Игорь Гуров - Зарево над предгорьями
— Крепость «Севастополь»!
На этот раз никто не спорил, а Валя сказала, что такое название нужно оправдать.
Жить под землею было не особенно заманчиво. Хороша подземная крепость, но куда лучше, когда над головой у тебя не каменные глыбы, а солнце или звездное небо, ребята решили оставаться пока на пасеке, а в пещеру уйти лишь в случае опасности.
— Вовка, — приставал Измаил, — ну когда же мы пойдем бить фашистов? Когда?
— Сначала пойдем на разведку, — ответил Вовка. — Партизаны всегда сперва на разведку ходят.
— Это так, — проговорила Валя. — Только ведь партизаны зачем в разведку ходят? Чтобы все разузнать: ну, где сколько немцев, есть ли у них пушки, узнают, а потом нападают. А у нас что? Зачем нам разведка?
— Как зачем? — воскликнул Вовка. — У наших людей можем что-нибудь о партизанах услышать? Можем! Соли нам надо. Можем достать? Факт!.. А если все высмотрим, может, чем-нибудь фашистам и навредим.
Вале нечего было возразить, и она лишь тихо сказала:
— Страшно очень… Как подумаю — идти, внутри все захолонет. Вдруг попадемся?! Они вон что делают…
— Страшно… — прошептал Вовка.
Несколько минут все молчали.
— А так сидеть лучше, да? — крикнул Измаил.
Они принялись обсуждать, кто куда направится завтра.
Решили, что Измаил пойдет в свой аул, Валя — в Серный ключ, а Вовка и Шурик — в станицу Саратовскую.
— Давайте оденемся нищими, — предложил Шурик. — Чтоб фашисты не узнали, что мы партизаны. Вроде просим: «Подайте кусочек хлеба».
— Вот еще! — возмутился Вовка. — Чтобы я у фашистов милостыню просил!
Но Валя поддержала Шурика:
— Это обыкновенная хитрость. Ты не читал разве, как революционеры-подпольщики за купцов себя выдавали и жандармов даже?
— А мы только у своих будем просить, — нашел выход Шурик.
Скрепя сердце Вовка согласился.
— Ладно, я им покажу нищих! — пробормотал он, пощупав спрятанный в кармане пистолет.
Измаил пришел в аул на рассвете. Ни одного немецкого солдата на улице не было.
«Наверно, спят еще», — подумал мальчик, с опаской пробираясь к дому соседей.
— Ой, Измаил, прячься, пожалуйста, — испуганно зашептала старая Нефисет, бабушка его уехавшего друга Тыху. — Дархока откуда-то послал нам шайтан.
Измаил никогда не видел Дархока, но хорошо знал по рассказам взрослых. Много лет назад отец Измаила поймал его — одного из последних бандитов, оставшихся в горных лесах после гражданской войны. Дархок был осужден и выслан куда-то на север.
Измаилу стало жутко. Сразу вспомнились бесчисленные рассказы о том, как зверствовал Дархок в годы гражданской войны. Скорей вернуться на тихую пасеку и никогда, никогда, до тех пор, пока не выгонят фашистов, не приходить в родной аул!.. Но что подумает бабушка Нефисет, друзья?
— Он теперь у нас староста, — продолжала старуха. — Фашисты его и еще одного черного человека оставили. Дархок твоего отца спрашивал. Кто-то сказал, что тебя в ауле видел. Два дня искал тебя шайтан. Уходи, уходи, Измаил! В другой аул уходи или к русским в станицу. Дархок и тебя повесит, как Айшей и Шумафа.
— Повесил Айшей и Шумафа? — с ужасом спросил Измаил.
Старуха заплакала.
— Бабушка, а вы о партизанах не слышали?
Нефисет внимательно посмотрела на него.
— Где-то недалеко в горах, — шепотом сказала она, — много партизан. Командует ими совсем молодой человек по имени Василий.
— Ну, ну, бабушка! — торопил Измаил.
— Недавно партизаны, как соколы, налетели на станицу Перевальную, и очень многие черные люди больше не увидят своего Гитлера. Наши тоже в партизанах. Но где — не знаю… Где-то у горы Стрепет есть еще много храбрых партизан. Командует ими человек, которого за мудрость прозвали «Батя», Каждую ночь там горят станции и мосты. Ищи его, мальчик. Ищи человека, которого зовут «Батя».
— Бабушка, а нет ли у вас соли?
Старуха вышла и минут через пятнадцать принесла кулек соли.
Вскоре Измаил был уже в горах. И чем дальше уходил он от родного аула, тем ярче вспоминал седобородого Шумафа и веселую Айшей, лучшую гармонистку аула.
Как нужно найти взрослых партизан! После рассказа Нефисет нападение на одинокий мотоцикл уже не казалось Измаилу огромным подвигом.
Солнце чуть высунулось из-за горы, когда Вовка и Шурик подошли к Саратовской.
Они долго стояли в кустах, не решаясь войти в станицу. Наконец Вовка с таким чувством, как будто ныряет в ледяную воду, шагнул вперед и хрипло буркнул:
— Идем, чего уж…
Не оглядываясь, он пошел вперед.
Шурик топтался на месте. Страшно было идти в станицу, но не легче и остаться одному. Он бросился догонять Вовку.
Около первого дома Шурик вытащил окарину и начал играть тягучую грустную песню «То не ветер ветку клонит…». В окне показалось заспанное лицо немецкого солдата с белесыми глазами и широкими пшеничными бровями. Он посмотрел на мальчиков, потом что-то весело сказал внутрь комнаты и вышел на крыльцо с другим, тоже белесым солдатом. Вовка опасливо покосился на них и на всякий случай пододвинул к себе сумку, где под корками хлеба лежал парабеллум.
Но солдаты были настроены миролюбиво. Тот, который выглядывал из окна, положил рядом с Шуриком полкаравая белого хлеба и большое красное яблоко.
Смолкший было Шурик снова заиграл. Из соседнего дома вышло еще несколько солдат. Они с интересом слушали, как Шурик играл какой-то сентиментальный вальс, но особенный восторг вызвала немецкая песенка «Ах, мой милый Августин».
— Гут, гут!.. Кароший мальшик! Делай еще немного мюзик, — похлопывая Шурика по плечу, тараторили они.
Один из солдат хотел погладить по голове Вовку, но тот отскочил в сторону и так посмотрел, что фашист попятился.
Вовка, пока Шурик играл, оглядел ближайшие дворы. Однако ничего интересного там не было.
К солдатам подошел еще один, высокий худощавый гитлеровец. На нем был не зеленый, а черный мундир, на рукаве белел череп с двумя костями. Вовка с любопытством рассматривал его очень высокую, смешную, как у клоуна, фуражку.
Сначала на лице этого человека мелькнуло любопытство, но тут же оно сменилось злым и презрительным выражением. Он что-то повелительно крикнул. Солдаты стали быстро расходиться.
Разогнав солдат, фашист в черном пошел дальше. Мальчики направились в противоположную сторону.
— Что это? — показал Шурик на приклеенную к столбу листовку.
Они прочитали объявление о награде за поимку «седого старого партизана».
Над листовкой была приклеена другая, меньшего размера. «Смерть немецким оккупантам!» — так начинался горячий призыв раздувать пламя партизанской войны.
— «Кубань была, есть и будет советской!» — произнес Вовка заключительные величественные слова партизанской листовки.
Шурик еще раз прочел объявление. «Как же так? — думал он. — В том же месте, в то же время, что и мы, какой-то старик сбил еще один мотоцикл с офицером. Удивительно! Почему же мы с ним не встретились?»
Он обернулся к Вовке — и в глаза ему бросились седые виски друга.
Шурик присел и хлопнул себя по лбу.
— Вовка, это же про нас! Смотри, все сходится: и время и место, у тебя ж седые виски, и этот, которого я камнем стукнул, со страху решил, что ты старик!
— Ой, правда! — воскликнул Вовка. — У тебя карандаш был, дай-ка на минутку.
Огрызком карандаша он вывел на объявлении несколько слов. Шурик весело захохотал и сразу оборвал смех.
Тот самый фашист, что разогнал солдат, и еще один, одетый в такой же черный мундир, волокли вдоль улицы худенькую девушку. Лицо ее было покрыто огромными кровоподтеками, гимнастерка разорвана, все в ссадинах босые ноги висели плетьми.
— Ох! — Шурик схватил Вовку за руку. — Это Тоня!
— Какая Тоня? — шепотом спросил Вовка.
— Тоня Карелина, — сквозь слезы проговорил мальчик. — Которая меня в госпитале выходила. Что делать, Вовка?
Один из фашистов зашел в дом. Через растворенные окна видно было, что там много солдат и офицеров в черных мундирах. Другой втащил Тоню в ворота и бросил посреди двора, а сам уселся неподалеку.
Мальчики забрались в густую коноплю, которая росла позади двора, и смотрели оттуда. Тоня долго лежала недвижимо. Они подумали, что девушка мертва, как вдруг она села. Конвоир продолжал с невозмутимым видом курить.
Вовка готов был заплакать от своей беспомощности.
Однако не одни они наблюдали за Тоней. Если бы мальчики обошли вокруг двора, они натолкнулись бы на двух человек в гражданской одежде, но с пистолетами в руках. В одном из них Вовка узнал бы комиссара батальона народного ополчения Дмитрия Козлова.
Козлов прицелился и выстрелил в конвоира. Фашист вскочил на ноги. Комиссар опять выстрелил и снова не попал. На этот раз фашист заметил его и, вместо того чтобы отстреливаться, побежал в дом. Другой партизан выхватил из кармана гранату, швырнул ее в раскрытое окно. Из окна соседнего дома раздался сухой треск автоматной очереди, партизан упал. Козлов бросился к нему и потащил в коноплю.
