Жена штурмовика - Даниил Юрьевич Туленков
Там он пробыл тоже недолго: два или три дня. Затем его отправили охранять резервную базу под названием «Сказка» куда-то в лесополосу, километров за десять от Фабричного.
Так сбылись его слова насчет «уеду в лес», но сейчас это было на руку. Потому что с того самого момента, как он был отправлен на свое последнее задание, стало ясно, что спокойные времена закончились.
Канал, закрытый под давлением командования, создал для него угрозу. Но он же и принес ему влиятельных друзей, небезразличных к его судьбе.
Я мало что об этом знала, но по обрывкам каких-то фраз мужа понимала, что где-то там, наверху, начались, сперва неспешно, процессы его перемещения из «Рысей» в какое-то другое место.
Я примерно представляла, что это за люди, потому что несколько раз они связывались со мной в тот период, когда муж был недоступен.
И именно от них я поняла, что его отправка на лесную базу, подальше от глаз непосредственного руководства, есть хороший знак.
Глава XXVIII
Чат
После того как был закрыт канал, часть читателей организовала в Телеграме отдельный чат, чтобы сохранить общение между собой и сохранить для мужа пусть и локальную, но площадку.
Я тоже присоединилась к нему, и это стало очень важной поддержкой для меня.
В те дни, когда он ушел на свое последнее задание, в середине декабря, чат меня буквально спас. Люди были готовы находиться со мной практически круглосуточно, сменяя друг друга, ободряя и поддерживая.
Люди, никого из которых я не знала лично, жертвуя своим временем и силами, находили возможность уделить мне внимание, поддержать и одобрить.
Мне было бы очень тяжело без этой поддержки.
Первый чат продержался недолго, распавшись вскоре на две группы. Второй также со временем подвергся почкованию.
По-разному сложились отношения участников этих чатов в течение последующих месяцев и особенно после того, как все закончилось.
Но ни о ком не хочется сказать ни одного дурного слова, вспоминая те ужасные не дни даже, а мучительно тянущиеся часы.
Одна из участниц чата, самарская поэтесса Наталья Огородникова, даже посвятила моим переживаниям в эти дни стихи.
Женское сердце
Анне Туленковой посвящается
Вдохнуло сердце, отогрелось будто.
За пару дней замерзло в забытьи.
Оно молилось каждую минуту,
Оно рвалось из трепетной груди.
Оно сжималось и почти не билось.
Оно кричало в звонкой тишине.
Оно в молитвах этих растворилось.
Ведь часть его с любимым на войне.
Бессонна ночь, и так тревожно утро,
И день туманом будто бы объят.
И мысли чередой, не находя приюта…
И вот он — миг, вернулся твой солдат…
19. XII.2023
Глава XXIX
В городе Т
Полк 1430
Перед самым Новым годом произошло событие, после которого я впервые за эти пять месяцев выдохнула.
Шестеренки в механизмах высших сфер завертелись со стремительной скоростью, и мой муж был наконец-то переведен из «Рысей» в комендантский батальон 1430-го мотострелкового полка.
Распоряжение о переводе пришло откуда-то с самого верха через все военные инстанции.
В тот же час за мужем в «Лесную сказку» была отправлена машина, он был доставлен в Фабричное и буквально в течение двух-трех часов перемещен далее, снова в тот самый город Т.
До конца контракта оставался ровно месяц, самый страшный для меня, невыносимо тяжелый психологически, — период, когда страх за близкого становится запредельным.
Когда спасительный берег уже не то чтобы виден, а находится практически на расстоянии вытянутой руки.
В эти дни мысль о том, что может произойти что-то ужасное и непоправимое, становится невыносимой.
Поэтому под самый Новый год, когда он оказался в другой части, я реально выдохнула.
И не зря.
Остатки «Рысей» после того перевода гоняли на передовую до самого последнего дня. Были потери — буквально за неделю до убытия в Ростов.
Муж Вики, водитель бронемашины, вернулся с передка буквально в шесть утра 26 января. А вечером этого же дня их погрузили на КамАЗы и увезли в Ростов.
Утром 27 января для них все закончилось.
Мой муж прибыл в Ростов отдельно, его отвез замполит одной из рот комендантского батальона 1430-го полка, проследил, чтобы ему были выданы на руки все документы.
В 1430-м полку он прослужил ровно месяц в абсолютном спокойствии. То, что выдохнул и он сам, чувствовалось по его сообщениям, по его разговорам, в целом по его поведению. Причем проявлялось это не только в хорошем смысле. Где-то он мог себе позволить и резкость, и даже грубость, и хамство — то, чего совершенно не было в дни, недели балансировки между жизнью и смертью.
В комендантском батальоне он, что называется, «оперился», и тут уже передо мной в полный рост встал вопрос, который я раньше просто задвигала куда-то в сторону.
Насколько он изменился? Насколько стал он другим человеком? И если изменился, то в какую сторону?
И изжили ли мы то, что ранило, обижало и причиняло мне боль раньше, в той, прежней жизни…
Оправданы ли были мои терпение, преданность, готовность ждать, проявленные все эти месяцы?
К сожалению, то, что проскочило в нашем общении в этот последний месяц его службы, давало мне почву для беспокойства.
Спокойствие, какое я обрела в отношении благополучного завершения этой истории, обернулось палкой о двух концах.
Я больше не могла не думать о том, что меня беспокоило…
Как-то раз мы очень сильно поругались в ходе очередной переписки.
Я всего лишь озвучила свое видение нашей встречи и обмолвилась, что мне бы хотелось, чтобы он по прибытии, выйдя из поезда, подарил мне цветы.
Его будто оборвало. Мое безобидное пожелание он воспринял как какое-то страшное оскорбление. Ишь, чего удумала. Цветы ей. Я тут, значит, «на колчаковских фронтах кровь проливал», а ей поди и вынь, да еще из поезда, каких-то цветов!
Слово за слово, он распалялся все больше и больше, буквально сатанея на глазах и срываясь на все более грубые и грубые ругательства.
Мне было больно и обидно. Я прекратила этот разговор, и несколько дней мы не общались.
Я была огорчена и расстроена до такой степени, что готова была пустить под нож все пережитое. Обнулить все эти месяцы и годы. Просто поставить точку здесь и сейчас.
Это был самый страшный, жестокий и подлый удар, пережитый мною за все это время.
Обидный до невозможности.
Несколько дней
