Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом
— Через два дня мы выступаем, — предупредил Зорич. — Мы ждем вас в четверг ночью.
Но команда в назначенное время не прибыла, и скрепя сердце Зорич отдал приказ выступать, оставив для связи с Нестором Алоиза Ковача и еще двух бойцов, Ковачу было предписано дожидаться Нестора еще три дня, после чего прибыть на новую базу, о месте которой он сможет узнать на явочной в Злате Моравце. Но отряд столько блуждал по горам и долам, преследуемый двумя немецкими ротами, что Алоизу удалось найти Зорича только на седьмой день.
Лицо Ковача с рыжеватым пушком на давно не бритых щеках выражало усталость. Хмуро глядя на майора, Алоиз сообщил, что, по словам крестьян, опрощенных в селениях, где он побывал, команда Нестора Степового попала в засаду. Ее устроили каратели, и после упорного и жестокого боя все партизаны полегли, не выпустив из рук оружия.
— Где это произошло, не знаешь? — спросил Зорич, сдвинув брови.
— Вот этого никто не знает, пан майор.
— Факт тот, — вздохнул Франтишек Пражма, присутствовавший при разговоре, — что лейтенанта до сих пор нет. Если бы Нестор был жив, то дал бы о себе знать в любом случае.
— Кто его знает, судруг Пражма! — к удивлению Алоиза, ответил майор. — На войне бывает всякое, и без вести пропавшие не всегда оказываются в числе убитых. Особенно такой, как Нестор… Ну что ж, — заключил командир отряда, обращаясь к Алоизу, — пойди подкрепись и сосни. Ты мне сегодня еще понадобишься.
У выхода из землянки Алоиза ждала Таня Каширина. Она смотрела на словака широко открытыми глазами, выражавшими тяжелое горе и немой вопрос.
— Убит? Да? — едва слышно произнесла девушка, и у нее дрогнули губы.
Алоиз имел доброе, любящее сердце, и он понял, о ком спрашивают эти синие глаза. И тут Алоиз не выдержал. Его небритое лицо сморщилось, будто он собирался заплакать.
— Э, не спрашивай, девушка! — И, горестно махнув рукой, Алоиз тяжело, по-медвежьи повернулся и грузно зашагал в расположение своего взвода. Алоиз не разделял оптимизма командира отряда. «Правду говорит Франтишек — был бы хлопец жив, так давно дал о себе знать», — бормотал лесоруб, и под его подошвами жалобно скрипел недавно выпавший снежок.
Ковачу и в голову не приходило, что такой парень, как Нестор Степовой, может попасть живым в руки немцев. Между тем случилось то, что казалось невозможным.
Но чтобы понять, как могло произойти невозможное, нужно познакомиться со старым гораром Пекаром — объездчиком лесных угодий, принадлежавших владельцу многих мебельных и деревообделочных фабрик Словакии.
* * *Это было за несколько дней до рождества. Старый Пекар, собираясь в Топольчаны за покупками, торопился с окончанием хозяйственных дел, когда появился какой-то всадник. Не слезая с коня, парень завел разговор с лесником о том, о сем, но горар сразу понял, к чему клонит веселый парень: его интересовало, нет ли поблизости немцев. «Значит, — смекнул лесник, — очи-таки пожаловали ко мне».
«Они» — были партизаны, и о том, что «они» пожалуют на его участок, Пекар был предупрежден еще неделю назад.
— Герр Пекар, — сказал топольчанский комендант, — у вас могут появиться эти… бандиты… Недавно мы разгромили целую партизанскую бригаду, но некоторые уцелели, собрались в небольшие шайки и, ясное дело, теперь ищут пособников. Прикиньтесь их другом, герр Пекар, и не жалейте ни бравчовины, ни сливовицы. Приманите их, и вы останетесь довольны.
Комендант пошарил в ящике письменного стола и вынул конверт.
— Здесь две тысячи крон. За каждого партизана получите еще по пятьсот. Вы согласны, герр Пекар?
У лесника дрогнуло жадное сердце, но он сдержал себя, не выдал своих чувств, боялся, что немец может передумать.
— Это очень опасно, пан комендант, вы же знаете этих бандитов. И у меня есть старуха. Если они узнают, то ни мне, ни старой несдобровать, — сказал Пекар.
— Да, они могут, — согласился комендант. — По головке не погладят. Но если вы боитесь этих бандитов, тогда не о чем говорить, — и комендант положил конверт в ящик. — А мне донесли, что на вас можно положиться. Видно, придется посадить в сторожку более верного человека…
Он говорил так, хотя прекрасно понимал, что смена лесника только отпугнет партизан. Но его слова произвели на Пекара то действие, на какое комендант рассчитывал. У старика сразу пропало желание торговаться, и он протянул руку за конвертом.
— Ладно уж, — угрюмо согласился горар. — Бояться волков — в лесу не жить.
— Так бы давно, герр Пекар.
— Но продукты, сами знаете, пан комендант, со дня на день не дешевеют. Двух тысяч маловато, пан ко… — старик встретился с бешеными глазами немца и подавился словом.
— Теперь поговорим о деле, — сказал комендант. — Есть у вас потайное место для телефона?
— Есть, пан комендант. В погребе.
— Сегодня ночью проведут телефон. А вы помалкивайте. Ясно, герр Пекар?
— Ясно, пан комендант, — и старый лесник склонился в низком поклоне. — Дякуем, пан…
И вот пришел партизанский вестник. Но старик равнодушными глазами посмотрел на всадника, равнодушно ответил:
— Немец в наших лесах не водится, партизан боится.
— А, боится! — обрадовался парень. — А вы, отец, не боитесь?
Старый Пекар вскинул глаза.
— Мне чего бояться? — холодно ответил. — Я словак, и отец был словаком.
Тогда молодец соскочил с коня и привязал его к высокой ели.
— Может, присядем, отец?
— Что ж, присядем, — согласился Пекар и опустился на колоду, смахнув с нее снежок.
Парень спросил, не может ли старик продать немного продуктов для партизан, которых гады фашисты преследуют днем и ночью.
— Да, немец — гад, — согласился Пекар. — Война штука скверная.
— Так поможете, отец?
— За кроны почему и не помочь? — И он объяснил: — Сам знаешь, сынок, лесники не богачи какие-нибудь, сами заглядывают в хозяйские руки. Но чем богат, тем поделюсь, — и поднялся с колоды, на которой сидел. — Да ты бы, сынок, зашел в дом, старая полевкой угостит, а может быть, и колбасой, хе-хе… — А про себя с опаской подумал: «Жрет, наверное, за троих…»
Но парень отказался. Вначале надо договориться о деле. «Нам бы побольше хлеба, ну, и от мяса, конечно, не откажемся».
— Мешок кукурузной муки могу уступить, ну и свинины немного и колбас… А денег у вас хватит? — и Пекар шевельнул пальцами. — Тысячи три потянет… — А про себя подумал: «Деньги возьму, а накормят вас, голубчики, уж в топольчанской тюрьме… Там повара найдутся!..»
— Договорились, — сказал парень, — сейчас же и заберем.
— Сам?! — обеспокоился старый Пекар.
— Зачем сам? Кликну своих! Сейчас молодцы появятся. Как в сказке, — усмехнулся парень.
Молодцы действительно появились — Пекар насчитал восьмерых, и все были на лошадях.
Парень подошел к одному, видно старшему, с золотым чубом, и стал рассказывать о своем договоре с лесником. «По всему видно, — подумал Пекар, — что этот чубатый — русский. Тем лучше, попомню я тебе, большевичок, восемнадцатый год…» Старший слушал, кивал, соглашался. У Пекара стала подрагивать икра на тощей ноге — очень волновался: боялся, что партизаны уйдут, прежде чем он успеет сообщить о них по телефону немцам. Но внешне Пекар был спокоен я сразу сообразил, как надо поступить.
— Эй, манжелка! — закричал он, вызывая жену.
Старая вышла.
— Неси молока! — приказал муж. — Не видишь, гости на дворе…
Жена метнулась в дом, а Пекар подошел к всадникам.
— Ну, договорился? — спросил у молодого словака, которого русский называл Марианом.
— Мы согласны, отец. Выноси свое добро. Или помочь тебе?
Тут вышла жена. В одной руке она держала ведро с молоком, в другой — деревянный ковшик с резьбой на изогнутой ручке.
— Только что надоила, — объяснила старая. — Еще парное… — зачерпнула молока и подала старшему.
— Дякуем, матка, — сказал тот по-словацки и стал жадно пить.
Пекар спросил:
— Может быть, не побрезгуете лесничьей полевкой? Ты бы чего-нибудь сготовила, манжелка, — сказал он жене. — Колбасы бы нажарила. А? Гость у нас редкость… — повернулся он к старшему.
Тот пил, и капли молока падали на грудь и на шею лошади.
Пекар опять к жене:
— А я схожу в погребок за капустой. Может быть, и бутылочку боровички найду, хе-хе…
— У меня еще и горшок с кнедликами остался… — добродушно улыбнулась старая карга. — А может быть, яичницу приготовить? — спросила она.
Партизаны переглянулись, и русский кивнул. Не говоря ни слова, всадники спешились и стали привязывать лошадей к стволам молоденьких буков.
— Ты, Шимон, и ты, Йонаш, оставайтесь тут, — приказал старший.
