Иван Стаднюк - Человек не сдается
— Разрешите доложить, товарищ полковник! — прервал Рябова чей-то звонкий голос.
Командиры расступились, и к Рябову протиснулся капитан Емельянов. Но не тот Емельянов — жалкий, растерянный, переодетый в замусоленную солдатскую гимнастерку, каким он был в колонне под деревней Боровая. Этот — при знаках различия, бравый и подтянутый, с прямым, говорящим о готовности к повиновению взглядом. Из-под его небрежно расстегнутой гимнастерки виднелись бинты; левая рука покоилась на подвязке.
Рябов оживился, шагнул навстречу Емельянову, спросил:
— Вы один или с оторвавшейся частью колонны?
— Почти все прибыли, товарищ полковник.
— Что же случилось? Отстали или вперед проскочили? Почему разведчики не могли разыскать вас?
— Нас увели с маршрута.
— Кто?
— Переодетые диверсанты.
— Ну…
— Затянули колонну в засаду. Но ничего у них не вышло. Мы спешились, развернулись в боевой порядок и атаковали. Уничтожили восемь фашистских танков, отряд пехоты, две минометные батареи…
— Одна тактика у фашистов!.. — воскликнул Рябов, оглядываясь на командиров. Он думал сейчас о том, что вчера и позавчера переодетые в нашу форму немцы пытались уничтожить командование артиллерийского и одного мотострелкового полков дивизии и захватить материальную часть. Но командный состав полков не дал себя одурачить: диверсанты были разоблачены и перебиты… Конечно, в полках — там проще, там во главе каждого подразделения командир. А здесь — огромнейшая сборная колонна, в которой, кроме малорасторопного штабного офицера Емельянова, кажется, и командовать-то некому было.
— А начальник политотдела разве не с вами был? — обратился Рябов к капитану Емельянову.
— Старший батальонный комиссар Маслюков? — переспросил Емельянов, силясь что-то припомнить и морща лоб. — Кажется, был… Вроде видел я его.
— М-да… — озадаченно произнес Рябов, потупив глаза. — Вас-то в атаке ранило?!
— Да, но это пустяки! — бодро ответил капитан, уставив преданные глаза на полковника.
А тот молчал, размышляя о чем-то другом, видать о старшем батальонном комиссаре Маслюкове. Наконец вспомнил, что надо закончить разговор с Емельяновым, снова обратился к нему:
— Ну, молодцом! — и с теплой улыбкой похлопал капитана по здоровому плечу. — Я так и полагал: в оторвавшейся колонне есть командиры, политработники, значит, порядок будет. Только вот что, капитан, сбрейте-ка вы баки! Такой геройский командир, и вдруг… гусарский вид.
— Есть сбрить баки! — с готовностью повторил Емельянов под смех оживившихся офицеров. — Разрешите выполнять?
— Выполняйте.
И только ушел Емельянов, как возле «эмки» появились старший батальонный комиссар Маслюков, военврач Савченко, Люба. Все отдали Рябову честь, кроме Любы, которая, казалось, ничего не замечала вокруг и ко всему была безразлична. Только нервически подрагивавшие тонкие дуги бровей да сухой блеск в зеленоватых глазах выдавали ее душевную муку.
Маслюков коротко доложил:
— Прибыли, товарищ полковник…
— Мне уже известно, — сухо оборвал его Рябов.
— Я должен повиниться, — грустно усмехнулся Маслюков. — Не распознал переодетых немцев… Позволил вначале командовать… — и осекся под тяжелым взглядом комдива.
— Потери большие? — сурово спросил Рябов, но тут заметил подошедшего военврача Велехова. — Впрочем, об этом начсандив доложит. Подсчитали потери, товарищ Велехов?
— Одиннадцать убито и сорок ранено, — уверенно ответил начсандив.
Взгляд Любы чуть оживился, и она толкнула локтем Савченко.
— Велехов — отец Ани… — И зажала ладонью рот, заметив, как Савченко приложил к губам палец.
— Так, так… — задумчиво произнес Рябов.
Наступило тягостное молчание. Его нарушил Маслюков:
— Редактор газеты Лоб погиб… Младший политрук Маринин тоже… Маринина танк подмял…
22
Солнце уже поднялось высоко. Давно улеглась пыль на дороге после прошедшей автоколонны. Только тогда тронулась с места машина техника-интенданта Либкина. Катилась она легко и быстро по широкому, ровному проселку. Вокруг стояла зловещая тишина. От земли, увлажненной росой, поднимался теплый, еле уловимый пар, неся с собой запахи ромашки и полыни. Как будто бы и не было пыльных людных дорог, не было ночного боя.
На душе у Маринина муторно. Где враг? Не столкнуться бы вот так один на один, внезапно… Где колонна?..
Вскоре машина поднялась на пригорок. Впереди раскинулась широкая лощина, посреди которой сверкал ручей. Вниз к ручью коленом спадал тракт. Он стлался через мосток и там, далеко, на противоположном склоне, поднимался вверх. Вся дорога по эту сторону ручья на два-три километра была запружена машинами. Влево, на примыкавшем к тракту небольшом проселке, сгрудилась вторая автоколонна. Все — без движения.
В чем дело?
«Пикап» техника-интенданта Либкина пристроился к хвосту колонны. Шофер побежал вперед выяснять обстановку. И тут же вернулся.
— Мост диверсанты повредили, — сообщил он. — Ремонт заканчивается.
Через час колонна двинулась вперед. Но это была уже другая колонна, не та, которую увел после боя старший батальонный комиссар Маслюков. В машинах, ехавших на восток, теснились главным образом женщины, ребятишки и раненые красноармейцы. Ехали без остановки несколько часов. Объезжали по проселочным дорогам занятый немцами Дзержинск. Машины тряслись по кочкам, переваливали кюветы и уходили в поле, чтобы выехать на другую дорогу.
Прислонившись спиной к кабине, Маринин прислушивался, как ныла рана. Туго стянутая бинтами нога особенно не беспокоила, если машина шла ровно. Но при толчках Петру казалось, что на больное место давят чем-то тупым.
Наконец колонна выехала на ровную дорогу. Дзержинск остался позади. И вдруг мотор машины опять закапризничал — зачихал, стал оглушительно стрелять, тянуть рывками. Съехали на обочину. Шофер начал копаться в моторе. А время шло. Давно промчалась мимо последняя машина. Кончился день, наступила ночь. Вокруг стояла необычайная для этих дней тишина. Только где-то высоко прерывисто гудели немецкие бомбардировщики, а в стороне Минска тяжело бухало. Маринин видел, как там устремлялись в ночное небо пунктирные дорожки трассирующих пуль.
Наконец мотор машины заработал, и «пикап» тронулся с места. Через полчаса догнали длинную вереницу подвод с узлами, чемоданами, среди которых сидели женщины и ребятишки.
Снова остановка. Дорога здесь раздваивалась.
— Куда теперь: прямо или направо? — спрашивал шофер, разглядывая на пыльной дороге следы машин. Но здесь успела пройти голова обоза беженцев, и трудно было разобраться, по какому пути направилась колонна.
— Поворачивай куда-нибудь, не стой, — нервно торопил Либкин. — Сейчас все дороги на восток ведут.
— Очень плохо, что они туда ведут, — угрюмо ответил шофер и повел машину вправо.
…«Пикап» выехал на широкий тракт, по которому, поднимая облака пыли, проходила автоколонна. Вклинившись в нее, машина уменьшила скорость, ибо колонна двигалась не очень быстро. Изредка она останавливалась, и тогда спереди был слышен рев мощных моторов. Маринин решил, что в голове колонны идут танки, и поделился своими соображениями с соседями. Это подбодрило всех. Солдаты оживились, полезли в карманы за табачком.
— У кого есть прикурить?
Спичек в машине больше не оказалось.
Когда колонна остановилась, один красноармеец перемахнул через борт наземь. Через минуту он возвратился и дрожащим голосом прошептал:
— Братцы, колонна-то немецкая! Фашисты… Самые настоящие…
По телу Петра пробежал холодок. У кого-то рядом дробно застучали зубы.
Не успели сидевшие в машине оправиться от неожиданности, собраться с мыслями, как к «пикапу» подошел солдат в немецкой форме. Взявшись рукой за борт, он что-то спросил. На него тотчас же навалились. Кто-то ударил гранатой по голове, тускло блеснул в чьей-то руке штык. Но фашист успел пронзительно закричать.
Спереди и сзади к «пикапу» побежали немцы.
Машина мгновенно опустела. Треснули ружейные выстрелы. Полоснула автоматная очередь. Маринин перевалился через борт на правую сторону «пикапа» и от боли скрипнул зубами. Заскорузлая повязка сдвинулась с места во время прыжка и разбередила рану. По ноге в сапог побежала теплая струйка.
Не успел он сделать и шагу, как на него сразу налетело несколько человек…
Петр, позабыв о боли в ноге, направо и налево бил автоматом. Непослушные руки не могли нащупать и поставить на боевой взвод спуск. На Петра наседали. Упала под ноги сорванная планшетка. Треснула гимнастерка на груди: чья-то сильная рука вырвала карман, в котором лежали документы. И вдруг его автомат заработал. Хлестнула длинная очередь, трассирующие пули ударили в упор по врагам.
