети… – И Мотовилов окликнул Багирбекова, спросил его, не было ли от старшины Звягина делегата.
Взводный ответил отрицательно и снова начал пристально всматриваться и вслушиваться в редеющую серую мглу. Мотовилов заметил, какое бледное у лейтенанта лицо. Или это спросонья, от усталости, потому что вряд ли он в эту ночь прилег. Слишком щепетильным он был, этот москвич лейтенант, как будто понимал боевой устав пехоты с некими формально несуществующими дополнениями лично для себя. Как будто здесь, на передовой, он исполнял обязанности не просто командира стрелкового взвода, а был еще и тем невольником чести, для которого возможности выбора почти не существовало, вернее, он был один – выбор чести. Какое-то время эта черта лейтенанта Багирбекова раздражала Мотовилова. В роте ему нужны были просто взводные командиры, исполнительные, обладающие навыками управления своими людьми, неробкие, хваткие. Потому что робких командиров Мотовилов презирал, считая робость людей, на которых лежит ответственность перед многими, подчиненными им, элементарной трусостью. Этой меркой он мерил всех командиров, в том числе и своих взводных. И готов был заменить любого из лейтенантов даже сержантом, лишь бы он соответствовал тем требованиям, которые он сформулировал своим уставом. Впрочем, совсем недавно и к батальонным и ротным командирам он относился точно так же. Но теперь это не имело никакого значения.
Он знал, что мешает Багирбекову стать настоящим командиром. Излишняя интеллигентность. Условности воспитания. Ничего, думал Мотовилов, с некоторой надеждой поглядывая на командира первого взвода, фронт не таких обкатывал и делал из них твердых и жестких.
Время от времени он собирал взводных и говорил:
– Вы должны иметь и право послать человека на смерть. Вы должны быть тверды, как штык. И по отношению к своим подчиненным, и к себе самим. У меня в роте должно быть хотя бы три штыка. Тогда я буду уверен в том, что у меня есть рота. Понятно?
Пока Мотовилов надеялся только на одного взводного – на старшину Звягина. Туляк был крепким мужиком. И характер у него был что надо, и кулаки такими же внушительными. Этот был настоящим штыком. И вот теперь его самый надежный штык пошатнулся.
– Багирбеков, ты что-нибудь понимаешь? – спросил он лейтенанта.
– Думаю, что Звягин отвел свой взвод юго-восточнее, – ответил взводный.
– Отвел… Юго-восточнее… Как это понимать? Бросил позиции и бежал в лес! Вот как это надо понимать! В гриву-душу его…
– Товарищ старший лейтенант, нам надо спуститься в траншею. – И Багирбеков первым прыгнул вниз.
Мотовилов подумал: а интеллигент-то мой благоразумия не теряет.
В окопах, между тем, суета затихла. Бойцы стояли в ячейках и, устроив в стрелковых выемках винтовки, тоже поглядывали в поле. Кое-кто доедал вчерашнюю кашу, не пропадать же добру. Хотя перед боем лучше иметь желудок пустой. В окопе, где устроились бронебойщики, тихо переговаривались. Первый номер отдавал последние распоряжения.
– В лес, как на гармони сыграть, стебанули. Немец уже на переезде гурчит. Слышите? Во будет, как танками попрет! – говорил все один. Голос его не то чтобы дрожал или выдавал страх, но чувствовалась в нем безысходность, отсутствие какой-то главной надежды. И Мотовилов, слушая слова бойца-бронебойщика, понимал причину его опасений. Если бы за спиной стояла хотя бы батарея хорошо укрытых противотанковых орудий с достаточным запасом снарядов, то у бойца, возможно, был бы другой голос, и сам ротный не дрожал бы теперь дрожью человека, который не был уверен в том, что на этот раз взводы его устоят на своих позициях.
– Да если в лес, это не страшно. Из леса можно и вернуться. А вот если их смяли. Там, в окопах…
– Против такой-то силы удержись… Он тебя и самолетами, и танками…
Мотовилов узнавал голоса. Это разговаривали первый и второй номера расчета ПТР. И рассуждали они верно. Какая польза для Третьей роты может быть от того, если второй взвод, выполняя приказ, вместе со своим старшиной храбро лег на своих позициях? Повидал он таких храбрецов и под Минском, и на Десне, и на Варшавском шоссе. Почти все там остались. Кто в окопах, кто в лесу, кто неизвестно где. Хорошо, если по деревням разбежались. Там их можно собрать. Вытряхнуть из жарких перин, пахнущих женщиной, поставить в строй и отдать этому строю вновь сформированной роты приказ. И пускай они попробуют его не выполнить!
– Товарищ старший лейтенант, разрешите послать связного. – Это – снова лейтенант Багирбеков.
– Посылай, лейтенант. Только не связного, а разведку. Быстро. Троих человек. Пусть выяснят, что там происходит. Где второй взвод, где немцы…
Под сапогами лейтенанта Багирбекова поскрипывал молодой снег, когда он бежал по узкой траншее, выкрикивая фамилии бойцов. Через минуту разведка стояла перед Мотовиловым. Трое. Студент Петров, профессор Хаустов и ополченец Коляденков. Хуже всех выглядел Петров.
– Петров, вы хотя бы шинель почистили. Стоите в строю, как баба-скотница посреди свинарника. – Когда Мотовилов хотел выразить свою неприязнь к бойцу, он обращался к нему на «вы».
Петров шевельнул губами и ничего не ответил. Он, видите ли, устал… Мотовилов отвернулся и сказал:
– Если кто чувствует, что не способен выполнить поставленную задачу, может выйти из строя и следовать в свой окоп.
Из строя никто не вышел.
Мотовилов знал, кого назначить старшим группы. Этот профессор, видать, и в седле сидит не хуже татарина, подумал ротный, уже не сомневаясь в прошлом Хаустова.
Когда разведка ушла, он спросил взводного:
– Откуда у них немецкие винтовки? Да еще с оптикой?
– Трофеи. Вчера ночью за реку ходили.
Хотел сказать, что трофеи надо было сдать и поставить на учет. Как положено. Но вспомнил свой автомат, добытый под Вязьмой, который пришлось отдать члену Военного совета фронта, и махнул рукой.
Разведчики вернулись довольно скоро. К тому времени рассвело. Снег прекратился, и видимость была отличная. Хаустов доложил, что второй взвод почти в полном составе отошел за овраг, где вчера вечером стояло противотанковое орудие, что личный состав частично разбежался по лесу и командир взвода старшина Звягин и сержанты собирают сейчас разбежавшихся, что немцы наводят переправу через Боровну рядом со взорванным мостом и накапливаются в деревне, что, кроме пехоты, в колонне четыре тяжелых и средних танка, на повозках минометы.
– Как же вы минометы разглядели? Подходили, что ли?
– Оптический прицел немецкой винтовки имеет трехкратное приближение, и что происходит в деревне, как и то, какая поклажа на повозках, хорошо просматривается из леса.
– Значит, Звягина они преследовать не стали. Так?
– По дороге, которая ведет из дальнего конца деревни к противоположному лесу, ушла группа одетых в камуфляжные накидки. Человек двенадцать. Вооружены легким стрелковым оружием. Имеют пулемет.
– А ну-ка, покажи на карте, куда они пошли. И где Звягин своих овечек собирает, тоже покажи.
Хаустов развернул карту к себе и тут же указал лес левее Малеева, где сейчас приходил в себя второй взвод, и дорогу в противоположную сторону, куда выдвинулась группа немцев, одетых в необычную форму.
– Разведка. «Древесные лягушки». – И Мотовилов вдруг вспомнил о Плотникове и его разведгруппе, которая до сих пор не давала о себе знать и не возвращалась.
– Вот что, боец Хаустов… Слова, которые я допустил по отношению к вам, отменяю.
Хаустов невольно вытянулся.
– У меня к тебе, как у кавалериста к кавалеристу, задание. Очень важное. Непростое. – И Мотовилов вопросительно покосился на Хаустова. – Или отвык от седла?
– Я в седле родился. Да и служить довелось в кавалерийском полку.
– Тогда смотри маршрут и слушай задание. – Мотовилов вытащил из полевой сумки карту и карандаш. – Вот здесь проходит железная дорога. Вот здесь полустанок или станция. Прямо возле платформы склад артиллерийских боеприпасов. Я думаю, что там уже и артиллеристы должны быть. Хотя бы охрана. У них наверняка есть связь с Серпуховом или со своим артиллерийским начальством. Срочно давай туда, передай, что в населенном пункте Малеево сосредоточено до двадцати тяжелых и средних танков и до батальона пехоты с тяжелыми минометами.
– Танков мы насчитали всего четыре.
– Ты что, Хаустов, не понимаешь, что четырьмя бронеединицами они не заинтересуются? Ну, ладно, скажи двенадцать, в гриву-душу их…
Звягин хорошо знал, что его ждет на командно-наблюдательном пункте командира роты. И все же шел к КНП твердым и решительным шагом. В нем колыхались и только что пережитый ужас бомбежки и бега, спекшихся, как кровавая корка на губах, в злобу, и обида за то, что его взвод, лучший, как он считал, взвод Третьей роты, старший лейтенант Мотовилов поставил на самое погибельное, лобное место.
