Купавна - Николай Алексеевич Городиский
— Кто же он?
— Наезжает тут одна личность, — уклончиво ответил Градов.
— Может, родственник…
— Тоже сказал! О себе говорю.
Я спохватился: Градов превозносит какого-то Цырулика за проявленную заботу о нем, но какое это имеет отношение к приглянувшейся мне светловолосой незнакомке? И я мог бы вновь задраться, но он, словно перехватив мои мысли, предупредил:
— Слушай, слушай дальше!.. Мне ли одному помог Свирид Карпович? Нет, о его делах надо книгу писать… Окрест фашисты все селения разрушили и пожгли. В первые послевоенные годы переизбирались председатели, а люди продолжали жить в землянках — на месте пожарищ, многие искали работу в городе. Но вот пришел Свирид Карпович — умница, ученый, счет каждому колоску повел. И начал он, представь себе, с восстановления той самой старой школы, в которой мне, до войны еще, довелось учиться. «Не за то взялся!» — ощерились некоторые людишки. Да Свирид Карпович я бровью не повел. А что ж, прежде ребят надо учить — кадры готовить. Наука — всему голова. Вот какую он повел стратегию. С того и двинулось строительство. Придем в село, увидишь: не село — город вырос. Не какие-нибудь домишки — хоромы. Недавно бассейн отгрохали с фонтанами, благо что Славутич под боком!.. Было и так: говорили, мол, куда же еще торить путь молодежи, как не от села к городу? Однако наши молодые люди к родному селу повернулись лицом. И самое главное, что сделал этот человек, — повлиял на сознание людей. Как же, вокруг землянки, а детишкам, смотри, — школа!.. Не сидится Свириду Карповичу на месте, как, бывало, тому самому дедушке Лепетюхину. Наглядно показал Цырулик, как надо руководить. Ну, известно, доброе дело переимчиво. Подтягиваться стали и остальные вокруг. Так-то!
Поверить в то, о чем так проникновенно говорил Дружба, было нетрудно. Подобные примеры послевоенного колхозного возрождения я нередко встречал. И все же он возбудил во мне самый живой интерес к личности Цырулика, притупил мысли о своей несправедливой антипатии к Агриппине Дмитриевне. Может, я бы и совсем позабыл думать об этой женщине, если бы он сам не повернул разговор к ней.
— В личной жизни, однако, Свирид Карпович — полный профан, — тяжело вздохнув, продолжал Градов. — Надо же было ему, чудаку, повстречать ту самую «святую» Агриппину где-то на железной дороге, в поезде, когда она каким-то фруктом была брошена на произвол судьбы, да еще в самом интересном положении. Родила она Свиридке от чужого мужичка — невелика беда. Принял он ребеночка — похвально. Впрямь, можно сказать: сердце у этого человека полно доброты и доверия. И вывел он Гриппу на большую дорогу: помог институт закончить, и не какой-нибудь, а медицинский.
— Да, весьма похвально! — подхватил я.
— Не дакай, рано восторгаться! — осадил он меня. — На беду себе поступил Цырулик. Не пошла и ей наука на пользу. И государству, и колхозу, и самому Свириду Карповичу большим накладом пришлась она. Ты только что сказал, что Гриппа — белая тишина. То-то — белая, как бы не так! Дидимозоида она, право, о двух головах, впилась ему в сердце, точно та страшная тварь — в жабры тунца… Что так на меня смотришь?..
Как я смотрел на него, ему лучше видеть. Но его суждение о женщине, которую я совсем не знал, и опять же не до конца аргументированное, вновь воспринялось мною с раздражением. Поневоле в голову полезла чертовщина: ну, старый злюка-презлюка, за что ж ты так невзлюбил Агриппину Дмитриевну!
— Должно быть, много зла она причинила тебе лично? — сдерживая себя, спросил я.
Он снисходительно хмыкнул, чуть шевельнув уголками губ и раздув ноздри.
— Мне лично — ничего. А Цырулику и некоторым людям от нее одна беда, боль… Да и я не скоро раскусил этот орешек, вроде как ты вот был очарован. Ее беду с тем балбесом, который бросил бедняжку, даже воспринял за свое личное горе. Да, дружба, очень больно ошибаться в человеке, приняв его близко к сердцу. — В глазах Градова сверкнули печальные огоньки, а в голосе прозвучала строгость. — Закончила Гриппа институт, здесь свой трудовой стаж размочила. И как? Далеко не милосердно. Выхлопотал Свирид Карпович еще одному колхознику-фронтовику дефицитную путевку в санаторий, Гриппа на нее свои виды поимела. Хотела ту путевку кому-то из своих знакомых отдать. Поссорились супруги на этой почве. Вроде из-за пустяка. Вот она какая «белая тишина»! К тому времени у них второй ребеночек появился. Теперь она на двоих детей с Цырулика алименты дерет. А между прочим, оклад у Свирида Карповича — ого-го-о-ой! Да прежде, до развода, на сберегательную книжку сумела предусмотрительно деньги положить немалые.
Мне не хотелось верить в услышанное, таким оно показалось невероятным. Но Градов глянул на меня вдруг такими проницательными глазами, что я нисколько не усомнился в его словах.
— Начинаю понимать твою сердитость, — сказал я. — В чем же тогда секрет так называемого протеже и устройства на работу Светланы Тарасовны? Гриппа ведь пристроила ее сюда, а не кто другой.
— Ей-богу, экий ты непонятливый! — с укоризной воскликнул он. — Да в том самом — в отходчивом и незлобивом сердце Свирида Карповича! Любит он ее, стерву, хотя и на другой женился. И деток с новой женой успел прижить…
— Выходит, что твой Свирид Карпович — почтенный человек — на два фронта действует. Завидный мужчина!
Николай Васильевич с досадой покачал головой:
— А нет же! — Он вытер носовым платком вспотевший лоб. — Могу дать на отсечение свою последнюю руку, если этот мужчина не соблюдает верность второй жене — Вере Павловне. Агриппине уступает лишь в некоторых просьбах. Таков человек, никуда от самого себя не денешься. — Он немного подумал и, умеря пыл, завершил: — Что касается Светланы Тарасовны, то, думаю, не погрешил Свирид Карпович совестью, приняв эту женщину на работу. За то надо спасибо сказать и
