Василий Ардаматский - «Сатурн» почти не виден
— Нет, господин майор. Одно дело — все выяснить здесь, когда у вас есть возможность быстро и легко проверить все, и то в том числе, при каких обстоятельствах я сдался в плен. Другое дело — пытаться уверить в своей правдивости, находясь за тридевять земель от фактов.
— Это, впрочем, верно, — сказал майор и, помолчав, продолжал: — Но я ничего конкретного предложить вам не могу. Мы организация чисто военная, для нас люди из среды противника — или цель для стрельбы, или пленные. Я могу сделать только одно: снова отправить вас в лагерь военнопленных. То, что вы советский немец, — обстоятельство любопытное, но никак не решающее, и мне некогда разбираться в этих тонкостях.
— Разве вам не нужны переводчики, одинаково хорошо знающие оба языка?
— Мне лично не нужны, я говорю по-русски. В отношении же других я ничего не знаю, ибо я не отдел кадров. — Майор, смотря на уныло опустившего голову Рудина, задумался и сказал: — Скорее всего вы могли бы заинтересовать нашу службу невоенного порядка. Службу безопасности например.
— Нет, нет, — поднял руку Рудин. — Туда попасть мне бы не хотелось.
Майор с явным любопытством посмотрел на него.
— Вот как? Ну хорошо, я попробую кое-что предпринять.
Майор нажал кнопку звонка, и тотчас в дверях появился тот солдат в очках. Майор приказал солдату отвести Рудина в комендантскую.
Глава 13
В это время в городе уже находился и Кравцов. Началась параллельная рудинской и тоже очень важная операция по проникновению в аппарат гестапо.
Кравцов прибыл в город ночью. На условленном месте его встретил подпольщик, тот самый, которого подпольная организация устроила в гестапо взамен заброшенного в Москву инженера Русакова. Это был мрачный, неразговорчивый человек лет пятидесяти по имени Трофим Кузьмич.
Он провел Кравцова на приготовленную для него квартиру — маленький, прямо игрушечный домик, стоявший в большом фруктовом саду.
— Это сад нашего местного мичуринца, — пояснил Трофим Кузьмич, зажигая коптилку. — Летом он, бывало, сам жил в домике, а теперь сдал нам, то есть вам, значит. Вместо платы вы обязаны работать в его саду. Ясно? А теперь я пошел. Завтра приду в полдень. — Трофим Кузьмич ушел, но тут же вернулся. — Забыл предупредить, мичуринец наш тронутый, — Трофим Кузьмич ковырнул пальцем висок. — Маскировка. Зовите его дядя Егор, так его весь город зовет.
Кравцов осмотрел домик и вышел в сад. Сразу за забором начинался окраинный пустырь, а с другой стороны темнели развалины какого-то дома. «Местечко удобное», — подумал Кравцов, возвращаясь в домик.
Он постелил на полу пальто и лег. Сразу понял, что скоро не заснет, и чтобы утомить себя, начал штудировать свою версию. Итак, фамилия его Коноплев. Окончил юридический институт в Москве, но не имел возможности работать по специальности, так как из института за ним ползла плохая характеристика, приписывавшая ему ни больше ни меньше как низкопоклонство перед буржуазным законодательством и буржуазной теорией права. Не дали работать даже юрисконсультом в торговых организациях. В конце концов он вынужден был уехать из Москвы в Смоленск и работать там директором мясного магазина. Но и здесь он долго не продержался, был обвинен в хищении мяса и осужден. Когда началась война, заключенных из смоленской тюрьмы решили вывезти на восток, но эшелон этот разбомбила немецкая авиация, и уцелевшие заключенные разбежались кто куда. Коноплев в их числе… А в этот город он прибыл в поисках работы, надеясь на помощь друга его отца — Трофима Кузьмича.
Но одно дело — схема версии сама по себе, самое трудное — уверенно жить по этой схеме, всегда помня великое множество деталей выдуманной биографии. Кроме того, нужно быть актером и таким жизненно правдивым, чтобы зритель — враг — не мог и подумать, что видит игру, а не саму жизнь. Вот где та «правда жизни», которую иной раз так ищут в театре. От этой правды зависит: жить или умереть этим безыменным героям — актерам.
Кравцов должен был много-много раз умозрительно «прожить» биографию своего прототипа и по каждому эпизоду жизни быть осведомленным почти так же, как и тот, кто эти эпизоды мог пережить в действительности. Он должен знать великое множество подробностей исторического, географического, бытового и всякого иного порядка. Скажем, бывший директор смоленского мясного магазина Кравцов-Коноплев должен с не меньшей твердостью, чем свое имя, знать цены на мясо в самые различные времена. Или суд над ним в Смоленске. Ведь это судебное дело в действительности имеется в архиве городского суда, и гитлеровцы всегда могут его поднять. А это значит, что Кравцов должен знать не только всех выступавших на процессе свидетелей, но и то, что они говорили; он должен помнить, на каком — утреннем или вечернем — заседании суда произошел тот или иной эпизод судебного следствия…
Поезд с заключенными смоленской тюрьмы немцы разбомбили в действительности. И поскольку этот факт они тоже всегда могут проверить, Кравцов должен о бомбежке знать и помнить целую кучу подробностей. Он «не знает» только одной детали, что его прототип — Коноплев — в этой бомбежке погиб.
И вот сейчас, лежа на полу в домике дяди Егора, Кравцов гонял себя по всем эпизодам своей версии. Заснул он только под утро…
Кравцова разбудил непонятный звук под окном. Кто-то не то пел, не то стонал низким неровным голосом. Кравцов осторожно выглянул в окно. Возле самого дома копал землю нескладный старик, страшно худой, со стоящей дыбом седой шевелюрой. Всаживая ногой лопату в уже подмерзшую землю, он выгибался знаком вопроса и в это время не то пел, не то стонал. Это, очевидно, и был дядя Егор.
Старик словно почувствовал, что на него смотрят, воткнул лопату в землю и направился к домику. Он вошел и долго, со света ничего не видя, стоял около двери. Потом подошел поближе, пристально посмотрел на Кравцова и спросил:
— Коноплев?
— Я, — ответил Кравцов.
Старик улыбнулся, но тотчас же его лицо будто погасло, и он забормотал быстро и неразборчиво: это походило на бред человека во сне. Так, бормоча, он вышел из домика и вернулся к своей лопате. «Вот это артист!» — восхищенно подумал Кравцов.
Пришел Трофим Кузьмич. Не здороваясь, он подсел к столу и положил перед Кравцовым лист бумаги.
— Тут вся моя родня. Выучите. Теперь то новое, что вы тоже должны знать. В благодарность за услуги «новому порядку» я только что получил хлебную должность. Уже вторую неделю я — директор хлебозавода. Это может пригодиться. А сейчас нам надо идти на встречу с гестаповцем. Он уже ждет нас на явочной квартире. Учтите, что мои заслуги как секретного агента гестапо ерундовые. Я прикидываюсь плохо соображающим в этом вопросе.
— Понятно, — улыбнулся Кравцов.
Трофим Кузьмич и Кравцов вышли на улицу и направились в центр города.
— Держитесь свободно, — тихо сказал Трофим Кузьмич. — Меньше любопытства к окружающему. Ведь вы прибыли сюда не из Москвы и всего этого уже успели наглядеться. Теперь о гестаповце Циммере, который нас ждет. Человек он не очень умный, примитивно хитрый, но убежден, что является знатоком России. Эту уверенность я в нем всячески подогреваю, восхищаюсь каждым его дурацким откровением. Но нужно быть всегда начеку, он очень подозрительный. Значит, условлено: я рекомендую вас как сына моего старого друга, с которым я вместе рос, учился в школе и потерял его из виду примерно в тридцатых годах. Я буду просить гестаповца устроить вас на работу.
— Но он может устроить меня директором бани, — заметил Кравцов.
— Может. Москва строилась не сразу.
Кравцов почувствовал себя неловко и замолчал. Они пересекли проходной двор и оказались на пустынной улице. Здесь они вошли в подъезд старинного каменного дома. В коридоре было темно, но Трофим Кузьмич уверенно сделал несколько шагов и два раза отрывисто стукнул в дверь.
— Прошу! — послышалось из-за двери.
Просторная комната была обставлена казенно, как номер в дешевой гостинице. Кравцов невольно улыбнулся, увидев на стене темную копию шишкинских «Мишек».
— Русский лес и русские медведи, — тщательно выговаривая слова, сказал гестаповец Циммер. — Русский человек любит этот родной пейзаж.
— Да, конечно, — поспешил согласиться Кравцов, отмечая про себя наблюдательность немца, заметившего его мимолетную улыбку.
Трофим Кузьмич почтительно поздоровался с Циммером и показал на Кравцова.
— Вот это и есть тот человек, о котором я вам говорил. Коноплев.
— Ко-но-плев, — раздельно произнес Циммер. — Очень хорошо! Здравствуйте, господин Коноплев. Давайте все сядем.
Кравцов обратил внимание, что сам гестаповец сел спиной к окну, а их посадил лицом к свету и, не переставая, смотрел на него.
— Значит, вы из Смоленска? — спросил Циммер, видимо, хорошо помня то, что сказал ему о Кравцове Трофим Кузьмич.
