Сергей Михеенков - Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»
– Вроде палил.
– А мои не все стреляли. Пошел проверить, а у половины весь боекомплект в наличии. Сволочи! Одному по морде дал. Духа не выношу трусов.
– Это ты, сват, зря. Страх в бою человека за самое сердце держит.
– Да, по мне, пускай он хоть за яйца держит, а все равно – стреляй! Кому не страшно? И мне, и тебе страшно. А стрелять-то…
– Чтобы в бою стрельнуть, надо из окопа голову высунуть.
– А как же! Надо! А у меня Шумский, сидя на соломе, в небо лупил! Пришлось на бруствер его поднять. А он – ни в какую! Пока не приложил…
Шли по сырому, набухшему от дождей полю, на ощупь отыскивая расквашенную дорожную колею. По стерне идти было легче, но они боялись потерять направление и заблудиться. Время от времени останавливались, прислушивались. Идти им было недалеко, днем бы и без дороги мигом добрались до своих. Но они шли уже около часа, а поле все не кончалось. Никаких звуков, которые могли бы подсказать им в кромешной темноте, куда двигаться дальше, ночь им не посылала. Колышкин начал нервничать. Когда он нервничал, ему всегда хотелось материться. Петров, не выносивший матерщины, но еще больше испугавшийся, что они все же сбились с дороги и заблудились, подавленно молчал.
– А ну-ка, дай сюда фонарик, – приказал бронебойщик.
Петров сунул руку в карман. И в это время ветер принес откуда-то слева, где темной отвесной стеной угадывался близкий лес, обрывки фраз негромкого разговора. Разговор им показался странным. И в следующее мгновение и Колышкин, и Петров вдруг поняли, что возле леса разговаривают по-немецки. Немцы! Откуда здесь немцы? Неужели они уже здесь? Обошли! Жуткая догадка обожгла Петрова, так что какое-то мгновение он ничего не мог перед собой разглядеть, как будто контузия, звеневшая в ушах, повлияла теперь и на зрение. Обошли второй взвод и вышли сюда. Старшина Звягин со своими людьми теперь в окружении, а старший лейтенант Мотовилов ничего не знает о том, какая опасность нависла над ротой.
– Тихо, студент. – И бронебойщик схватил Петрова за полу шинели и потянул к земле. – Если это разведка, их немного.
Ветер дул от леса. Вот что их спасло. Бронебойщик откинулся на спину и завозился в стерне, словно что-то отыскивая в спутанных полах шинели. А Петрову показалось, что он лег прямо в лужу, холодная вода тут же пропитала шинель и гимнастерку, проникла всюду, сковав все его тело тугой, как железо, судорогой. Колышкин что-то шептал ему, совал в руки какой-то предмет. Наконец с силой ударил его кулаком по лицу, вскочил и растворился в темноте. Петров не успел ничего понять, как две вспышки, одна за другой, полыхнули совсем рядом, на мгновение раздвинув пространство ночи. Со стороны леса послышались сдавленные стоны, зачавкала грязь под несколькими парами ног, словно там осколками брошенных младшим сержантом Колышкиным гранат было ранено огромное животное, мифическое чудовище, и теперь оно, скользя и падая и превозмогая свою немощь, уползало в лес.
– Стреляй, Калуга! Стреляй! – послышался голос бронебойщика.
Петров попытался дотянуться правой рукой до затвора винтовки, но из этого ничего не получилось.
Потом они бежали по стерне, задыхаясь и кашляя. Вернее, не бежали, пытались бежать. И то пытался бежать один младший сержант Колышкин, а Петров висел у него на плече, болтаясь из стороны в сторону, и с трудом переставлял ноги. Вскоре стерня кончилась, под ногами мягко зашуршало, в ноздри ударило прелой листвой. Куда это мы, успел подумать Петров, в лес, что ли? Или нас уже утаскивают? В плен! В плен! В какое-то мгновение ноги перестали чувствовать почву, даже шорох листвы прекратился, и они полетели в темноту, сшибая кусты и ломая размякшие от дождя сушины.
Очнулись они в глубоком овраге, в зарослях крапивы. Петров это понял по запаху. Потревоженная крапива пахнет так, что першит в горле.
– Кажись, ушли, – прошептал бронебойщик. – Ты винтовки-то не растерял?
– Нет. – И Петров подумал, что сейчас младший сержант с упреком спросит его, почему он не стрелял, когда они были на опушке.
Но бронебойщик промолчал. А немного погодя, когда они убедились, что вокруг никого, тот заговорил о другом:
– Фляжку где-то потерял. Жалко. Выпить охота. Сейчас бы в самый раз. А, Калуга? – И Колышкин толкнул Петрова в бок.
Петров в ответ молча кивнул. И Колышкин, похоже, почувствовал, что он согласился.
– Пойду поищу. Дай мне твою винтовку. – И бронебойщик вытащил у него из рук «мосинку», заряженную полной обоймой.
Вернулся он быстро. Или Петрову так показалось. Возможно, он даже успел задремать. Потому что очнулся необычно бодрым и тут же вскочил на ноги. От Колышкина пахло свежевыпитым.
– Нашел?
– Как на гармони сыграл! – радостно дышал Колышкин, подпихивая ему под руку булькающую фляжку. – На, глотни, легче станет.
Снова пошел дождь.
Зубы стучали по стеклянному горлышку фляжки так, что, казалось, именно от этого стука болью отдавалось в затылке.
– Ты понял, как можно попасть! Вот так, Калуга. Шел к куме, а попал к Фоме. Их человек десять было. Ты пей, пей… А винтовку твою я понесу.
– И что, такое бывает?
– Ты про что?
– Про куму.
Колышкин засмеялся:
– Бывает. Конечно, бывает. Когда одна только кума в голове. У тебя-то была? Или так только, школьная любовь? Ромео и Джульетта?
Петров ничего не ответил. Новая тема заметно оживила бронебойщика. Но, видя состояние своего напарника, развивать он ее не стал. Сказал только:
– Ну, вот, Калуга, а ты думал, что я гранаты кидать не умею. А? Вторую-то я хорошо им подкинул, прямо под ноги.
От выпитого, а может, оттого, что пошел дождь, Петрову стало лучше. В бою так не крутило, подумал он. Его угнетало то, что реальность происходившего на войне оказалась совершенно иной. То, что он успел увидеть и пережить, не то что не походило на прежние представления, а представляло собой полную противоположность всему тому, что он ожидал здесь увидеть и о чем втайне мечтал. Конечно, он мечтал и о подвиге. И до некоторой поры чувствовал в себе силы совершить этот подвиг. Но теперь он старался об этом не думать. Время от времени мокрой ладонью проводил по лбу и растирал шею и ключицы. На мгновение становилось легче. Ноги держали тверже. Самогонка все же подействовала так, как обещал Колышкин. И пошли они быстрее.
– Ну что, ротному будем докладывать? А? О том, как мы от них в овраге… – И младший сержант Колышкин освобожденно засмеялся. – А контузия твоя скоро пройдет. Главное, чтобы припадки не били. Нет припадков?
– Нет.
– Вот это главное. Тогда и еще глоток можно. Потому как не всем больным это лекарство полагается. Пей, пей, Калуга, ни один фершал тебе такое снадобье не пропишет. Еще вспоминать будешь Ваню Колышкина!
– А тебя Иваном зовут?
– Ну да!
– Я не знал.
– Не знал и не знал. А теперь знаешь. Значит, время пришло такое – знать друг друга по имени.
– А меня – Олегом. – И Петров сунул в темноту руку.
Ладонь младшего сержанта Ивана Колышкина оказалась теплой. Все ему нипочем, подумал о своем случайном напарнике Петров. Такие и в окопах веселые, как на свадьбе. Знают, что ль, наперед, что их не убьют? Вот и сержант Плотников такой же. Таким и везет, и всегда они в героях. И медаль Колышкин, конечно же, получит.
Впереди послышался стук лопат и приглушенные голоса. А вскоре привыкшие к темноте глаза различили темную вереницу окопов, поднимающихся на отлогий косогор поля. И тут же их окликнул часовой.
Глава одиннадцатая
Мотовилов знал, что не позже рассвета немцы пойдут по большаку снова. Но до этого разведгруппами прощупают их оборону, обследуют ширину и глубину ее на возможность обойти и сбросить с дороги фланговым ударом. Ведь наверняка местность, которую они сейчас перегородили своими хлипкими порядками, уже разведана ими. И появление Мотовилова со своей ротой здесь, на большаке перед железнодорожным разъездом, для них, не ожидавших здесь никого, большая новость.
Не дождавшись никаких новых приказов и вестей из тыла, он разослал свои разведгруппы. После полуночи они начали возвращаться. Ротный распекал сержанта Плотникова, когда Колышкин и Петров разыскали его, чтобы доложить о благополучном возвращении.
– В районе Воронцовки и севернее, фронтом на северо-восток, заняла оборону усиленная рота Семнадцатой стрелковой дивизии, – докладывал Плотников.
– И чем же они усилены? – спросил Мотовилов.
– Батарея полковушек, товарищ старший лейтенант. Только вот со снарядами у них негусто.
– Почему ж они на полустанок не пошлют за снарядами? Ты сказал им, что на железной дороге полно снарядов?
– Сказал.
– А ну-ка, покажи на карте, где они окапываются.
Какое-то время ротный и разведчик копошились под плащ-палаткой. Приглушенный свет карманного фонарика выбивался из-под полога, по которому, срываясь с деревьев, стучали тяжелые дождевые капли. Свой наблюдательно-командный пункт Мотовилов приказал оборудовать на опушке леса. Бойцы уже отрыли яму для землянки и неподалеку, в овраге, валили и очищали березы для накатника.
