Алескендер Рамазанов - Зачем мы вернулись, братишка?
В восемьдесят четвертом году, в апреле, только из учебки привезли в Теплый стан, появились два покупателя. Искали водителя на «уазик». А когда отбирали, то интересовались, откуда родом, имел ли приводы в милицию, как учился. Я даже в кандидаты не проходил. Просто стоял с земляками. А эти, майор и капитан черненький, носатый, на Гоголя смахивал, они с каждым отдельно беседовали и никому ничего. Просто: «Спасибо, вы свободны. Позовите следующего». Меня почему задвинули? С афганцем разговорился у КПП, насвай одолжил. А тут взводный подвернулся, начал кричать про зеленое говно и наркоманов, халтак растоптал. Это нехорошо, чужая вещь была. А я отродясь только нос курил. Еще орал, что все азиаты – басмачи. Крах полный! Зря я с этим чуркой связался. При чем тут афганец, я о взводном! Молдаванин. А все равно – чурка, хоть и потомок римский.
Слышу, майор капитану говорит на таджикском, только как-то уж правильно очень выговаривает: «Полдня потеряли. Говорил же тебе! Вернемся – с тебя бутылка за наши мучения. Кого ты здесь хотел найти? Сам будешь ездить, пока».
А когда я засмеялся, потому что так, очень правильно, только наш учитель литературы разговаривал, капитан на меня зыркнул: «А вот этот у нас не был. Похоже, он нас понял? Как-то странно смеется».
Чтобы еще раз плюху не заработать, я на таджикском и ответил: «Мне нельзя. Нос курил, а записали в наркоманы. А смеюсь, потому что вы, товарищ майор, говорите, как Низамутдин, наш учитель литературы, или диктор на радио». Через минуту пришлось на многие вопросы отвечать. Какие? Я уже говорил. Это неинтересно.
Кого искали? Водителя. Обязательно из славян, но со знанием языка, чтобы мог в Кабуле спокойно ездить, мелкие задания выполнять. Слушать, что люди говорят в городе. Они этим и занимались. То радио, то хабары всякие собирали, зато сколько людей спасли.
Главное мое занятие было вовремя подвозить кассеты с записями радиопередач от афганцев к нашим на радиостанцию. Так год и прослужил. А в мае восемьдесят пятого, в начале, попалась мне на глаза сводка сообщений зарубежного радио. Они, вообще-то, были для служебного пользования, но я же их и развозил по адресам, а другие получал. Это только от солдат прятали, а так весь мир знал!
По «Голосу Америки» прошло такое, что в лагере афганских моджахедов, вблизи Пешавара, погибло 12 советских и 12 афганских пленных. Ничего себе, да? Откуда у «духов» столько наших? Да еще в Пакистане? Слышу, наши офицеры заспорили. Им цифра «двенадцать» не понравилась. Вроде как на апостолов смахивает. Стали через афганцев проверять. И все, закрыли тему. Я было поинтересовался, так мне капитан откровенно сказал: «Закрой рот, бача! Тут не мухой пахнет. И не слушай даже про это». А чего не слушать? У афганцев целое общество объявилось: «Матери Героев Бадабера». И передачи пошли на «Ватан Гак». Короче, к концу мая от афганского капитана, военного корреспондента, узнал подробности об этой Бадабера.
Случилось все двадцать шестого и двадцать седьмого апреля в лагере «Халед-и-Валид», в крепости Бадабера, под Пешаваром. Там был лагерь моджахедов из партии Раббани «Исламское общество Афганистана». Афганский капитан говорил, что командовали обучением пакистанцы и американцы. Там же были склады с оружием и тюрьма. Держали пленных афганцев и наших. Несколько человек из пленных имели свободное хождение по лагерю. Они-то и начали восстание. Разоружили охрану, освободили остальных, а потом захватили склад боеприпасов. На переговорах требовали вызвать представителей Красного Креста и советского посольства.
В лагерь прибыл сам Бурханутдин Раббани и обещал сохранить жизнь тем, кто сложит оружие. Ага, после того как они перестреляли часовых на складах!
Утром двадцать седьмого моджахеды начали бить по складу со снарядами из безоткаток и взорвали его. Этот взрыв хорошо был слышен в Пешаваре. Лагерь окружили части пакистанской армии. А Раббани все списал на междоусобицу моджахедов.
Потом, в конце мая, и Москва передала, что под Пешаваром в бою с афганскими мятежниками и пакистанской армией погибли советские и афганские военнослужащие, тайно переправленные в Пакистан. И все, замолчали. А ведь афганцы знали фамилии. Иначе как бы пенсию матерям погибших платили?
Вот это все я от афганца услышал. Он еще спросил: у вас не собираются героев назвать? Правда, странно так усмехнулся. А к лету опять наши офицеры стали интерес к этому восстанию проявлять. И вот тут, смешной случай, пришлось мне невольно подслушать один разговор. Дело было на вилле, в Вазир Акбархане – это район в центре Кабула. Место тихое, зеленое, виллы двухэтажные. Афганская редакция такую виллу занимала. А техническую часть мы обеспечивали. Аппаратная – в подвале, там же студия записи. Ну, я до того дня за три в шкафу у техников два «сабониса» припрятал, попросили ребята по своей цене нормальной водки купить. Зашел, только за пояс заткнул пузыри, слышу: «Давай здесь. Уж точно никаких «жучков» и прохладно». Черт, офицеры наши. А они уселись в аппаратной, бумаги разложили. Мне бы кашлянуть, да тормоз включился. И пузыри жалко! А они еще входную дверь на ключ! И такой пошел у них разговор:
– Смотри, их список и вот наши данные. Что докладывать?
– А что есть? Все одно дураками выставят. Думаешь, «афганоиды» по другим каналам не прогнали эти фамилии? Почему вопрос всплыл? Им важно, чтобы на «паков» надавили. Скандал нужен. Только палка о двух концах! Были наши – воюем конкретно. Признают?
– Что воюем – нет. А людей – могут. Скажем, выкрали с позиции, на митинге, при оказании помощи населению, в колонне, в конце концов!
– Ага, советский мирный трактор! А не смущают даты? Когда призывались? Доклады командиров частей о времени, обстоятельствах пропажи? У прокуратуры свои версии. Тот же Дудкин якобы пошел за дикобразом или на бахчу. Давай, с этой позиции по нашим данным.
– Да здесь все бьет. Только Духовченко в их списке – рядовой, в нашем – служащий. Пропал под Новый год.
– Полгода не прошло? Военторг?
– Нет, дизелист или моторист, кажется. У всех, кроме него, стаж военнопленный два-три года. Думаю, и языку и намазу выучились, а? И еще, трое из них пропали в Парване.
– Парван – провинция чудес. Пошел поссать и вдруг исчез! Тут, по списку, двадцать человек в Парване испарились. Пусть с этим «контрики» разбираются.
– А чего разбираться – Панджшер! А то, что в сто восьмой чудеса творятся, так она по номеру и по судьбе такая.
– Хорошо. Еще вопрос: зачем их стащили под Пешавар? Собрали вместе? Кто-то даже в доверие вошел.
– Ну, это местная версия!
– А не настораживает, что взбунтовались в годовщину Саурской революции? Семь лет – число здесь священное!
– Хочешь сказать, что афганцы спровоцировали, а потом деваться было некуда?
– Возможно. Только вот что странно: от простой задачи все открещиваются? С чего бы? Опять же, куратор наш сероглазый, с одной стороны, молчит, как положено, с другой – очень интересуется, что мы выяснили.
– Э, куда хватил! Думаешь, спланированная акция? Ну и кто же кого здесь подставил? Хотя задумка прикрыться арсеналом – это по-нашему. Погибать, так с музыкой! Может, и заслали пару спецов, да вырваться силы не хватило. Тоже задача выполнена. Нет пленных – нет проблем!
– Да, когда всех в дым разнесло – любая версия хороша. Но я афганскому списку верю: у Раббани бухгалтерия отлично поставлена. Ему бы вопрос задать? И если там были американцы, то неужели с русскими не пообщались? Ты бы вот американского военнопленного хотел увидеть? Со временем всплывет. Вот нестыковка: это же подвиг? Мы же любим воспитывать на героических примерах? В чем дело? Чтобы комитетчики не знали – не поверю! Потому и молчат, что все им известно. Давай простой пример: солдат по своей вине попал в плен. Там образумился, урыл охрану и бежал. Герой или материал для «контриков»?
– А может – обидели ребят, опустить решили? Если бы все случилось в Кандагаре – этот нюанс реальный. Пленного опетушат за милую душу, хотя бы из вредности. Да и мы этим сами народ запугали. У нас что ни лидер оппозиции, то педераст сверху донизу. Непонятно, правда, как эти педофилы, наркодельцы и акулы бизнеса народ за собой тянут против нас?
– Так. Далеко забрались. Обед в опасности. Сдаем как есть?
– Подписывай, ты старший по должности.
Вот, что запомнил, то и говорю. А «сабонисы» потом все мокрые вытащил, наклейки поплыли. Не, не уссался, в пот бросило. Если бы обнаружили, то, верно, несдобровать. Да не пузыри – меня! Они, конечно, люди были интеллигентные, но могли и яйца отрезать.
– Чего темнишь? Фамилии назови? Может, кто знал ребят?
– Слушай, брат, а ты дальше сам не пошел? Матерей ведь нетрудно найти. Пусть знают правду.
– Какую правду! – взвился из темноты звонкий, почти мальчишеский голос. – Куда она с этой правдой пойдет? В «Красной Звезде» ваша правда? Или в книжке этой «Монумент в Кабуле», как его, Масляника, что ли? Где там про то, что в Рухе своя артиллерия по шестой роте била, про то, как сержант в Герате экипажу приказал застрелиться, чтобы в плен не попасть, как «двухсотого» узбека в цинке русской мамане прислали вместо сына. Да мало ли? Только вот если поговорить толково, кто рядом был да суть знал, то получается, что на одного героя, конкретно, – десять мудаков с большими звездами. И герой он потому, что за их мудачество расплачивается жизнью. А, возразите?
