Павел Кочегин - В небе полярных зорь
Повальная облава не принесла гестаповцам никаких результатов. Но они не потеряли надежды найти беглеца. Не провалился же он сквозь землю! Были введены строгие порядки, усилилось наблюдение за жителями. Это осложнило обстановку.
Давно уже не приходил Оскар. Все реже стал ночевать дома Эдгард. Только Мартин да Ранди с Туриком почти каждый день навещали их. И надо было видеть, как преображался Комлев, играя с мальчиком. Сколько было у них разговоров!
Сегодня вечером они одни. Сидят, погруженные каждый в свои думы.
— Вот и жди у моря погоды, ясное море! — вдруг взорвался всегда уравновешенный, спокойный Комлев. — И чего это Оскар не показывается? Хватит! Ждем еще сутки и, если не придет, сами будем действовать. Не сидеть же здесь мокрыми курицами!
Все это выпалил горячо, залпом. Мирзоев не успел и слова вставить. А возразить было что. Конечно, и его последние дни мучили те же мысли. Но он считал, что одним, без помощи норвежцев, вряд ли удастся добраться до своих. Надо ждать Оскара!
Только было Бозор хотел высказать все это, как внизу послышались знакомые шаги. Тяжело ступая по лестнице, Оскар успел на ходу сказать фру Лотте что-то смешное, и вот веселый, улыбающийся, он стоит в дверях. Вместе с ним ворвался в комнату морозный воздух, пришло хорошее настроение.
— Доброго вечера, Никита Кузьмич! Бозор, как здоровье?
— Отличное! — поспешил заверить Комлев, пожимая огромную руку друга.
— О, хорошо! А я вам радость принес. Завтра двинемся в путь!
Комлев вскочил, потом сел и стал взволнованно приговаривать:
— Вот спасибо, вот спасибо...
Оскар сообщил, что переправить их к своим можно либо через Швецию, либо морем, на Рыбачий. Первый вариант менее опасен, зато второй...
— К черту Швецию! — воскликнул Комлев. — Там начнутся разговоры да переговоры. Так мы до морковкиного заговенья не попадем домой. Морем, на Рыбачий!
— Ну, тогда так. Завтра утром вас доставят в Киркенес. В обед я ухожу на промысел. Вы мои новые компаньоны. Поплывете со мной. Вот паспорта. Одежда внизу. Главное — благополучно выйти. А в море — мы хозяева!
Появилась фру Лотта с неизменным подносом в руках, за нею Мартин, Эдгард, Ранди. В комнате стало тесно, все уселись вокруг стола.
— Выпьем за ваш благополучный путь, — поднимая рюмку, сказал Эдгард.
— Спасибо, дорогие друзья! — ответил Комлев.
— Скол! Скол! 12
Комлев поднес рюмку к губам, но рука его замерла: он прислушался к донесшемуся с улицы непонятному шуму и возгласам.
— Пленных с работы ведут, — то ли пояснил, то ли успокоил его Эдгард. — Сегодня на новый объект водили.
Тяжело вздохнула фру Лотта. Комлев двинулся к окну.
— Увидят свет! — удержал его за плечи Вадсен. Свет погасили, приподняли штору. По дороге, слабо освещенной тусклой луной, по четыре в ряд, словно сгорбленные тени, еле передвигая ноги, шли люди, покачиваясь от усталости. Вокруг — конвой, заливаются хриплым лаем собаки. Сзади всех, поддерживаемый под руки щупленькой женщиной и подростком, устало плетется высокий мужчина. Когда колонна поравнялась с окнами, мужчина упал на дорогу, увлекая за собой провожатых. К ним сразу кинулись конвоиры. Один направил на упавшего автомат. Но женщина, загородив собой товарища, крикнула:
— Не смей! Не смейте стрелять! Он дойдет!..
Восклицание было таким страстным и повелительным, что если бы даже Комлев не уловил в нем русских слов, сомнений бы не возникло: так вести себя могла лишь непокорная русская душа.
Солдаты замешкались. А тем временем женщина, сказав что-то подростку, уже поднимала упавшего. И даже издали было видно, какого напряжения это ей стоило.
Подхватив несчастного под руки, они кинулись вслед за ушедшей колонной, подгоняемые собачьим рычанием и руганью конвоиров.
Через плечо Комлева эту жуткую картину наблюдал Мирзоев. Он был бледен, зубы выбивали нервную дробь.
Когда пленные скрылись, Мирзоев, опустившись на стул, прошептал:
— Наших провели.
Уже задернуты шторы, включен свет, а в комнате все еще стоит тягостная тишина. Покинуло всех возбужденное, приподнятое настроение. Застыл в неподвижности Комлев, уставясь глазами в одну точку. Мирзоев сжал челюсти так, что выпуклые скулы еще более обострились. Зубами бы перегрыз горло гадам! О чем-то задумалась Ранди. Никто и не притрагивался к наполненным рюмкам.
— С болота идут, в барак возвращаются, — нарушил молчание Эдгард.
О бараке номер семь, разделенном на мужскую и женскую половины, Комлев уже слышал от Бозора, а раньше — от Ранди. Это страшное место — могила заживо погребенных. Гоняли заключенных на убийственно тяжелые, осушительные работы. Из барака был только один путь — в трясину. Если не это, то смерть от истощения и разных болезней. Но сейчас рядом с ним сидит друг, который вырвался из этого места. Сегодня он увидел пленных, своих соотечественников, в окружении палачей. И стало больно, страшно больно за них...
— Поздно уже, — встав со стула, попрощался Эдгард, но, дойдя до двери, обернулся и, вздохнув, кивнул на окно:
— Что с людьми делают, что делают!.. Стал собираться и Оскар.
— Отдыхать надо лучше. Завтра буду приезжать за вами. — Оскар делал большие успехи в русском языке, старался объясняться по-русски. С грустной улыбкой пожав друзьям руки, через несколько минут ушли Мартин и Ранди.
Хмуро обронив: «Утро вечера мудренее», Комлев стал укладываться. Мирзоев последовал его примеру, но заснуть не мог. Слышал, как беспокойно ворочается с боку на бок Никита Кузьмич, видел вспыхивающий в темноте огонек его сигареты. Так прошло довольно много времени.
— Ты чего не спишь? — вдруг спросил Комлев.
— Разве уснешь? Машенька-артистка, Тиша маленький, Ванюшка... С ними в лагере был... О них думается...
— А ты спи, тебе завтра в дорогу.
Бозор не сразу понял смысл сказанных слов и со своей стороны пожелал:
— И вам не мешает уснуть. Скоро среди своих будем, с семьей встретитесь...
— Вот-вот, ты прав! Через несколько дней я встречусь с женой, с детьми. Когда, как не сегодня и думать об этом? А кто из тех, кого мы сейчас видели, доживет до подобного дня?
Комлев рывком сел на кровати и зло продолжал:
— Чем мы можем помочь? А может быть и можем? Но как? И риск...
— Никита Кузьмич!
— Ты стихи Адама Мицкевича знаешь?
Нет, лучше с бурей силы мерить,Последний миг борьбе отдать,Чем выбраться на тихий берегИ раны горестно считать!
Комлев лег навзничь, заложив руки за голову, и надолго замолчал.
Наконец Комлев снова заговорил:
— Нет, я должен попытаться что-то предпринять! Какой же я, к черту, коммунист, если оставлю в беде своих, не сделаю всего, что смогу!..
— Правильно, Никита Кузьмич! — воскликнул Бозор. — Надо будет с норвежцами посоветоваться, что-нибудь да придумаем.
— Что правильно? Ты утром поедешь с Оскаром, — категорически отрезал Комлев.
— Вы хотите, чтобы я оставил друзей?! Нет! Высказали то, о чем я много думал. И вы меня отправляете домой... Нет!
Комлев заговорил спокойнее, душевнее, но так же непреклонно:
— Это очень опасно, Бозор, и кто знает, чем все кончится. Один из нас должен вернуться.
Они спорили до тех пор, пока Комлев не согласился с доводами Бозора, и только под утро уснули. А вскоре были разбужены Оскаром.
— Хорошо отдохнули? — спросил он, входя.
— Прекрасно, — соврал Комлев.
— Ты бледный, — озабоченно посмотрел на него Мунсен. — Больной?
— Нет, здоров. Просто мы решили не ехать.
— Как не ехать?!
— Вот так, Оскар. Надо попробовать вывести пленных.
— О-о! — протянул Оскар. — Это трудно, очень трудно...
— Я знаю, что трудно, но надо! Просто ничего не дается, так учит нас партия. Понимаешь? Партия! — Комлев подошел к сидевшему на стуле рыбаку и, положив руки ему на плечи, продолжал.
— Оскар, друг! Ты пойми, мы не можем оставить их здесь и вернуться на родину одни. Мы коммунисты. У вас тоже есть коммунисты, партизаны, я знаю. И хотя ты ничего не говоришь, мне кажется, что ты один из них. А если и нет, все равно ты настоящий человек. Организуй нам встречу с каким-нибудь партизанским отрядом, с руководством партийного комитета! Ведь ты это можешь, Оскар!
Пока Комлев говорил, Оскар внимательно смотрел ему в глаза, стараясь понять все до слова. Потом встал и, положив в свой черед руки на плечи Комлева, сказал:
— Хорошо, давайте думать...
2
Полночь. Медленно опускаются на землю белые хлопья. Люди идут цепочкой. Впереди — Оскар. Сама природа, кажется, решила помочь им: нет затрудняющего движение ветра, густой снег быстро засыпает лыжню. Хорошо подготовленные, натертые мазью лыжи скользят легко.
