Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров - Юрий Васильевич Бондарев

– И я хочу понять, – сказал Алексей. – Всё…

– Вижу! – Брови Бориса изогнулись. – Вижу, Алексей, твои помыслы! Ты хочешь все свалить на меня! Но знаешь…

За пологом потоптались, и в палатку всунулся низкорослый курсант, видимо, из соседней батареи, кашлянул для солидности на пороге.

– Первый взвод, кто у вас здесь Брянцев?

– Опять! – с неудовольствием воскликнул Дроздов и тотчас заговорил делано приятным голосом: – О, вы к нам? Кто вы и откуда, товарищ? Чем можем быть полезны? Вам нужен лектор?

Курсант расправил под ремнем складки гимнастерки, опять кашлянул, недоверчиво огляделся.

– Так. Плохи шутки. Первый взвод?

– Первый.

– И Брянцев есть в вашем взводе?

– Я Брянцев! – не без раздражения отозвался Борис. – А что дальше?

Курсант проговорил веско, но как бы еще не совсем веря в серьезность услышанного ответа:

– Если ты Брянцев, то я комсорг взвода из третьей батареи. Словом, мы статью взводом обсуждали. Ребята тут приглашают поделиться…

– Вот этого делать и не нужно! – вдруг запальчиво проговорил Дроздов. – Не нужно! Слышишь, комсорг? Чепухой занимаетесь! Ерундой несусветной! Иди в свою батарею – переживете без лекций!

– Как это так? – не понял курсант. – Какая такая чепуха? Почему прогоняете? Вы чего колбасите?

– Верно, тут наговорят. Иди. Он придет, – поддержал его Алексей, увидев побелевшее лицо Бориса, его сжатые губы.

Курсант, недоумевая, потоптался, вышел из палатки.

– Слушай, Толя, какое ты имеешь право распоряжаться мной? – злым голосом спросил Борис. – Я что, подчиняюсь тебе?..

– Борис, – перебив его, сказал Алексей, все так же глядя ему в лицо, – ведь катушка в кустах была твоя.

– Что-о? Значит, ты…

– Значит, ты оставил катушку, – договорил Алексей. – Ведь ты шел через те кусты. Больше никого там не было.

– Что-о?

– Значит, ты оставил катушку. Но зачем?..

– Как ты смеешь клеветать? – закричал Борис, вскакивая. – Гнусная… глупая клевета! Мне говорить с тобой не о чем! Я все понял! Спасибо, мой друг Алешенька! Спасибо!.. Желаю всяческой удачи!..

И кинулся из палатки; шумно плеснул полог; нависла неприятная, как духота, тишина.

…Теперь он лежал на берегу и вспоминал, как все это было, а везде уже темнело, на волейбольной площадке по-прежнему не стихали стук мяча, крики курсантов:

– Гаси! Есть! Переход подачи!

Потом Алексей не спеша пошел в лагерь; сумрак леса поглотил его. Сырая темнота, сизо клубясь, сгущаясь, плотно собиралась в чаще, лишь белели тропки. Над ними стоял туман, как в узких коридорах; в палатках повсюду зажигались огоньки, звучали голоса во влажном воздухе. Мимо прошел караул – разводящий с часовыми – на дальний пост, к автопарку. Перекликались у палаток дневальные: «Егоров, где керосин? Почему лампа не заправлена? Его-ро-ов…»

Наступала ночь. Только на волейбольной площадке затянулась игра, и вокруг поляны столпилось много зрителей из всех батарей; в темноте, взлетая над сеткой, мяч едва был виден; Борис играл возле сетки, требуя выкриками пасовки и, собранный, всем телом, выгибаясь, ударял с пушечной силой по мячу под восторженное одобрение зрителей:

– Брянцев, дав-вай!

Алексей постоял немного на поляне, подумал: «Зачем обманывать себя?» – и зашагал по тропинке среди деревьев к взводу.

Возле палатки его остановил дневальный:

– Немедленно вызывают к капитану Мельниченко – тебя и Брянцева!

Глава девятнадцатая

В палатке комбата было светло – с яростным гудением горели две лампы, сделанные из стреляных гильз. Когда Алексей вошел, Мельниченко разговаривал с Чернецовым; пунцовый румянец волнения заливал щеки лейтенанта.

– Войдите и садитесь, – разрешил капитан Алексею. – А где Брянцев? Что ж, подождем.

Офицеры стали поочередно читать какую-то бумагу, и Алексей часто ловил на себе спрашивающий взгляд Чернецова; капитан же не посмотрел ни разу, лицо было задумчиво, строго, побелевшие от солнца волосы зачесаны над лбом. Было похоже: до его прихода между офицерами был серьезный разговор, и он прервал его. На столе в армейской рации горели красным накалом лампы. Тихо звучали скрипки. Не заглушая их, беспокойно щелкало, шипело пламя в гильзах. Алексею хотелось курить. Он когда-то слышал эту музыку. Что это – Сен-Санс? Мама играла. Садилась за пианино, с улыбкой поворачивая голову к отцу, так что колыхались серьги в ее ушах, спрашивала: «Что тебе сыграть?» Отец отвечал: «Сыграй „Рондо каприччиозо“ Сен-Санса. Когда я ловлю с маяков эту музыку, я вспоминаю многое».

Близко послышались возле палатки быстрые шаги, голос Бориса произнес за пологом:

– Курсант Брянцев просит разрешения войти!

– Да, войдите.

Он был весь потный после игры в волейбол, гимнастерка прилипла к груди, но тщательно заправлена, ремень туго перетягивал талию. Тотчас в палатке разнесся запах одеколона – маленький плоский трофейный пузырек аккуратный Борис всегда носил в кармане. Отчетливо звякнули шпоры.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться?

– Пожалуйста.

– Товарищ капитан, по вашему приказанию курсант Брянцев прибыл!

– Садитесь, курсант Брянцев, – ответил капитан, продолжая читать бумагу. – Вот на ящик.

– Слушаюсь.

Рядом с Алексеем стоял пустой снарядный ящик, и Борис непринужденно сел, не обернувшись, будто не заметив Алексея, а капитан из-за листа бумаги посмотрел на обоих, спросил:

– Вы что такой возбужденный, Брянцев?

– Играл в волейбол, товарищ капитан. – Борис улыбнулся. – Люблю эту игру.

– Хорошо, слышал, играете?

– То есть… говорят, что хорошо…

– Да. И стреляете вы неплохо. Я тут просматривал личные дела, Брянцев, у вас очень хорошая фронтовая характеристика. Подписана командиром взвода Сельским. Вашим лейтенантом. Хороший был командир?

– На мой взгляд, очень хороший.

– Понятно. – Капитан сосредоточенно кивнул, положил бумагу на стол, прикрыл ее рукой.

– Вот что, товарищи курсанты, наличие связи проверено во всей батарее. Оказалось: недосчитывается одной катушки именно в вашем взводе. – (Чернецов дернулся при этих словах.) – Так кто же из вас потерял катушку во время стрельб – вы, Дмитриев, или вы, Брянцев? – Капитан помедлил. – Понятно, что оба вы катушку потерять не могли.

Борис подозрительно покосился на Алексея и с тяжелым вздохом поднялся, говоря:

– Разрешите, товарищ капитан? – Он пробежал пальцами по складкам возле ремня и заговорил громче: – Товарищ капитан, я взял с собой ровно четыре катушки. Четвертой хватило точно до вершины холма. Я утверждаю: катушки я не терял и ничего не знаю о ней!

Его голос отдавался в ушах Алексея и казался ему странным своей уверенностью, своей спокойной убедительностью: такой голос не может лгать. Он поднял голову. Борис стоял выпрямившись; огонь ламп холодно мерцал на его начищенных пуговицах, вспыхивал на орденах и медалях, полосой заслонивших его грудь. «Зачем он надел ордена? – невольно подумал Алексей. – Он почему-то надел их сегодня утром».

В тишине тоненько пропел комар, опустился на руку Бориса и