Джек Хиггинс - Орел приземлился

— Быть по сему. Я правильно расслышал, что кто-то говорил о виски «Белая лошадь»?

Все бросились к бару, а Альтманн заиграл песенку «Мы идем на Англию». Кто-то бросил в него пилотку, а Штайнер сказал:

— Брось играть эту старую ерунду. Давай послушаем то, что стоит слушать.

Дверь отворилась, и вошла Ильзе Нойхофф:

— Можно мне теперь войти?

Вся группа взревела. В мгновение Ильзе подняли и посадили на стойку.

— Песню! — потребовали все хором.

— Ладно, — смеясь, сказала она. — Что вам спеть?

Штайнер успел сказать раньше всех резким, твердым голосом:

— Все пошло вверх тормашками.

Наступила внезапная тишина. Ильзе посмотрела на Штайнера, и лицо ее побледнело.

— Вы уверены?

— Очень подходяще, — сказал он. — Поверьте мне.

Ханс Альтманн заиграл, вложив в первые аккорды всю душу, а Ильзе медленно прошлась взад и вперёд по стойке, уперев руки в боки. Она пела странную меланхоличную песню, известную всем, кто участвовал в Зимней кампании:

— Что мы здесь делаем? Для чего это все? Все пошло вверх тормашками.

На глазах у нее были слезы. Она широко развела руки, как будто хотела всех обнять. И вдруг все запели, медленно, низкими голосами, глядя на нее. Штайнер, Риттер, все, даже Радл.

Девлин растерянно переводил взгляд с одного лица на другое, затем повернулся, открыл дверь и выбежал из бара.

— Я сошел с ума или они? — прошептал он.

Терраса была затемнена. Радл и Штайнер вышли выкурить сигару после обеда, а больше для того, чтобы оказаться наедине. Сквозь толстые шторы на стеклянных дверях они слышали голос Девлина и веселый смех Ильзе Нойхофф и ее мужа.

— Человек с большим шармом, — сказал Штайнер.

Радл кивнул:

— У него есть и другие качества. Очень многие, подобные ему, много лет назад с благодарностью покинули бы Ирландию. После того как я вас оставил сегодня днем, у вас была взаимообогащающая беседа, как я понимаю.

— Думаю, было бы правильнее сказать, что мы понимаем друг друга, — сказал Штайнер. — Вместе мы очень внимательно посмотрели карту. Огромной помощью будет посылка вперед Девлина, поверьте мне.

— Что еще мне следует знать?

— Да, молодой Вернер Бригель бывал в тех местах.

— Бригель? — спросил Радл. — Кто это?

— Унтер-офицер. Двадцать один год. Три года службы. Родом из местечка на Балтийском море, которое называется Барт. Говорит, что береговая полоса там сильно похожа на Норфолк. Огромные безлюдные песчаные пляжи и масса птиц.

— Птиц? — переспросил Радл.

Штайнер улыбнулся в темноте:

— Я не сказал вам, что птицы — это страсть в жизни молодого Вернера. Однажды под Ленинградом нас от нападения партизан спасла огромная стая скворцов, которую они вспугнули. Мы с Вернером оказались в простреливаемом месте и лежали, уткнувшись лицом в грязь. Полчаса он рассказывал мне во всех подробностях, как скворцы перелетают на зиму в Англию.

— Захватывающе, — с иронией заметил Радл.

— Можете смеяться, но для нас мерзкие тридцать минут прошли довольно быстро. Кстати, именно эта страсть заставила его поехать с отцом в Северный Норфолк в 1937 г. Там, по-видимому, все побережье славится птицами.

— Ну, ладно, — сказал Радл. — Каждый сходит с ума по-своему. А как насчет вопроса, кто говорит по-английски? Вы с этим разобрались?

— Лейтенант Нойманн, унтер-офицер Альтманн и юный Бригель говорят по-английски хорошо, но, конечно, с акцентом. Брандт и Клугл на ломаном языке. Достаточно, чтобы столковаться. Между прочим, подростком Брандт работал матросом на грузовых судах на линии Гамбург — Гулль.

Радл кивнул:

— Могло быть и хуже. Скажите, а Нойхофф вообще не расспрашивал вас?

— Нет, но ясно, что ему очень любопытно. А бедная Ильзе просто вне себя от беспокойства. Мне придется убедить ее не поднимать разговора обо всем этом с Риббентропом в непродуманной попытке спасти меня, сама не зная от чего.

— Хорошо, — сказал Радл. — Вы сидите тихо и ждите. Через неделю — дней десять вы получите приказ о передислокации. Все будет зависеть от того, как скоро я найду подходящую базу в Голландии. Как вы знаете, Девлин, по всей вероятности, отправится примерно через неделю. А теперь, думаю, нам надо вернуться в дом.

Штайнер дотронулся до его руки:

— А мой отец?

Радл сказал:

— Было бы нечестно с моей стороны заставить вас верить, что у меня в этом вопросе есть хоть какое-нибудь влияние. Дело ведет лично Гиммлер. Все, что я могу сделать — а сделаю я это обязательно, — это рассказать ему, как охотно вы идете на эту операцию.

— И вы честно думаете, что этого будет достаточно?

— А вы?

Смех Штайнера был совсем невеселым.

— У него нет такого понятия, как честь.

Замечание это звучало на удивление старомодно, и Радл был заинтригован.

— А у вас? — спросил он. — У вас есть?

— Возможно, и нет. Возможно, это слишком громкое слово, чтобы выразить то, что я имею в виду. Просто — держать данное слово, не бросать друзей в беде. Все это вместе и составляет честь?

— Не знаю, друг мой, — ответил Радл. — Могу с уверенностью сказать только одно — вы слишком хороши для мира рейхсфюрера, поверьте. — Он обнял Штайнера за плечи. — А теперь нам действительно лучше вернуться.

Ильзе, полковник Нойхофф и Девлин сидели за круглым столиком у камина, и она раскладывала пасьянс.

— Ну-ну, удивите меня, — сказал Девлин.

— Вы хотите сказать, что не верите в бога, мистер Девлин? — спросила Ильзе.

— Такой приличный католик, как я? Гордый продукт всего самого лучшего, что могли вложить иезуиты, фрау Нойхофф? — Он усмехнулся. — Что вы теперь скажете?

— Что вы в высшей степени суеверный человек, мистер Девлин. — Улыбка сползла с ее лица. — Видите ли, — продолжала Ильзе, — у меня очень высокая чувствительность. Карты не важны. Они просто орудие.

— Тогда продолжайте.

— Очень хорошо, ваше будущее на одной карте. Седьмой по счету.

Она быстро отсчитала карты и перевернула седьмую. Это был скелет с косой, и карта лежала вверх ногами.

— Веселенькая карта, верно? — Девлин старался, чтобы его голос звучал беспечно, но это ему явно не удавалось.

— Да, смерть, — сказала она, — но вверх ногами она значит совсем не то, что вы воображаете. — Она полминуты глядела на карту, затем быстро сказала: — Вы проживете долго, мистер Девлин. Вскоре у вас будет длительный период бездействия, даже застоя, а в последние годы жизни — революция, возможно, убийство, — Ильзе спокойно посмотрела на него. — Это вас удовлетворяет?

— Долгая жизнь — да, — весело ответил Девлин. — А насчет остального — рискну.

— Можно и мне принять участие, фрау Нойхофф? — спросил Радл.

— Если хотите.

Она сосчитала карты. На этот раз седьмой была перевернутая звезда. Ильзе долго смотрела на нее:

— У вас плохо со здоровьем, господин полковник.

— Правда, — согласился Радл.

Она подняла голову и просто сказала:

— Думаю, вы знаете, что здесь?

— Спасибо, думаю, знаю. — Радл спокойно улыбнулся.

Возникло небольшое замешательство, как будто внезапно пробежал холодок, и Штайнер сказал:

— Ладно, Ильзе, а мне?

Она было потянулась к картам, чтобы их собрать.

— Нет, не сейчас, Курт, думаю, на один вечер достаточно.

— Чепуха, — сказал он. — Я настаиваю. — Он собрал карты. — Вот, передаю вам колоду левой рукой, правильно?

С явным нежеланием она взяла колоду, посмотрела на Штайнера с немой просьбой, затем начала отсчет. Быстро перевернула седьмую карту, взглянула на нее и положила обратно в колоду.

— Вам и в картах везет, похоже, Курт. Вам выпала сила. Значительное состояние, триумф в жизненных передрягах, неожиданный успех. — Ильзе широко улыбнулась: — А теперь, извините, джентльмены, я пойду займусь кофе, — и вышла из комнаты.

Штайнер перевернул карту. Это был повешенный. Он тяжело вздохнул.

— Женщины, — сказал он, — иногда бывают очень глупы. Не правда ли, джентльмены?

Утром стоял туман. Нойхофф приказал разбудить Радла на рассвете и за кофе сообщил ему эту неприятную новость.

— Боюсь, вечная проблема здесь, — сказал он. — Но никуда не денешься, и прогноз мерзкий. Никакой надежды, что погода изменится до вечера. Вы можете столько ждать?

Радл покачал головой:

— К вечеру я должен быть в Париже и чтобы успеть, необходимо сесть на транспорт на Джерси в одиннадцать. Что еще вы можете предложить?

— Если вы настаиваете, я мог бы организовать переброску на торпедном катере, — сказал ему Нойхофф. — Предупреждаю вас, что это очень неприятно, даже, скорее, опасно. У нас здесь больше неприятностей от английского флота, чем от ВВС. Но отправляться надо без промедления, если хотите попасть на Сент-Хельер вовремя.