Симота Сэйдзи - Японский солдат
Они вошли в какую-то палатку, где стоял простой деревянный стол и лавка, и сели. Двое заключенных в красном, сопровождавшие их, положили узлы на стол.
— Кубо! — Выражение лица у фельдфебеля Такано было суровое — видимо, он собирался задать вопрос, который давно его мучил. — Здесь есть солдаты из роты Мураками?
— Конечно, — спокойно ответил Кубо, протянув пачку с сигаретами Ёсимуре и Тадзаки. — Человек пять.
Такано помолчал немного, разглядывая Кубо, и снова спросил:
— А ты что, здесь главный?
— Нет, я ответственный за связь с австралийской администрацией.
— Когда в плен попал?
— Что это за тон? — рявкнул один из тех, кто принес узлы; грозно выпрямившись, он остановился перед Такано. — А ну, придержи язык! Тут тебе не армия. Ты теперь пленный, а это значит, нет у тебя здесь ни власти, ни звания.
Такано с изумлением, почти в упор разглядывал стоявшего перед ним. Заключенный был в очках — одна дужка оторвалась, и ее заменили веревочкой. Брови у него были густые, волосы, по-видимому очень жесткие, стояли ежиком. Такано сразу же определил: это не офицер, скорее всего унтер-офицер или фельдфебель из старослужащих. На него давно уже никто не кричал, и поэтому Такано сначала удивился, а потом разозлился. Однако этот заключенный, пожалуй, прав: если ты стал пленным, нет у тебя ни звания, ни власти. Такано и сам считал, что похоронил и свое прежнее звание, и человеческое достоинство.
— Эй ты! Слушай и запоминай: все, кто попал сюда, будь то офицер или фельдфебель, не имеют права унижать другого. — И, обернувшись к остальным вновь прибывшим, позвал: — Пойдемте-ка все за мной.
Пленные поднялись и пошли следом за мужчиной. Они вошли в большое строение без стен — просто деревянный навес, покрытый брезентом. Вдоль длинного стола тянулись два ряда лавок — видимо, здесь была столовая. На одном из столбов висела квадратная доска, на которой белело какое-то объявление. Мужчина подвел всех пятерых к листку.
— Прочтите.
На листке толстыми корявыми иероглифами было выведено:
Наша клятва
1. Мы не военные.
2. Званий у нас нет.
3. Все мы — японцы.
4. Клянемся уважать человеческое достоинство и помогать друг другу.
5. Клянемся всегда гордиться тем, что мы японцы, и не посрамить чести родины.
Пятеро новичков некоторое время молча рассматривали листок. Такано понял: здесь свой порядок, особый мир. С того момента как он попал в плен, окружающее перестало существовать для него. Жизнь солдат противника, которую он наблюдал со вчерашнего дня, не вызывала у Такано ни любопытства, ни удивления, ни страха — ничего.
Однако, как только он слез с грузовика и вошел в этот лагерь, он почувствовал, что попал в совершенно незнакомый мир. Мир этот был недоступен его пониманию, но он реально существовал, в нем жили такие же японцы, как он сам. И это было удивительно. Это открытие потрясло Такано больше, чем все, что случилось с ним до сих пор.
— Я понял вас, — сказал Такано, поклонившись мужчине в очках. — Я вовсе и не думаю, что здесь армия. Просто мы — из одной роты…
— Ладно, — остановил его мужчина. — Можете не извиняться. Я тоже понимаю вас. Не обижайтесь. — Он сказал это дружелюбно. Видимо, он был человек отходчивый и сразу забыл о неприятном инциденте. — Это столовая, пленные готовят себе еду сами, так что ешьте на здоровье…
— Вы здесь главный?
— Нет. У нас нет никаких главных. Вот только разве что Кубо. Он держит связь с австралийским командованием. А больше никаких официальных лиц здесь нет. Мы сами назначили разных ответственных. Я, например, должен заботиться о вновь прибывающих, о таких, как вы.
— Исида-сан. Из артиллерии, — догадался наконец представить мужчину Кубо. — Младший унтер-офицер. Вспыльчивый очень, чуть что — сразу затевает ссору. Ну ладно. Вам, наверно, не по себе сейчас. Выпейте кофе, успокойтесь.
Из кухни уже несли кофе и пончики.
Такано не хотелось есть — видимо, сказывалось волнение, но Тадзаки и Ёсимура набросились на пончики, которые им принесли — по два на каждого, — как голодные беспризорники. Такано не спеша потягивал кофе, с него точно камень свалился.
Выпив свой кофе, они вернулись в палатку и развязали узлы. Там оказалось все, что полагалось пленным, — красная фуфайка, штаны, майки, трусы, носки, мыло, зубная щетка, расческа, безопасная бритва, ведерко для стирки, иголки и нитки. Им принесли из лагерного склада раскладушки, одеяла и москитные сетки.
Выдавая им красные фуфайки, Исида сказал:
— Противная штука!
Стоявшие вокруг засмеялись.
— В такой не убежишь!
— Теперь красными сделаетесь!
— Ничего, привыкнут.
Это была такая же форма, как та, в которой они прибыли сюда, только выкрашенная в красный цвет. Странного, линялого грязно-красного цвета, она производила неприятное впечатление. Но особенно безобразными были шляпы. Широкополые фетровые шляпы, с которых сорвали ленты, совершенно потеряли свою прежнюю форму оттого, что побывали в краске, и напоминали головные уборы безработных бродяг. Но отказаться от красной одежды и этих шляп было нельзя.
Палатка, куда поместили всех пятерых, была стандартной армейской палаткой, рассчитанной на шесть человек. Исида и второй пленный по имени Сирома помогли им расставить раскладушки, разложить вещи. Все здесь имело определенный порядок и место. Каждый понедельник в лагере проводили проверку, и, если что-то было не так, провинившегося ждал выговор. Поэтому потребовалось немало времени, чтобы разложить все вещи по местам.
В лагере находилось сорок восемь пленных, включая и их пятерых. Это был пересыльный лагерь, откуда пленных, после того как наберется нужное количество, отправляли в Австралию. Однако австралийская армия строила сейчас в Лаэ, на Новой Гвинее, большой лагерь, где, по-видимому, будут содержать военнопленных, чтобы не отправлять их в Австралию. Вот почему их пересылка задерживалась. (Все это Исида узнал от Кубо.)
Работа, которую выполняли военнопленные, состояла из уборки, приготовления пищи и прочих занятий на территории лагеря, а также и вне ее. Работу за проволокой здесь называли «хозяйственной»: резали траву на большом пустыре за забором или прибирали служебные помещения австралийской военной части. В расположение других частей и объектов пленных не посылали. Поэтому для хозяйственной работы достаточно было выделить десять человек до обеда и столько же после обеда. Работать на пустыре пленные не любили, зато охотно шли убирать казармы австралийцев.
Раз в день в лагере проводили обход — полагалось тщательно поддерживать чистоту в уборных, на кухне, мыть посуду. Работа эта была противной, но обычно ее заканчивали до полудня, и остальное время было свободным.
Офицеров и младший командный состав отделили от солдат, им разрешалось не ходить на работу, но из четырех офицеров, находившихся в лагере, трое охотно, по собственному желанию, выходили на работу вместе с солдатами.
— Есть тут один неприятный тип, — сказал Исида. — Поручик, кажется. Уже месяц в лагере, а еще и словом ни с кем не обмолвился. Погодите, говорит, скоро всем вам крышка.
— Вы давно здесь? — спросил Ёсимура у Исиды.
— Месяца три, — ответил тот. — Можно считать, старожил.
— Значит… после боев на реке Преак?
— Да. Страшные были бои. Наша рота почти вся полегла. Я и еще двое из нашего взвода целый день бродили по джунглям. Еды — никакой, сами понимаете. Мы уж едва ноги волочили. Посоветовались и решили сдаться в плен.
Исида засмеялся. Ёсимуру поразил этот бесхитростный и откровенный рассказ. Неужели можно так открыто говорить о том, что ты сам, по собственной воле, поднял руки?
— И много здесь таких, как вы, — тех, что сами сдались? — поинтересовался Ёсимура.
— Сколько угодно! — ответил Исида таким тоном, будто гордился своим поступком, — О больных говорить не будем, но и большая часть из тех, кто еще держался на ногах, тоже сдалась в плен добровольно. Только поначалу никто в этом не признается. Все, словно сговорившись, твердят одно и то же: «Блуждал по джунглям, пока не угодил в лапы противника… Открыл глаза, а надо мной австралийские солдаты с автоматами…» И я сначала такую же околесицу нес. Однако, если человек не хочет попасть в плен, с ним этого и не случится. А если он попал в руки противника, значит, болтался где-нибудь поблизости, привлеченный запахом еды. Но после того как побудут в лагере с месяц, все начинают говорить правду. Смелые люди вроде Кубо-сан сразу признались: «Да, я сдался».
— Выходит, Кубо сдался добровольно? — перебил его Такано.
Исида озадаченно посмотрел на Такано.
— А вы что, не знаете? Он же с самого начала был против войны. И теперь все думает, как перестроить Японию после капитуляции. Япония-то, того и гляди, сложит оружие.
