Рикардо Фернандес де ла Регера - Ложись
Младший лейтенант Кастро привел с собой лейтенанта Барбосу в первый же день, когда тот прибыл в батальон. Барбоса был превосходным рассказчиком и обладал неисчерпаемым запасом всяких забавных историй и анекдотов. Он пришелся всем по душе. Обычно Барбоса был настроен мирно, улыбался, но иногда вдруг на него находили приступы настоящего безумия, и тогда он мог избить всякого, кто попадался ему под руку. Глаза его сверкали, он зеленел, поджимая и без того тонкие губы и обнажая при этом огромные желтые зубы, изглоданные не то пиореей, не то другой какой-то болезнью.
Аугусто и Барбоса сразу почувствовали друг к другу симпатию.
— Вы знаете, что штабных связистов расформируют? — спросил он Аугусто в тот вечер.
— И создадут четвертую роту, которой будет командовать Барбоса? — вставил Кастро.
— А куда денут нас? — поинтересовался Аугусто. Барбоса взглянул на него.
— Хотите ко мне в роту?
— Еще бы! Что за вопрос, лейтенант! Я только и мечтаю отделаться от Руиса.
— Да, он омерзительный тип, — согласился Барбоса. II тут же, хитро улыбнувшись, добавил:-А что, если сделать вас каптером роты?
— Вы шутите, лейтенант! — воскликнул Аугусто. — Об этом можно только мечтать!
— Ну что ж, тогда договорились! Аугусто с радостью поблагодарил его.
— Ты даже не представляешь, Гусман, что это такое, — убеждал его потом Луиса как-то слишком уж ретиво. — Будешь таскать на себе мешки, точно осел.
— Зато мне не придется больше нести караулы, маршировать и заниматься прочей ерундой.
— Я получил из дому письмо. Мои жалуются, что я редко им пишу, — заговорил вдруг Луиса о другом.
Он не любил уступать и, когда беседа принимала нежелательный для него оборот, не церемонясь, переводил разговор на другую тему.
В тот день, когда Аугусто вступил в свою новую должность, он пошел проводить Луису. Первая рота только что спустилась с позиций, расположенных на заснеженных вершинах Сомосиерры, где пробыла две недели. В этой роте служил Эспиналь; Аугусто решил повидать его и заодно познакомить с Луисой.
Луисе дали взвод, где не было капрала.
— Надо же! — недовольно проворчал он, хотя был явно польщен.
Эспиналь повел Луису в конюшню, где размещалась рота.
— Будешь спать вот здесь, рядом со мной.
— И этого сюда? — с досадой буркнул какой-то солдат, едва они вошли.
— Заткнись! — рявкнул на него Эспиналь.
— Самим негде приткнуться, а ты еще этого притащил…
— Да оставь ты… — начал было Луиса.
— Оставить? Ну нет! — обозлился Эспиналь. — Если ему не нравится, пусть катится отсюда ко всем чертям!
Луиса положил свой вещевой мешок, оружие, одеяло, и они вышли.
— Как дела на позициях? — спросил Аугусто Эспиналя.
— Да ничего, только вот холод собачий да вши заели! — и, обернувшись к Луисе, добавил: — Не повезло тебе, парень, не штабная это работа. Правда, пока тебе нечего беспокоиться. Сейчас самое страшное — неудобства, а вот на фронте…
— Мне можешь не рассказывать, дружище, — перебил его Луиса. — В Альто де лос Леонес я не такое повидал. Я тебе не новичок. Мне храбрости не занимать. На Эль Педрегале я сказал себе: «не уйду с высоты» — и не ушел.
Эспиналь промолчал. Аугусто почувствовал, что дружбы между ними не будет.
К ним подошли парни из взвода Луисы. Тот встретил их настороженно. Солдаты весело смеялись.
— Ну что, оставят тебя у нас? Наверно, сразу нашивки Дадут.
— На черта они мне! — угрюмо буркнул Луиса.
— Тебе с нами будет хорошо. Вот увидишь. Луисе было приятно, что солдаты сами просят его,
чтобы он командовал ими.
— Ну ладно, я согласен, только скажите, что я должен делать? — сказал он с необычной для него скромностью, но тут же, спохватившись, добавил: — Я немного подзабыл эту волынку с развертыванием цепи.
— Да мы сыты ею по горло. Просто смотришь, где укрытие, и командуешь: «Ты сюда, а ты туда!..»
— Не такой уж я дурак! — обиделся вдруг Луиса, что ему так подробно объясняют.
— Ну ладно! — невозмутимо продолжал солдат. — Пока ты нам отдашь приказание, мы и сами сообразим, что делать. Ты не бойся! — (Луиса нахмурился). — У нас в роте, кроме этого вот птенца, все ветераны.
У эстремадурца, слушавшего этот разговор с открытым ртом, вспыхнул в глазах огонек.
— А ты за меня не бойся. Придет время наступать, за мной дело не станет. Я как молния. Схвачу винтовку, погляжу, куда надо лезть, и бегом, бегом… прямо в окопы. Я как молния.
— Да перестань ты тарабанить, ради бога. Сам черт не разберет, что ты лопочешь. Как вам нравится этот болван? Он, видите ли, пуль не боится! На Эль Педрегале мы уже видели таких.
— Это я-то пуль не боюсь? — оскорбился вдруг эстремадурец. — Тоже мне умник нашелся! Прежде всего спокойствие. Начнется паника? Я без спешки… Надеваю портупею, хватаю винтовку и — вперед. А наступать надо, я тоже не тороплюсь. Прежде всего спокойствие и выдержка.
— Хотел бы я видеть, как это у тебя получится! — воскликнул Аугусто.
— Так ведь я…
— Уж больно ты горяч, — вставил другой.
— Что ты смыслишь в этом, молокосос? Я только вот что скажу. В первом бою я совсем голову потерял от страха. Услышав шипение снаряда, я бросился бежать и бежал, пока не свалился на землю. Впрочем, вы сами знаете, чем все это кончилось.
— Да, черт возьми! Ему повезло. Осколок срезал с него амуницию, точно бритвой.
— Еще чуть-чуть, и мне была бы крышка. А все потому, что я потерял голову от страха.
— Это еще что! Помнишь случай с моим земляком из второй роты?
— Еще бы!
— Ты же сам видел. Осколок разорвал ему рубаху вот здесь, на груди. Понимаешь, на самой груди и даже кожи не задел.
— Побожись!
— Своими глазами видел! Прорвал шинель, гимнастерку, рубашку. А кожи не коснулся. Вот как бывает, парень!
— Это еще что! — вмешался в разговор Луиса. — В Альто де лос Леонес нас целый день бомбардировал «башмачник». Мы сидели в блиндаже. Я только на минуту вышел по нужде. Вернулся, а от взвода одни куски остались. Так-то, друзья!
Аугусто распрощался с Луисой и отправился в свою роту. Эспиналь пошел его проводить.
— Ты больше ничего не получал от родителей?
— Нет, только тогда по радио, и все. Сестры написали им через Красный Крест.
— Жаль… Теперь, наверно, когда ты стал каптером, тебе будет лучше, чем при штабе.
— Надеюсь. А там кто знает. Тебе хорошо. Наверно, приятно получать письма от невесты. Конечно, у меня тоже есть сестры, зять, и они меня любят, но это совсем не то. Мать, невеста. Не знаю. Кто-нибудь, кто живет только ради тебя. Иногда мне очень одиноко.
— А ты переписывайся с какой-нибудь девушкой. Будет легче.
— Нет, так я не могу.
В ту ночь Аугусто спал в новой роте. Место для полевой кухни еще не определили. Рота разместилась в небольшом хлеву. Спали вповалку на соломе, на полу, в яслях. Рота в основном состояла из новобранцев. Бывалых солдат почти не было. Аугусто нашел Кампоса, и они улеглись рядом, в глубине хлева. Прозвучал сигнал отбоя. Солдаты тихо переговаривались. В темноте вспыхивали светящиеся точки сигарет. Наступили минуты покоя. Щемящая тоска, оставшаяся у Аугусто после разговора с Эспиналем, постепенно рассеивалась. Все будет хорошо. На деревяшке, вбитой в стену у двери, горел огарок свечи, излучая желтоватый тусклый свет. Слышно было, как снаружи воет ветер. Вошел сержант, получивший звание неделю назад. Вместе с ним ворвался ледяной воздух. Свеча погасла.
— Эй, дневальный, спички есть?
— Нет, сержант.
— Вечно у тебя ни черта нет. Мать твою…
— У меня есть, — сказал кто-то.
Ветер с силой хлынул в дверь, ночная мгла заполнила темный хлев. Сержант закрыл дверь и поморщился. В хлеву стоял запах грязных тел и пота. Воздух был спертый, тяжелый. Сержант должен был ночевать здесь. И настроение у него сразу испортилось.
— Фу, черт! Да где же вы?
— Иду, сержант, иду.
— Осторожнее! Не наступи на меня, — буркнул кто-то.
— Ничего, не рассыплешься!
Чиркнула спичка. Вспыхнуло голубоватое пламя, потом еще, и загорелся золотистый огонек. Но тут раздался чей-то голос:
— Погаси свет! Погаси!
Аугусто приподнялся. Голос звучал из глубины хлева, где-то совсем рядом. Глухой, задыхающийся, дрожащий.
— А, черт! Что еще там случилось? — спросил сержант.
— Погаси свет, на нас идут танки! Они убьют нас! Убьют! Ой, мамочка! Мама!
И тишину взорвало судорожное, конвульсивное рыдание. Жуткий плач мужчины.
— Что с тобой? А ну-ка! Что случилось?
Сержант зажег свечу. Руки его дрожали. Он поднял свечу и направился в глубь хлева.
— Пропустите! Пропустите!
Солдаты поджимали ноги. Аугусто и Кампос вскочили. За ними поднялось еще несколько человек.
Он стоял на коленях, обеими руками прижимая к груди одеяло.
