Свен Хассель - Фронтовое братство
— Так рано? — удивленно спросил Штайн, а Бауэр, не говоря ни слова, стал одеваться.
Легионер усмехнулся.
— Bon, пошли. Надо размяться немного.
Малыш запустил сапогом Морицу в голову.
— Громче, тыловой дьячок. Я не слышу твоей священной маршевой песни.
Несчастный судетский доброволец заорал писклявым дискантом протестантский гимн.
Мы пошли к выходу. Спускаясь по лестнице, Малыш пнул ведро с водой, расплескав ее во все стороны.
Он повсюду устраивал бучу, где бы ни появлялся.
— Грязная тварь! — заорал он на уборщицу, насквозь пропитанную тупым, самодовольным национал-социализмом. — Поставила тут свое ведро, чтобы я споткнулся и сломал шею. Я позабочусь, чтобы тебя упекли в тюрьму за подрывную деятельность против вооруженных сил Рейха!
Уборщица злобно посмотрела на него. Уперлась красными кулаками в широченные бедра и зашипела:
— Ты это нарочно, грязный хулиган! Какой мерзавец! Я добьюсь, чтобы тебя отдали под трибунал и повесили!
— Цыц, гитлеровская ведьма, — издевательски бросил Малыш и еще одним пинком отправил ведро в стекло раздвижной двери.
Уборщица зарычала и ударила себя по щекам в неистовой ярости.
Прибежал унтер-офицер, в каске и с пистолетом, как полагалось дежурному.
— Он опрокинул мое ведро, — заверещала уборщица. — Оскорбил фюрера. Обозвал меня гитлеровской ведьмой!
Дежурный по госпиталю был молодым и неопытным. Он свирепо сверкнул на нас глазами по обыкновению молодых унтеров. Посмотрел на ведро, подскакивающее на кафельном полу. На разбитое дверное стекло. Заметил, что ему насмешливо улыбается половая тряпка посреди пола.
— Смирно! — приказал он, взвинчивая себя.
Мы очень медленно свели пятки и приняли позу, которую можно было принять за стойку «смирно».
Уборщица оживилась. Вытерла руки грязным фартуком с орлом посередине и с обвиняющим видом затопала в коридор.
Малыш тупо, равнодушно смотрел прямо перед собой. Буравил взглядом объявление об обязанностях амбулаторных больных, приходящих на первое обследование.
Дежурный с важным видом встал перед ним, выпятил грудь и пропищал:
— Я займусь тобой, свиное ухо.
Малыш склонил голову и воззрился на ретивого унтера медицинской службы в слишком большой каске так, словно замечал в нем начальные признаки безумия.
— Я тебе говорю, ленивый бездельник.
— Мне? — спросил Малыш с деланным изумлением, ткнув себя пальцем в грудь.
— О Господи!
Дежурный хотел прореветь это во весь голос, но у него получилось только жалкое кукареканье.
— Видите ли, — Малыш фамильярно усмехнулся, — устав требует, чтобы ко мне обращались по званию. Даже если я чем-то провинился. — И сунул нашивку на рукаве под нос унтер-офицеру медицинской службы, который отскочил на шаг, чтобы не оказаться сбитым с ног. — Как герр унтер-офицер может видеть, я ефрейтор, и прошу, чтобы вы обращались ко мне «герр ефрейтор».
Наши лица вспыхнули от восторга. Никто из нас не думал, что Малыш сумеет дать достойный Порты ответ.
— Какой-то охламон вздумал указывать мне? — заорал дежурный. — Отвечай, когда я к тебе обращаюсь!
— Ты задница с ушами! — негромко сказал ему Малыш любезным голосом.
Унтер подскочил, будто упавшая на камни минометная мина. Он отказывался верить своим органам чувств и таращился на усмехавшегося Малыша, который с нетерпением ждал, что последует дальше.
— Повтори, что ты сказал, — промямлил наконец унтер, остолбеневший от изумления.
— У тебя что, грязные уши? — доверительным тоном спросил Малыш.
Унтер стал заикаться. Не мог произнести внятно ни единого слова. Потом усилием воли овладел собой, указал на всех нас и промяукал:
— Вы все свидетели тому, что сказала эта свинья.
Легионер негромко засмеялся, и унтер совершенно вышел из себя.
— Чего смеешься, бродяга? Не беспокойся, я займусь тобой, черноглазый кастрат!
Улыбка сошла с рассеченного шрамом лица Легионера. Глаза его стали холодными, как у кобры. Унтер в своей ярости нажил себе смертельного врага.
Штайн немедля ответил:
— Докладываем герру унтер-офицеру, что мы не можем быть свидетелями. Мы ничего не слышали и ничего не видели.
Низкорослый унтер подскочил к Штейну, будто петух, спугнутый во время спаривания. Рослый, широкоплечий Штайн стоял, словно высеченный из гранита.
— Так вы собираетесь бунтовать. В ружье! — прокукарекал унтер.
Грохоча, будто рота броневиков, из караульного помещения выкатились десять солдат медицинской службы. Толкаясь и суетясь, они сгрудились перед бледным дежурным; тот с удовлетворением оглядел свое воинство. И, указав на нас, завопил своим телохранителям:
— Арестуйте их!
Никто не шевельнулся. Унтер ткнул в них пальцем.
— Я приказал вам арестовать их!
— Не имеем права, — ответил старый ефрейтор с протяжным гамбургским произношением.
Дежурный вздрогнул, словно получив удар дубинкой по голове. Ему потребовалось время, чтобы овладеть собой настолько, дабы повторить приказание.
— Арестуйте их! Посадите под замок!
— Не имеем права, — тут же ответил старый ефрейтор, похожий на бывшего докера.
— Бунт, бунт! — завопил в полном замешательстве дежурный. Он метался, будто кошка, вскочившая на горячую кухонную плиту.
Старый ефрейтор подмигнул нам. Мы следили за ходом событий с плохо скрытым восторгом, надеясь на худшее
Издав несколько булькающих звуков, дежурный пришел в себя. И с шипением обратился к своим подчиненным:
— Подумайте, что вы наделали! Опомнитесь! Вы можете поплатиться за это головами! — Его рука в перчатке рассекла воздух, словно нож гильотины в Плётцензее. — Я фюрер гитлерюгенда, мое слово имеет вес.
— Мы думали, вы армейский унтер-офицер медицинской службы, — спокойно заметил Штайн. — А фюреру гитлерюгенда подчиняться мы не должны.
Он хотел уйти, но унтер бросился к нему диким зверем, выхватил из кобуры большой пистолет, взвел курок и задыхающимся голосом завопил:
— При попытке к бегству я применю оружие! Вы все арестованы именем фюрера и будете обезглавлены!
— Вот это власть, — засмеялся Бауэр. — Арест, обвинение, приговор, казнь. И все за две минуты.
— Не скальтесь! — заорал дежурный, дошедший до белого каления. — Вы будете болтаться на виселице, мерзавцы! Все будете, — пригрозил он, размахивая над головой пистолетом.
Потом, разумеется, произошло то, что всегда происходит при атмосферных возмущениях такого рода. Пистолет выстрелил. Притом дважды. Маленький унтер так испугался первого выстрела, что ему свело руку, и он снова нажал на спуск. Еще один громкий выстрел потряс тихие коридоры со множеством дверей. Унтер бросил пистолет на пол. Малыш любезно поднял его и протянул дежурному, перед этим подув в дуло на техасский манер и сообщив, что в обойме осталось четыре патрона.
Уборщица скрылась в страхе перед шумом, причиной которого стала. Не забыв прихватить ведро и половую тряпку.
В коридор вышел фельдфебель Домас с еще жирными от завтрака губами. И мгновенно оценил положение. Пистолет в руке Малыша, протянутый дежурному. Два отверстия в двери лаборатории, в которые глядели девушки, уверенные, что под дверью у них свершается революционное возмездие. Заметил охранников, стоявших неровной колонной и одетых не по уставу — одни в касках, другие — без; трое с винтовками, один с автоматом, остальные без оружия, в незастегнутых кителях. Увидел воду на полу и разбитое стекло в двери. И прежде всего он увидел нас, старую компанию, стоявшую в странном положении «смирно».
Он укоризненно смотрел на дежурного, который смог настолько овладеть собой, чтобы отдать рапорт, очень длинный рапорт, в котором несколько раз прозвучали слова «бунт», «казнь», «вредительство» и «неподчинение». Фельдфебель из армейского госпиталя облизнул с блестевших губ жир краденой свинины, которую съел пять минут назад.
— Ты уверен, что рапорт точен? — спросил он, барабаня пальцем по второй сверху пуговице на мундире дежурного, стоявшего прямо, как столб. И, не дожидаясь ответа, резко выкрикнул: — Кто стрелял?
— Я, герр фельдфебель, — громко ответил маленький унтер в большой каске.
— Ну, черт возьми, — произнес фельдфебель и снова облизнул толстые губы. — А кто был предполагаемой целью? Насколько я понимаю, никто не убит?
Он внимательно огляделся, дабы лишний раз увериться, что на блестящем кафельном полу не валяется парочки трупов. Они нарушили бы его представление о порядке.
— Предполагаемой целью был я, — громогласно объявил Малыш. Дежурный открыл рот, собираясь что-то сказать, но фельдфебель покровительственным жестом велел ему придержать язык.
— Ну, в таком случае никаких преступных намерений быть не могло, — негромко сказал он. — Но вот что бывает, когда ленивым бездельникам захочется пострелять.
