Джек Хиггинс - Орел приземлился

Радл пропустил его замечание мимо ушей.

— Мы должны воевать. Выбора у нас нет.

— До последнего солдата?

— А что еще можно сделать?

— Нам не победить.

Пальцы здоровой руки Радла сжались в кулак, им овладело нервное возбуждение:

— Но мы можем заставить врагов изменить свое мнение. Ведь какая-либо договоренность лучше, чем эта бесконечная бойня.

— И убийство Черчилля поможет? — спросил Штайнер явно скептически.

— Это покажет им, что зубы у нас еще есть. Вспомните, какой фурор произвел Скорцени, похитив Муссолини из Гран Сассо. Сенсация всемирного масштаба.

Штайнер сказал:

— Как я слышал, руку к этому приложили также генерал Штудент и несколько парашютистов.

— Ради бога, — нетерпеливо продолжал Радл, — представьте себе, как бы это выглядело. Немецкий парашютный десант в Англии, да еще с такой целью! Конечно, вы, возможно, сомневаетесь, можно ли это сделать.

— Не вижу, почему бы и нет, — спокойно сказал Штайнер. — Если документы, которые я только что видел, точные и если вы сделали свое домашнее задание правильно, дело могло бы пойти, как швейцарские часы. Мы действительно могли бы захватить томми[2] врасплох. Туда и обратно, и они даже не поймут, что произошло, но дело не в этом.

— А в чем? — воскликнул Радл, доведенный до отчаяния. — Неужели для вас показать фигу фюреру более важно? Из-за суда? Потому что вы здесь? Штайнер, вы и ваши люди — мертвецы, если вы здесь останетесь. Восемь недель назад — тридцать один человек. А сколько осталось — пятнадцать? Ради своих людей, ради себя вы должны воспользоваться последним шансом остаться в живых.

— Или же умереть в Англии.

Радл пожал плечами:

— Это вполне может оказаться поездкой туда и обратно. Вы же сами сказали, что дело может пойти, как швейцарские часы.

— А в этих часах самое ужасное, что достаточно мельчайшей детали выйти из строя, как вся проклятая штука прекращает работать, — вставил Девлин.

Штайнер сказал:

— Хорошо сказано, мистер Девлин. Скажите мне одну вещь. Почему вы едете?

— Очень просто, — сказал Девлин. — Потому что это там. Я последний великий авантюрист.

— Отлично, — весело рассмеялся Штайнер. — Конечно, я могу принять ваше предложение. Сыграть в эту игру. Самую большую игру. Но, знаете, не поможет, — продолжал он. — Полковник Радл говорит, что это мой моральный долг по отношению к моим людям, потому что предотвратит безусловную гибель здесь. Так вот, буду с вами предельно откровенен. Не думаю, чтобы у меня был по отношению к кому-нибудь моральный долг.

— И даже к отцу? — спросил Радл.

Наступила тишина, слышно было только, как волны плещутся внизу, перекатываясь через камни. Штайнер побледнел, глаза его потемнели.

— Ну, рассказывайте.

— Гестапо держит его на Принц-Альбрехтштрассе. Подозрение в государственной измене.

Штайнер, вспомнив дни, которые он провел в штабе отца во Франции в сорок втором году, и что говорил старик, сразу же понял, что это правда.

— А, понятно, — тихо сказал он. — Если я буду паинькой и буду делать, что мне говорят, это ему поможет. — Вдруг выражение лица его изменилось и стало страшным. Повернувшись к Радлу, он задвигался, как в замедленном кино. — Негодяй вы. Все вы негодяи, — и схватил Радла за горло.

Девлин мгновенно вмешался. Он почувствовал, что потребовалась вся его недюжинная сила, чтобы оттащить Штайнера.

— Не он, дурак вы этакий. Он под тем же сапогом, что и вы. Хотите застрелить кого-нибудь, застрелите Гиммлера. Ведь это он вам нужен.

Радл с трудом отдышался и облокотился на парапет. Вид у него был совсем больной.

— Простите, — Штайнер положил руку ему на плечо с искренним сочувствием. — Мне бы следовало знать.

Радл поднял протез:

— Это видите, Штайнер, а глаз? А прочие повреждения вам не видны. Проживу два года, если повезет, вот что говорят мне доктора. Не мне это нужно. Это для моей жены и дочерей, потому что при мысли, что с ними будет, я просыпаюсь по ночам весь в поту. Вот почему я здесь.

Штайнер медленно кивнул:

— Да, конечно, я понимаю. Мы все в тупике и ищем выход. — Он глубоко вздохнул. — Ладно, пошли обратно. Я расскажу ребятам.

— Только не о цели, — предупредил Радл. — Пока рано.

— Тогда о месте назначения. Они имеют право знать. Что касается остального… я обсужу пока только с Нойманном.

Он уже уходил, когда Радл сказал:

— Штайнер, я должен быть с вами честным. — Штайнер обернулся и посмотрел на него. — Несмотря на все, что я тут говорил, все же считаю, попробовать стоит. Конечно, как говорит Девлин, похищение Черчилля, живого или мертвого, победы нам не принесет, но, возможно, их встряхнет. Заставит их снова подумать о мирных переговорах.

Штайнер сказал:

— Дорогой мой Радл, если вы верите этому, вы поверите чему угодно. Могу вам сказать, что это дело принесет нам, если оно удастся. Англичане нас всех проклянут!

Он повернулся и пошел по пирсу.

Пивная была полна дыма. Ханс Альтманн играл на пианино, остальные сгрудились вокруг Ильзе, которая сидела у стойки бара, держа в руке стакан джина, и во всех подробностях рассказывала слегка неприличную историю, относящуюся к любовной связи рейхсмаршала Германа Геринга — предмету последних сплетен в высшем обществе. Когда Штайнер, а за ним Радл и Девлин вошли в комнату, раздался взрыв хохота. Штайнер с удивлением оглядел сцену, и особенно батарею бутылок на стойке бара.

— Что здесь происходит, черт побери?

Мужчины отошли от стойки, а Риттер Нойманн, который стоял с Брандтом, сказал:

— Сегодня утром Альтманн обнаружил дверцу под старым тростниковым матом позади стойки, сэр, и подвал, о котором мы ничего не знали. Два даже не вскрытых ящика сигарет. В каждом по пять тысяч. — Он махнул рукой вдоль стойки: — Джин Гордона, «Бифитер», шотландское виски «Белая лошадь», фирма «Хей и Хейг». — Он поднял бутылку и с трудом прочитал по-английски: «Ирландское виски „Бушмилла“».

Лайам Девлин издал вопль восторга и выхватил бутылку у Нойманна.

— Застрелю первого же, кто выпьет хоть каплю, — объявил он. — Клянусь. Это все мне.

Все рассмеялись. Штайнер поднял руку:

— Тихо, надо кое-что обсудить. Дело. — Он обернулся к Ильзе Нойхофф: — Простите, любовь моя, но это совершенно секретно.

Она была женой солдата.

— Я подожду снаружи. Но выпустить джин из поля зрения отказываюсь. — Ильзе вышла, держа бутылку «Бифитера» в одной руке и стакан — в другой.

Теперь в баре стояла тишина, все неожиданно отрезвели и ждали, что скажет Штайнер.

— Дело простое, — сказал он. — Есть шанс выбраться отсюда. Специальное задание.

— А что делать, господин полковник? — спросил сержант Альтманн.

— Профессиональное дело. То, чему вас учили.

Реакция была мгновенной, поднялся взволнованный гул. Кто-то прошептал:

— Значит, снова будем прыгать?

— Именно об этом я и говорю, — сказал Штайнер. — Но дело сугубо добровольное. Личное решение каждого присутствующего.

— Россия, господин полковник? — спросил Брандт.

Штайнер покачал головой:

— Место, где не воевал ни один немецкий солдат. — На лицах было написано сильное любопытство, напряжение, ожидание. Он по очереди оглядел всех. — Кто из вас говорит по-английски? — тихо спросил он.

Все были поражены, наступила полная тишина. Риттер Нойманн настолько забылся, что спросил хриплым голосом:

— Ради бога, Курт, ты что, шутишь?

Штайнер покачал головой:

— В жизни не был более серьезным. То, что я вам сейчас говорю, естественно, совершенно секретно. Короче говоря, примерно через пять недель предполагается, что нас сбросят ночью над сильно изолированной частью английского побережья Северного моря. Вылетать будем из Голландии. Если все пойдет, как намечено, то нас заберут на следующую ночь.

— А если нет? — спросил Нойманн.

— Погибнешь, конечно, и тебе будет все равно. — Он огляделся. — Вопросы есть?

— Можно узнать цель задания, господин полковник? — спросил Альтманн.

— Та же, что у Скорцени и у его парней-парашютистов. Вот все, что я могу сказать.

— Ну, для меня этого вполне достаточно, — Брандт огляделся. — Если мы поедем, то можем умереть, но если останемся, то умрем обязательно. Если вы едете — мы едем.

— Согласен, — сказал Риттер Нойманн и встал по стойке «смирно».

Все, кто был в комнате, последовали его примеру. Штайнер стоял, как бы погрузившись в себя, а затем кивнул:

— Быть по сему. Я правильно расслышал, что кто-то говорил о виски «Белая лошадь»?

Все бросились к бару, а Альтманн заиграл песенку «Мы идем на Англию». Кто-то бросил в него пилотку, а Штайнер сказал:

— Брось играть эту старую ерунду. Давай послушаем то, что стоит слушать.