Здесь, под небом чужим - Валерий Дмитриевич Поволяев
Куриленко оглянулся.
– Ну?
– У входа в шинок стоит парень в кожаной фуражке, видите?
– Ну! Пьяный какой-то… Стебелек зубами грызет.
– Совсем он не пьяный, совсем… Это он видимость пьяного создает. На самом деле это – сотрудник Чека. Из Екатеринославля самим товарищем Манцевым прислан.
– Вооружен? – спокойным голосом, словно бы ничего не происходило, поинтересовался Куриленко, глаза у него обрели безразличное сонное выражение.
– Вооружен. Маузер с хорошим запасом патронов и две бомбы.
– Однако… – Куриленко крякнул. – Даже бомбы, говоришь, есть?
– Даже бомбы, – подтвердил Глушенко.
– Ладно, посмотрим, чем парень этот мир завоевать надумал, головой или задницей.
Куриленко неспешно отвалил в сторону, по дороге толкнул одного бойца, потом другого, забирая их с собой, сделал плавный, почти незаметный круг, – заметить это можно было, только следя за Куриленко. Вот он приблизился к шинку, поравнялся с парнем, на которого указал Глушенко, и, неожиданно метнувшись в сторону, цепко ухватил парня руками за запястья.
Хватка у Куриленко была железная. Парень невольно взвыл – Куриленко едва не переломил ему запястья. В следующий миг Куриленко хлобыстнул парня головой в переносицу. Лицо у того мгновенно окрасилось кровью.
– Обыскать! – проревел грозно Куриленко.
Парня обыскали. Нашли, как и сообщил Глушенко, две немецкие бомбы на длинных ручках, маузер и в двух карманах френча – патроны. Насчитали тридцать две штуки.
Парня немедленно потащили к Леве Задову – тот продолжал очень напористо внедрять свою новую фамилию Зеньковский, и если его кто-то называл по старинке Задовым, то недовольно морщился, но все равно насадить новую фамилию не мог: те, кто знал Леву Задовым, так Задовым и продолжали его величать. Увидев арестованного, он сжал один глаз в узенькую щелку, второй оставил широко открытым.
– Выкладывай, кто ты и что ты? – потребовал Задов от арестованного. – Все как на духу. Чтобы потом умирать легче было.
Парень молчал.
– Напрасно это ты, – с сожалением и даже с некоторым сочувствием проговорил Задов, – ой напрасно! Ты даже не представляешь, на что обрекаешь себя. – Из толстой пачки папирос, лежавшей перед ним на столе, он достал одну папиросину, неторопливо размял ее пальцами. – Запираться я тебе не советую.
В это время к Задову вошел Глушенко, задержался на пороге.
– Это ты, гнида, – неожиданно зашипел на него арестованный, – ты выдал меня?
– Я, – взяв себя в руки, спокойно ответил Глушенко и, поймав удивленный взгляд Задова, пояснил: – Это же мой напарник. Мы с ним вдвоем и должны были убрать батьку.
Задов не выдержал, усмехнулся:
– Веселенькая история! И кто из вас главный?
Глушенко ткнул пальцем в арестованного:
– Он! И знает больше меня.
Из допроса выяснилось, что начальник Екатеринославской чрезвычайки послал две пары ликвидаторов на устранение Махно. Поскольку подготовка ликвидаторов была слабая, проверок никаких, в одну из двоек сумел затесаться Глушенко.
Увидев отряд махновцев и самого батьку, Глушенко с легким сердцем сдал своего напарника.
Задов допросил арестованного, связал его и кинул в тачанку, Глушенко же велел присоединиться к отряду. Сам, сидя рядом с арестованным в тачанке, задумался. Батьку, судя по всему, обкладывали плотно, со всех сторон, почти не оставляя щелей.
– Вы меня расстреляете? – спросил у него арестованный.
– Обязательно расстреляем, – пообещал Задов. – А как иначе?
К этому моменту он знал уже и фамилию чекистского агента – Костюхин, и имя – Яков, и кличку его – Дурной.
Действительно, дурной, раз сунулся к батьке Махно…
– Скоро расстреляете? – спросил Костюхин.
Задов лениво покосился на него:
– А ты чего, торопишься?
Дурной повесил голову, проговорил усталым, смытым до дырявой хрипоты голосом:
– Да не тороплюсь я никуда!
Через час Дурного расстреляли.
Вторая двойка ликвидаторов была вычислена и арестована Задовым – бедные посланцы Манцева батьку так и не увидели.
Но официально разрыв с Махно у красных еще не произошел, в батькин штаб продолжали лететь депеши и телеграммы, в частности, поступил приказ выдвинуться на польский фонт, потеснить там обнаглевших шляхтичей и в городе Варшаве выстроить их во фрунт. Махно, получив этот приказ, сложил пальцы в популярную фигуру, повертел ею в воздухе, затем ткнул перед собой, целя в безбрежное пространство, и уселся за карту – надо было пораскинуть мозгами, как действовать дальше.
Мозги у батьки были что надо плюс чутье, которым вообще мало кто обладал… В общем, с поляками красным пришлось управляться без Махно.
В Киеве продолжали находиться посланцы батьки во главе с вальяжным дядей Волиным – они вели переговоры. Раковский от своего обещания создать свободную Махновию на территории бывшей Екатеринославской губернии не отказывался, поэтому Волин каждый день появлялся в его приемной, как у себя на работе. Взамен Волин обещал всецелую поддержку частей Красной Армии – вплоть до посылки на польский фронт махновских полков.
Чекисты же продолжали интенсивную охоту на батьку.
Однажды вечером к Махно пришел Задов-Зеньковский.
– Нестор Иванович, я только что арестовал семь человек.
– И кого же конкретно ты арестовал?
– Все – бомбисты.
– Кто их прислал сюда?
– Все тот же старый друг – председатель Екатеринославской чрезвычайки. Манцев.
– Опять Манцев… – Махно раздраженно сжал кулаки.
– Он самый, – подтвердил Задов.
– И как ты узнал… этих бомбистов?
– Очень просто, батька. Оперативным путем, как говорят специалисты. Внедрил своего человека в Екатеринославскую чрезвычайку и теперь получаю сведения из первых рук.
– Молодец! – не удержался от похвалы Махно. – Так и надо действовать. Молодец!
Задов скромно потупил глаза:
– Стараемся, Нестор Иванович!
Именно в эти дни Дзержинский с огорчением признался Ленину, что с ликвидацией Махно он не может справиться. Пока ничего не получается. Ленин был хмур, болезненно морщился – давали знать раны, полученные после выстрелов эсерки Фанни Каплан. Отвернувшись от Дзержинского, он сунул руку под жилетку, помял пальцами грудь и проговорил недовольно:
– Такого человека, как Махно, на Украине быть не должно. – Ленин вновь помял пальцами грудь. На лбу у него блестел пот. – Махно нам здорово мешает.
– Задача понятна, Владимир Ильич. Будем исполнять. Только не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями.
Охота на Махно продолжалась.
Самыми достоверными свидетельствами того, что происходило в ту пору, являются дневники. Дневник вел сам Махно – держал его в полевой сумке, по ночам прятал записи под подушку вместе с оружием, дневник вела и Галина Кузьменко.
Кроме того, при штабе имелся паренек-гимназист (его держали специально), который округлым красивым почерком описывал события в тетрадках и тетрадки эти сдавал Аршинову-Марину.
В руки красноармейцев попал еще один дневник – начальника махновской контрразведки, – правда, не весь дневник, а только часть его, записи с восьмого февраля по третье мая двадцатого года. Записи эти – неравноценные, сухие, но в них – страшная правда того времени.
«19 февраля. На рассвете бросились на Пологи и отбили на платформах 12 орудий, ударили с пулеметов по полку, стоящему по крестьянским хатам. Отняли 10 пулеметов. Все было хорошо, но вдруг подвернулись знакомые. Махно напился, а тем временем подошел бронепоезд и ударил картечью. Мы бежали… Вечером прибыли в Гусаровку, где к нам пристало 20 хлопцев.
