Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом
— Ты, Шимон, и ты, Йонаш, оставайтесь тут, — приказал старший.
«Осторожен, сукин сын!» — подумал Пекар и повел гостей в дом.
Партизаны уселись за стол, на котором скоро появилась всякая снедь. Над большой миской горячей полевки вился парок. Пекар принес из погреба бутылку боровички и, кинув взгляд на часы с кукушкой, висевшие против него на стене, насупился: «Дорого обойдется мне эта свадьба!» Но тут же в уме прикинул: шесть с половиной тысяч да три партизанских — это сумма. Часы показывали пять, уже смеркалось, а немцы должны были быть не позже половины шестого. Пекар стал договариваться о трех тысячах.
— Пошли, — сказал он старшему, — посмотришь, что продаю, — и захихикал. — А то еще кота в мешке купишь.
— Что ж, пойди посмотри, Мариан! — приказал русский, а сам стал распоряжаться, кому пойти на подмену тем, кто сторожил лошадей.
«Осторожен, собака!» — злобно подумал Пекар.
— Идем, отец, показывай! — предложил тот, кого называли Марианом.
Пекар успел возвратиться, успел получить свои три тысячи и вышел опять будто бы за колбасой, которая так понравилась гостям, но возвращаться не торопился, так как на часах было двадцать пять минут шестого. Пекар и жену отослал в погреб, чтобы она не попала под пулю.
Немцы приехали в точно назначенное время. Пекар услышал выстрелы и, взяв охотничье ружье, стал у чердачного окна.
Двое, сторожившие коней, были сразу убиты. Пекар видел, как кони стали рваться с привязи. Но тут его внимание привлек третий партизан. Он выскочил в окно и пустился через двор к лошадям. Это был тот, в котором Пекар признал русского. Да, это был он, и Пекар выстрелил в него из своего ружья один раз и еще раз, потому что русский уже добежал до лошади и взялся за повод. После второго выстрела русский упал.
Все было кончено. Ни один не ушел со двора Пекара. Были убитые и раненые и среди немцев, хотя партизаны не ожидали такого предательского налета. Лейтенант, командовавший немцами, был страшно зол не только на партизан, но и на Пекара, и, когда тот заговорил о кронах («Эти бандиты сожрали годовой запас хлеба и мяса», — плакался Пекар), лейтенант сказал, чтобы Пекар шел к чертовой матери, если не хочет получить добрый заряд в свою старую задницу, и чтобы он сейчас же принес боровички и хорошей закуски к ней, а если он не принесет, то они сами поищут в его погребе, и пусть пеняет на себя.
Долго еще светились окна в доме лесника. А днем, когда каратели уже уехали, из соседней деревни прибыли крестьяне. Их прислал лейтенант, чтобы зарыть убитых партизан. Старый Пекар даже прослезился, рассказывая, как напросились к нему в гости партизаны, как он стал их угощать чем бог послал, а тут нагрянули фашисты и всех перестреляли.
Крестьяне слушали Пекара угрюмо и недоверчиво, положили убитых на возы и медленно тронулись к сельскому кладбищу. Возы тихо поскрипывали на снежной дороге, и каждый встречный снимал шапку и крестился, провожая страшный поезд взором, полным ужаса.
Пекар сидел на втором возу и думал о том, как эти сволочные фашисты здорово его обдурили. Правда, пять тысяч крон ему все же перепали в этой истории. Вдруг леснику показалось, что один из трупов шевельнул рукой. Пекар был закаленным стариком, и сам дьявол не мог бы его испугать, но тут у лесника зашевелились под шапкой волосы. Да, труп ожил. А когда он поднял руку и открыл глаза, Пекар дико закричал и соскочил с воза. И крестьяне, увидев ожившего партизана, кинулись с возов.
Партизан между тем совсем очнулся и застонал.
— Пи-ить… — услышали крестьяне и сразу даже не поняли, чего тот хочет. Он говорил на чужом языке, но Пекар, уже пришедший в себя, сразу сообразил, что произошло и на каком языке говорит этот оживший партизан. Его называли Нестором. Пекар хорошо запомнил. — Пи-ить… — просил партизан.
— Он просит напиться, — догадался один из крестьян и поспешно достал из-под сиденья флягу. — На, бедняга, пей! — сказал он, приложив к окровавленным губам раненого флягу с водой. Но второй крестьянин, с умным взглядом черных глаз, сказал, что не надо ему давать воды, может быть он ранен в живот, а таким опасно давать пить. Пекару вся эта история очень не понравилась: он боялся живого свидетеля своего предательства. И лесник поспешно заговорил о том, какие могут быть неприятности, если немцы узнают, что словаки помогли раненому партизану, да еще русскому.
— Что же делать? — задумались крестьяне. Каждый из них в душе побаивался Пекара, им был знаком его крутой характер.
— Его надо сдать в комендатуру, вот что, — угрюмо продолжал Пекар. — Ничего не поделаешь, против закона не пойдешь. За одного партизана немцы могут сжечь всю дедину.
Крестьяне стали совещаться. Никто не хотел брать на себя подлое дело. И наиболее трусливые обрадовались, когда Пекар сказал, что ради общества он готов сам отвезти партизана в город.
Русский метался в забытьи, когда Пекар привез его в Топольчаны. Но комендант сказал, что парня быстро поставят на ноги. «А потом…» — он засмеялся, сделав выразительный жест у шеи. Старый Пекар тоже хихикнул, хотя на сердце скребли кошки, и напомнил коменданту об уговоре с ним. Комендант сказал, что он человек слова, и тут же написал записку, по которой Пекар мог получить пятьсот крон.
Старик вложил записку в бумажник и спрятал в карман. Было поздно, и Пекар торопился домой.
Прошла неделя, был сочельник, «щедрый вечер», и старый Пекар со своей манжелкой уселся за рождественский стол. Вдруг послышался глухой удар, будто прокатился вдалеке весенний гром.
Пекар, а за ним его старая манжелка выскочили на двор и увидели, что все небо над Топольчанами расцвечено фонарями. В темноте стоял тяжелый и грозный гул самолетов.
— Пан бог милосердный! — воскликнула манжелка. — Матерь божья!
— Русские бомбят Топольчаны, — определил Пекар и к старой: — Ну, нам до этого дела нет.
В это время лесник увидел огонь — снижался горящий самолет.
— Батюшки, Иисусе Христе! — закричала жена, а у Пекара стянуло ногу под коленом, как это всегда бывало в минуты страха и большой опасности.
Самолет, казалось, пикирует со страшным ревом прямо на дом, и Пекар бросился в открытую дверь, будто его могла спасти от гибели черепичная крыша. В то же мгновение землю потряс ужасающей силы удар, и на миг вокруг стало светло как днем.
Но дом остался на месте и крыша не рухнула на голову Пекара. Наступила тишина.
Старик открыл глаза и увидел манжелку, стоявшую на коленях перед распятием. А за окном, далеко-далеко, поднималось красное зарево. Пекар облегченно вздохнул. «Видно, бомбы угодили в селение», — подумал он.
Он опять уселся за стол, положил на тарелку большой кусок рыбы и, громко чавкая, стал есть, как будто не было налета русских самолетов, и не было этого недавнего ужаса, и не горело селение, где он знал в лицо каждого бедняка.
Но Пекар ошибся. Это горели не деревенские дома, а военные мастерские, где ремонтировались танки, и па лесную поляну, между селом и домом лесника, упал самолет русских.
…Как случилась авария, Николай Метелкин — один из членов экипажа подбитого самолета — не знал. Николай почувствовал страшной силы толчок и очнулся на земле среди обломков. Он огляделся и увидел своих боевых друзей. Все были убиты. Командира вообще нельзя было узнать — его прямо расплющило. Самолет, видимо, не сразу упал, а спланировал — это видно было по срезанным верхушкам елей. В воздухе стоял запах гари, вдали где-то слева к небу уносились крупные искры.
«Интересно, сколько я был в забытьи, — подумал Метелкин. — Наверное, не очень долго. Мы поднялись с аэродрома в сумерки, а теперь стоит ночь». Метелкин вспомнил напутствие командира эскадрильи: «Если случится прыгать, ищите партизан, они помогут». «Легко сказать «ищите», — усмехнулся про себя Метелкин.- Где, к черту, искать их, в какую сторону идти, если вокруг лес и ночь и чувствуешь себя, будто тебя здорово побили? Но ноги целы, и это уже хорошо, и голова тоже цела. Только грудь болит и лицо в ссадинах. Ну, это все заживет, только бы найти партизан. Но где их искать?»
Метелкин проверил, есть ли при нем оружие, и убедился, что «ТТ» на месте. Черта с два он дастся фашистам без боя, решил Метелкин и стал внимательно оглядываться вокруг. Вдруг ему показалось, будто среди деревьев мерцает огонек. Оставляя глубокие следы на рыхлом снегу, Метелкин, тяжело ступая в своих унтах, решительно двинулся на огонек. Не иначе, как это сторожка лесника, а лесники, говорят, друзья партизан.
Но какое-то предчувствие мешало Николаю потянуть двери на себя и переступить порог дома. Это было то шестое чувство самосохранения, которое сильно у людей, часто подвергающихся опасности. Метелкин еще колебался, он уже было решил вначале заглянуть в окно, чтобы посмотреть, не предстоит ли ему встреча с немцами. По рассказам старых летчиков, такие вещи случались. Но в это время послышались осторожные шаги и кто-то открыл двери.
