Жена штурмовика - Даниил Юрьевич Туленков
Вернулся и снова меня разбудил.
Ошибки нет.
И тогда я понял. Она все согласовала, не сказав мне, а ранним утром в день нашей свадьбы прыгнула в машину и помчалась ко мне за 360 километров.
Пусть через стекло в комнате краткосрочных свиданий, пусть по телефону, но мы все равно были в этот день вместе. Хотя бы три часа.
Хотя бы положив ладони на стекло, не имея возможности даже коснуться друг друга.
Я был счастлив.
Я вообще мало когда в своей жизни был так счастлив.
Сегодня я очень далеко.
Сегодня ни она ко мне, ни я к ней приехать не сможем.
Сегодня только слова в чате мессенджера. Может быть, плавающий и крякающий видеозвонок.
Но пусть это будет темный час перед рассветом.
Я очень хочу в это верить.
Верить и надеяться.
Я привык к тому, что в годовщину моей свадьбы меня окружает снег.
Снега нет вокруг меня, и его отсутствие, тоска по нему вгоняют меня в хандру и уныние больше, чем это могли сделать все пережитые мною события.
Нет любимой рядом, нет хрустящего снега, низкого зимнего солнца, и дата 6 декабря на календаре дарит ощущение обмана.
Но пусть это будет темный час перед рассветом.
Наши жены — это наш тыл.
Банально? Ну а как по-другому? Непреложные истины, они, знаете ли, банальны.
Правда, она проста, как формулы из учебника арифметики.
В самые тяжелые мгновения, в минуты опасности мы вспоминаем о женах.
О своей обязанности перед ними выжить и вернуться домой.
Приказано выжить. (с)
Это от них так. И этот приказ обязан выполнить самый лютый домостроевец и альфа-самец.
Этот приказ не подлежит обсуждению, и самая хрупкая, покорная и безмолвная дочь Востока имеет право отдать такой приказ самому брутальному, заросшему бородой до пояса мачо.
И он обязан принять его к исполнению.
Щёлкнуть каблуками и доложить: Jawohl. Zum befehl. И никак по-другому.
В Н-ке, когда я очнулся ото сна и сразу же оказался в кипящем огненном аду, в домике, полном пыли до потолка, среди каких-то невнятных криков и бесконечной автоматной трескотни, нащупывая в полутьме броник и каску (ну и очки, конечно, куда же я без очков), я поймал себя на мысли, что мне страшно сейчас не за себя.
Я уже пережил лютый страх несколько дней назад при мысли о том, как это будет, когда тебе в голову прилетит пуля.
Сейчас я почему-то думал не об этом.
Может быть, потому, что смерть, если она и придет прямо сейчас, то она придет из темноты. Будет быстро и, может быть, безболезненно.
Но мне стало неописуемо страшно и тоскливо при мысли о том, как Она переживет ту минуту, когда ей скажут, что…
Потом все как-то утряслось в плане того, что мы расселись по точкам, появилась какая-то организация, план действий.
Мудрое спокойствие индейца чероки, который Казань[4], привело в порядок мои нервы и подарило мне частичку себя.
Я больше не думал об этом.
Ни о жене, ни о сестре, у которой в этот день был день рождения. Я думал уже о совсем других вещах.
Не о том, как умереть, а о том, как успеть первым уловить, почуять смутное движение в темноте там, за домом, и успеть первым обрушить туда поток свинца.
Чтобы выполнить приказ выжить.
…
…Мы должны стрелять первыми.
Чтобы не только выжить, но и победить.
Женщина дома — это мощь и энергия.
Она дает нам сил зачастую больше, чем что-то иное.
Это стимул.
Это ответственность и обязанность.
Не случайно в некоторых структурах предпочтение отдается людям без тыла. Такие легче умирают.
Человек с якорями всегда будет думать о том, что он должен выжить и ему есть ради кого.
Армия в массе своей состоит из таких.
И кто-то сочтет, что это ее слабость.
Но нравится это кому-то или нет, однако всегда в конечном итоге именно армия будет той лошадкой, которая выволакивает всю коляску. На армии держится все.
Армия — часть народа, и этой частью нас делают именно наши жены, наши матери и дети.
Поэтому армия никогда не всадит нож в спину своей стране, в отличие от профессионалов без роду и племени.
Наши жены, ждущие нас дома, никогда не позволят нам это сделать.
Жены солдат, офицеров и генералов.
Жены мобиков. Жены контрактников. Жены БАРСов.
Жены «Шторм Z».
П.С. С годовщиной свадьбы тебя, любимая женщина».
Глава XXVII
Последний выход
Все произошло неожиданно, но вместе с тем ощущение неизбежности чего-то подобного витало в воздухе все дни с момента закрытия канала. Вечером 16 декабря муж позвонил и сообщил, что получил задание на выход на эвакуацию.
Ну, так он сказал, а что это было за задание — мне оставалось только гадать.
Я была очень встревожена событиями вокруг канала и на самом деле не знала, что думать.
Может, и впрямь задание, а может…
Мне было легче, когда он уходил туда, где я точно знала: там чужие, а здесь свои.
Но кто был свой, а кто чужой в этом случае?
А что, если он отправлен туда с тем, чтобы уже никогда не вернуться? Могла ли я это исключать?
Сейчас это может показаться нелепыми страхами, но не тогда.
Он убыл на задание 16 декабря в составе группы эвакуации, сопровождающей боевую группу из соседнего подразделения.
Вместе с ними они должны были следовать до линии боевого соприкосновения и где-то там ожидать, в каком-то укреплении, развития ситуации, в зависимости от того, нужна будет их помощь или не нужна.
16-го вечером они уехали и вернулись только лишь 18 декабря.
Это, конечно, не было так долго, как в октябре, но мне эти два дня дались много мучительнее и тревожнее, чем тогда.
И опасения за какие-то козни со стороны командования, и, что тоже важно, ощущение того, что до конца контракта остается не так много времени, и контраст после долгой работы в штабе, когда ощущение опасности волей-неволей началось притупляться.
Ну и, наконец, понимание того факта, что теперь его уже точно не оставят в покое. И если он выберется сейчас, то не факт, что это получится в следующий раз.
А следующий раз обязательно будет. В этом сомневаться уже не приходилось.
Вернувшись в Фабричное, муж обнаружил, что его место связиста уже окончательно занято.
Больше на дежурство он не выходил, а спустя пару дней
