Евгений Астахов - Наш старый добрый двор

Ордынский выключил приемник, задвинул ящик обратно.

Генерал Конрад движется на Кавказ. Когда-то в чине обер-лейтенанта он уже побывал здесь. Все возвращается на круги своя…

«Надо выпить кофе. Что за нелепое у меня состояние! — Он вынул кофейник. — Веду себя как институтка…»

Заварив кофе покрепче, Ордынский расставил на столе шахматы, сделал несколько ходов. Он привык к одиночеству. Собственно говоря, последние двадцать лет он был один. Это не тяготило его, даже вот научился играть сам с собой в шахматы.

Ни друзей, ни привязанностей. Только цель. Вначале она казалась бесконечно далекой, а теперь рукой до нее подать, стоит у самого порога. Здравствуйте, господин обер-лейтенант! То есть, простите, ваше превосходительство, генерал Конрад. Сколько лет, сколько зим, как принято говорить в России. Wie ist Ihr befinden?..[21]

Сегодня ночью Ордынский без конца вспоминал. Какое это ненужное и опасное занятие — думать о первом, что приходит на память, не спросясь причем.

Вспоминал жену, сына. В девятнадцатом при отступлении деникинской армии они остались в промерзшем вагоне посреди степи. Зачем вспоминать об этом? Ведь ничего не изменить, ничего не поправить. Зачем же тогда вспоминать?..

Сыну было четырнадцать. Этот Ива — телефонный мальчик — чем-то неуловимо напоминает его. Манерой задавать бесконечные вопросы?.. Жадно искать в жизни романтичное?.. Возможно…

И все-таки зачем вспоминать мальчика, который пропал без вести так много лет назад? Зачем вспоминать безвозвратно потерянное?

Как это сказал во время их последней встречи князь Цицианов? Ах да…

«Мы никогда не найдем себя в своих сыновьях. Они уходят от нас, чтобы никогда уже не вернуться!.. Сколько разочарований, дорогой Варлам, принес мне мой Гига!..»

«Где он сейчас?» — спросил его Ордынский.

«Ах, не напоминайте мне о нем, не бередите рану!.. В тридцать третьем году он уехал из Германии. Сначала в Стокгольм, оттуда в Париж. Продолжал практиковать как врач, потом занялся журналистикой, связался с левыми изданиями и докатился до сотрудничества с коммунистами!.. Не знаю, как я пережил это, брат мой Варлам, не знаю… Уж лучше б тогда, в двадцать первом году, его действительно расстреляли бы, чем вынести такой позор».

Разочарование… Три четверти жизни состоит из разочарований!

Ордынский сделал несколько ходов, снял с доски ферзя. Еще два хода.

— Вам опять мат, Ива — телефонный мальчик!

А сына вот звали Глебом, Глеб Варламович, да… Зачем об этом вспоминать?

Ушел, чтоб не вернуться…

В тридцать четвертом году Ордынский был судовым врачом на танкере «Советский Аджаристан». После сильного шторма судну пришлось сделать остановку в Гамбурге — что-то случилось с гребным винтом.

Там Ордынский встретил Цицианова. Счастливая случайность? Может быть. Через него удалось повидать кое-кого из старых товарищей по Мюнхену. Они специально приехали для этого в Гамбург. В пиджачках и кепи, хотя без труда угадывалось, что мундиры были сняты ими перед самым отъездом.

— Что я должен делать?! — спросил он их.

— Ждать, — таков был ответ. — И продвигаться по службе. Чем выше, тем лучше.

— Где мне будет приказано это делать?

Они назвали город.

В тридцать шестом он снова встретился с Цициановым. Теперь уже в Триесте. И на сей раз это не было случайностью.

— Вам пора сходить на берег, Варлам, — сказал Цицианов. — Переезжайте в тот город и приложите все усилия, чтобы добиться значительного положения и должного реноме.

Они сидели в маленькой пустой кофейне. Носатый хозяин дремал за стойкой.

— Теперь уже скоро, Варлам. Наши немецкие друзья готовы к самым решительным действиям. — Цицианов сделал паузу, покрутил пальцами пустую кофейную чашечку, усмехнулся. — Кстати, в том самом городе, где вы бросите якорь, живет моя супруга, прелестная княгиня Кетеван. Надеюсь, вы не станете, друг мой, передавать ей от меня поклон…

Тогда Ордынский не до конца поверил Цицианову. Что значит — скоро? Пять, семь, десять лет? Он устал ждать, бездействовать, тайно ненавидеть все, что окружало его.

Но весной сорокового года к нему впервые постучался рослый молодой человек. У него были широкие сильные плечи, короткий тупой нос и прямые белокурые волосы.

— Моя фамилия Каноныкин. Здравствуйте, доктор…

Он работал в одесском порту.

— Как в случае чего вы объясните свой приезд сюда?

— Не беспокойтесь, доктор, у меня путевка. В ваши места принято приезжать на время отпусков. Советским трудящимся, разумеется. А я грузчик.

— Что мне будет предложено делать? — перебил его Ордынский.

— Ждать, — ответил тот. — И ничего пока не предпринимать без нашего ведома…

Их первый разговор длился не более получаса.

Вторично они встретились через год. На этот раз в Одессе.

— Люди, — сказал тогда Каноныкин. — Нужны люди, которые будут преданно служить рейху. Нужна густая, искусно сплетенная сеть. И вы — старый верный друг Германии — один из тех, кому ее плести. Там, у вас в городе, представляющем для нас большой интерес…

Ну что ж… Он плел эту сеть. Терпеливо и старательно. Люди, которых находил Ордынский, становились ее ячейками. Каждая несла свою, независимую от другой службу. И результат этой тайной, неведомой никому службы, собираясь в центре сети, улетал в эфир короткими строчками шифрограмм.

Теперь, когда близилась развязка, такой сетью можно было запутать многое. Она как нежданный десант, появившийся в тылу.

Да, трудная была работа, опасная. Многого она стоит. Слава богу, все подходит к концу. Генерал Конрад стоит у ворот Кавказа. Орудия его танков смотрят в сторону перевалов.

«Как жаль, что мне уже пятьдесят девять…»

Ордынский подошел к окну. Во дворе госпиталя из санитарных машин выгружали раненых. Значит, сегодня весь день не будет покоя. А он полночи промаялся без сна.

«Да, пятьдесят девять, обидно. Жизнь фактически прошла мимо…»

За исключением последних двух лет он только и делал, что ждал. Для человека действия нет более отвратительного занятия.

В январе, сразу после Нового года, появилась радистка.

Первое время прятал радистку и рацию у себя дома, ничего другого не оставалось. Потом, сменив ей документы, пристроил медстатистиком в один из госпиталей; это для него особого труда не составило. Сложнее было добыть надежные документы.

Следом появился Каноныкин, и все пошло как по маслу. До самого последнего времени они действовали весьма успешно. И вот где-то порвалась очень искусно сплетенная цепочка, и теперь контрразведка неумолимо и последовательно движется по ней, перебирая звено за звеном. Значит, срочно придется исчезнуть.

В дверь постучали. Ордынский повернул ключ.

— Войдите.

— Разрешите обратиться, товарищ военврач второго ранга?

— Обращайтесь.

Он терпеть не мог этого настырного лейтенанта — начальника команды выздоравливающих. И внутренне опасался его дотошности.

— Начгоспиталя отсутствует, поэтому докладываю вам, что старшина второй статьи Каноныкин опять находится в самовольной отлучке, в госпитале не ночевал.

— Где он сейчас?

— Неизвестно. На вечерней поверке не был, значит, отсутствует уже… — лейтенант вынул из кармана большие серебряные часы, щелкнул крышкой, — не менее двенадцати часов.

— Безобразие! — Ордынский хлопнул по столу ладонью. — Вы распустили команду, лейтенант!

— Никак нет! Случаи нарушения только с Каноныкиным. Вчера днем, например, не явился для снятия гипса.

— Кто распорядился снимать гипс?

— Военврач Колесников.

— Черт знает что! Немедленно представьте рапорт по форме. Я под трибунал упеку этого Каноныкина!

— Слушаюсь! Разрешите идти?

— Да.

Лейтенант козырнул, повернувшись кругом, щелкнул каблуком.

Ордынский снова закрыл дверь. Что же произошло здесь вчера?.. С самого обеда ему пришлось проторчать на совещании в сануправлении штаба фронта. До позднего вечера. А тут этот самый Колесников затеял снимать гипс. Какое дурацкое совпадение!..

Значит, Вальтер ушел. На сутки раньше обговоренного срока. Но адрес, адрес! Куда идти завтра утром? Где будет ждать Рози?.. Все это должен был решить Каноныкин.

Впервые Ордынского охватило чувство страха. Его не было ни разу, хотя все это время опасность стояла рядом, за спиной.

Почему сунулся Колесников? Случайно ли это? Может, уже знали, что у Вальтера под гипсом? И сейчас за ним тянется хвост, его незаметно ведут, чтобы обнаружить остальных?

И еще: когда уходить, если все сдвинулось на сутки? Сегодня? Но где в таком случае адрес?..

Он шагал по кабинету из угла в угол, пытался подавить в себе растерянность.

«В конце концов, Каноныкин опытный и хладнокровный разведчик, — убеждал себя Ордынский. — Он все предусмотрит, не побежит в панике куда глаза глядят. Еще час-два, и все прояснится. Надо взять себя в руки!..»